Разжигательница

Эстебан хмурится, а Марго чуть ли не давится агуадульсе. Саида запрокидывает голову назад и оглушительно смеётся:

— Конечно, о тебе! А сколько песен я посвятила…

Дез тут же оживляется, хотя никто и не купился на слова Саиды.

— Спой нам, Саида!

Мы все её уговариваем, и она уступает. Есть одна дорогая сердцу Саиды вещь, с которой она никогда не расстаётся, — её маленькая гитара. Из красного дерева с золотой росписью, уже потёртой от времени. Саида проверяет звучание, крутит колки, чтобы натянуть струны. Когда она начинает петь о потерянной любви, мы все замолкаем. Эта песня может быть о ком угодно: о друзьях, о родителях, о братьях и сёстрах или же о супругах. Её бархатный альт обволакивает моё сердце и сдавливает его. Слёзы текут по лицу Эстебана, он медленно закрывает глаза и погружается в сон, и Марго за ним.

— Это было так красиво… Спасибо, Саида, — говорю я.

Она заворачивает гитару в красную ткань и помещает в кожаный чехол, переворачивается на бок и шепчет:

— Буона нокче.

Я желаю спокойной ночи в ответ, но ясно ощущаю на себе взгляд Деза сквозь огонь, пока забираюсь в свой спальный мешок. Мне не спится, такое часто бывает. Когда костёр уже почти потухает, оставляя только красные раскалённые угли, к серенадам ночных птиц и насекомых присоединяется чей-то храп. Я беру масляную лампу и иду к реке.

***

— Мне счесть это за дезертирство, Рен? — дразнящий голос Деза раздаётся за спиной.

Я оборачиваюсь, но не вижу ничего, кроме деревьев. Силуэты мха, свисающего с искривлённых веток деревьев, движутся, напоминая мне призраков. Это не Дез. И всё же… Я чувствую, что он здесь. Не знаю как, но чувствую. Даже в толпе я бы нашла его из тысячи.

— Ты знаешь, что нет, — отвечаю я. Прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, я замечаю лёгкое движение в темноте. Моя масляная лампа мало что освещает, едва ли больше светлячка. Металлическая ручка скрипит. Когда я делаю шаг, под моими ногами шелестят опавшие листья и камни.

— Думал, что научил тебя быть незаметнее, — его голос доносится откуда-то из зарослей ольхи. — А ты мёртвого разбудишь своим топотом.

— Это не топот, это сердце так громко стучит, — я жду мгновение и делаю выпад, собираясь схватить его за руку, но ловлю только воздух.

— Поделись со мной, что тебя тревожит, Рен.

— Не могу.

Я чувствую, как он перемещается во тьме, лёгкое дуновение колышет мои волосы. Запах дыма, пропитавшего кожаную одежду. Дез прямо за мной, но я не оборачиваюсь. Он обнимает меня. Сердце подскакивает как от удара молнией, и падает куда-то вниз, когда я чувствую его тепло своей спиной. Каждый раз как в первый — искра, прожигающая меня насквозь.

— Может, из тебя не такой уж хороший учитель, как ты думаешь, если тебя угораздило заснуть на посту.

— Я думал с закрытыми глазами, — его приглушённый смех затихает, и он отпускает меня. Холодок пробегает по моей коже там, где только что были его руки. — А ещё есть ловушки, забыла?

Только сейчас я замечаю, что под его рукой какой-то свёрток.

— Что это?

— Я подумал, ты можешь замёрзнуть, — его пальцы переплетаются с моими. Желание побыть одной борется с потребностью быть рядом с Дезом.

При мерцающем свете лампы я разглядываю его острый подбородок и недельную щетину, с которой он выглядит старше, чем есть. Печать тревоги выступает на его лбу, и на мгновение, я увидела его таким, каким он может однажды стать. Великим человеком. Уважаемым лидером. Всеобщим любимцем. Моим.

Его улыбка меркнет, и тяжесть того, что ждёт нас впереди, повисает между нами.

— Так куда ты пошла? — шепчет он, шагая так близко, что я чувствую тепло, исходящее от него.

Я продолжаю идти вдоль реки, зная, что если где-то здесь его ловушки, он предупредит.

— Ты знаешь, что мне не спится. Думала, ты уже привык.

— Тебе всегда есть чем меня удивить, Рен, — по-мальчишески улыбается он, — Сегодня, например. Впервые за время нашего путешествия я не переживал, что ты, Марго и Эстебан не вцепитесь друг другу в глотки.

Я смеюсь, и где-то рядом мне отвечает чириканьем птица.

— Они боятся. В страхе люди делают то, что обычно бы делать не стали. Например, распивать алкоголь с тем, кого презирают.

— Или уходить из лагеря на ночную прогулку? — предполагает он.

Мы останавливаемся на ровном участке травы. Река сверкает серебром в свете полумесяца, пробивая себе путь через скалистый лес. Я ставлю лампу на небольшой валун, тут же Дез стелит шерстяное одеяло. Мы садимся рядом, лицом к бегущей реке.

— Я знаю эти леса лучше любого королевского стражника, — говорю. — Даже лучше тебя.

Он берёт мою руку в перчатке.

— Ты никогда мне этого не рассказывала.

— Я родилась неподалёку отсюда. Уже много лет прошло, но думаю, что смогу найти дорогу домой. Если он там ещё стоит.

Он вздыхает, его глаза полны сочувствия.

— Мне так жаль. Могу представить, как тебе было тяжело, когда мы говорили о наших родителях.

Что я помню о своих? Знаю, что отец любил охотиться в Рысьем лесу. Я плохо помню его лицо, но когда я смотрю в зеркало, то вспоминаю голос, который сказал мне: «Знаешь, ты так похожа на него». Не уверена, был ли это голос моей матери или чей-то ещё.