Разыскивается невиновный

— Балда! — хрипло крикнул Борис, таращась на меня. Он стоял на четвереньках, но руки́, в которой мне нечто почудилось, я не видел из-за простыни. — До инфаркта так недолго, балда. Ладно, жди, я сейчас...

Через несколько минут, одевшись и небрежно ополоснув лицо из умывальника, он сказал, что готов к дороге. Есть он, как и я, не хотел — какая еда, еще только светало... Моя заплечная канистра его удивила.

— Неужели столько выпьем? Или на всякий случай?

— Увидишь, — веско сказал я. Когда окунется в соленое озеро, он поймет, зачем нам канистра.

Я решил повести его не напрямик, а через кладбище саксаулов — все-таки гостям нужна экзотика. А такой не увидишь нигде. В первый месяц своей работы я перетаскал на станцию немало причудливых корней и стволов — пытался украсить двор природными скульптурами. Но скоро поостыл, а потом Сапар, по приказу Старого, изломал мои несостоявшиеся скульптуры на дрова.

Борис шумно зевал, его прямо-таки раздирало. Песок за ночь успел остыть, идти было приятно. Ветерок был, но не то чтобы очень, терпимый.

— Как тебя все же занесло сюда? А-аахх... — Он зевком закончил вопрос, и меня это пренебрежение кольнуло.

Я сухо рассказал, как и почему попал в Бабали, подчеркнув, что сделал это сознательно, а не потому, что плыл по воле рока.

— Тебе это кажется, — небрежно бросил Борис. — Судьба, брат.

— Выбрал я ее сам тем не менее, — упрямо возразил я.

— «Мы выбираем, нас выбирают...» — дурашливо пропел Князев. — Все дело в том, что у каждого выбор ограничен. У тебя, к примеру, пять вариантов, у меня — сорок, а у Старого... — Он хмыкнул, сощурился. — А у Старого их практически нет. Вернее, всего один подходящий... Ну, да ладно, давай о тебе. Сколько тебе, девятнадцать, двадцать? Так вот, ты уже сложился, другим не станешь. Характеру нельзя научиться, с ним человек рождается.

— Так что ж, Старый и в молодости был такой сволочью?

— А ты думал! — воскликнул Борис убежденно. — Мне отец рассказывал. В молодые годы он был хуже, сейчас притих, как паучок, из вас кровушку посасывает... А лет тридцать назад он... Нет, не могу я тебе рассказать, Юрик, не мои это тайны, не могу.

С непривычки он устал: по пескам надо уметь ходить легко, с минимальной глубиной следа. Мы не прошли и полдороги, а Борис уже дважды пил из канистры. Мне, признаюсь, было приятно, что он в сравнении со мной слабак, хотя я понимал, что дело в навыке.

— Понимаешь, у каждого есть свой круг возможностей, которые ему природа отпустила. — Борис передохнул. — И каждый из нас... может себе позволить... ровно столько, сколько в силах... Я, конечно, не мускулы имею в виду... Вот ты бы, например, никак не смог бы стать десантником... Или канатоходцем... Или гангстером...

— Это почему же?

— Да не обижайся ты. — Князев усмехнулся. — Потому что ты интеллигентик... Ты будешь раздумывать и сомневаться, когда надо... рисковать и решаться на деле... Как этот... Раскольников, который у Достоевского...

— Раскольников убил старуху, — возразил я.

— А копоти-то потом было, господи! — с отвращением сказал Борис. — Дела — на грош, а переживаний — на червонец. Из-за ростовщицы, из-за дряни последней, тьфу!

— Ну, тут... Моральная сторона... Нельзя ставить себя выше. Люди...

— Есть люди, а есть червячки, людишки, — перебил Борис. — Себя ты к кому относишь?

Я не ответил, только прибавил шагу и сразу же опередил его на несколько метров. Борис обозлился.

— Ты погоди... Ты ответь... — задыхаясь, крикнул он, видя, что я намерен сбежать с вершины бархана. — Ты личность или...

— Личность, — угрюмо бормотал я, далеко не уверенный, что это так.

— Давай-ка посидим на макушке, — предложил он и плюхнулся на песок. Скажи, а мог бы ты, скажем, убить... Скажем, меня?

— Смотря за что.

— Неважно. В принципе.

— Не знаю. Об этом не думал.

— Ну, а Старика укокошишь? В мыслях бывало? Ну, в мечтах?

Эх, если бы он знал, сколько раз я мысленно расправлялся с Вадимом Петровичем! Но об этом я Борису не сказал, пожал плечами, — и все.

— Неужели ни разу? — деланно изумился он. — Да, брат, тогда с тобой все ясно. Я же все знаю: и как ты к Володькиной женке неровно дышишь, и как старый козел ее отбить и увезти собрался. Все знаю, Юрик, все!

Мы двинулись дальше и молчали довольно долго, пока из-за широкого бугра, на гребень которого мы поднялись, не открылась такырная плешина. На ней повсюду были причудливо разбросаны черные, будто застывшие в последней судороге, вывороченные с корнем мертвые стволы саксаула. Почему столько их оказалось здесь, я не знал. Возможно, паводки стянули их на эту глиняную низинку.

— Слушай, это же грандиозно! — выдохнул Князев. — Будто драка была до смерти... Извиваются, гады... Кошмар!..

Который раз я здесь, но и сейчас на меня произвели сильное впечатление щупальца саксаульных корней, уродливые, перевитые волокна стволов.

Миновав саксаулье кладбище, мы невольно пошли быстрее.