Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

Отправляясь от эпиграфа данной заметки или же вспоминая многочисленные иные «тезисы» и «формулы» Лосева, поневоле задумываешься над ролью того важнейшего методического правила, каковое сам его автор определенно характеризует «постоянным» и несущим «историко-философскую ясность». Он утверждает: «пока я не сумел выразить сложнейшую философскую систему в одной фразе, до тех пор я считаю свое изучение данной системы неполным» ¹. Трудно избавиться от впечатления, что это обязательное требование лаконичности обобщений не только лишний раз подчеркивает принадлежность к определенной школе, основательную выучку Лосева у великих мыслителей прошлого, но и указывает некоторые сугубо индивидуальные, личные особенности его творчества. Далее речь пойдет (разумеется, в самом конспективном, постановочном плане) об отношении философа к категории бесконечности; здесь пока остается только предположить, что если кто и дерзнет когда-либо сжать необъятное наследие Лосева в итоговую «формулу», то неведомая «одна фраза» вряд ли будет убедительной без слова «бесконечность». Впрочем, это еще нужно если не доказать, то, во всяком случае, показать. Как будет ясно из дальнейшего, завершаемое вступление о «формулах» уже работает на такое показывание.

Категория бесконечности является важной составной частью философии языка Лосева. К примеру, уже первые разделы, если не первые страницы, книги автора «Языковая структура» (1983) доставляют тому немало свидетельств. Так, возражая против «отвлеченного математизма» в современной лингвистике, Лосев четко противопоставляет однородности и неподвижности математических обозначений изменчивую неоднородность элементов естественного языка, обладающего именно «бесконечными семантическими оттенками и бесконечными грамматическими возможностями» ². Далее, с переходом к собственно характеристике языковых элементов рисуется грандиозная картина развертывания каждого из них в бесконечный (буквально) ряд языковых значений. Будь то фонема, слог, корень либо аффикс слова, будь то части речи, везде Лосев не устает повторять о тех же «безграничных семантических оттенках», о «значениях не только разных, но и бесконечно разнообразных», о «семантической варьируемости бесконечное число раз в зависимости от живого контекста речи», о бесконечных же «степенях проявления модальностей» и даже о той свободе языка, «которая настолько разнообразна и безгранична, что часто граничит с настоящим безумием» ³. Характерно, что Лосев посчитал свою задачу выполненной, прервав демонстрацию иерархий языковых бесконечностей на этапе отдельного слова – члена предложения, т.е. как раз там, где при традиционном понимании только начинают строить «свою» бесконечность: слово присоединяется к слову, предложение к предложению и текст к тексту, в точности так, как по мере добавления очередной единицы продлевается движение вдоль натурального ряда чисел. А Лосев мог остановиться и еще раньше, скажем, на префиксе или даже на фонеме, ибо, как теперь можно констатировать, из двух известных типов бесконечностей он предпочитает актуальную бесконечность, именно «данную как факт» и повседневно потребляемую без всяких метафор (повседневность речевого общения – пример) в противовес бесконечности потенциальной, абстрактной бесконечности монотонного и неохватного наращивания унылых «асемантических» единиц.

До Лосева такой же выбор совершил основатель математической теории множеств Г. Кантор. Поэтому не должно казаться странным или случайным такое, скажем, наблюдение, что материал девятого раздела под названием «Структуры языка» упомянутой книги, посвященный типам языковой сигнификации, отчетливо сопоставляется по развертыванию своего содержания с последовательным рядом канторовых трансфинитов, т.е. «сверхконечных» чисел, мыслимых, с одной стороны, как наличествующий предел конечного, а с другой стороны, допускающих превышение над собой вплоть до очередного предела-трансфинита ⁴. Несомненно, канторовское влияние сказалось и на выборе термина «континуум», которым в лингвистических построениях Лосева как раз отмечены моменты актуальной бесконечности ⁵. Наконец, нельзя отмахнуться и от того факта, что интерес к теории множеств не покидал Лосева всю его жизнь: своеобразными начальными вехами высятся давние, но до сих пор еще полностью не опубликованные теоретико-множественные работы автора 20-х годов ⁶, а завершают это поприще вовсе близкие нашим дням замыслы Лосева, о которых мы могли узнать хотя бы по одному из последних интервью для «Литературной учебы» ⁷.