Разжигательница

— Тогда шпион поймёт, что мы знаем. Я жду, что шепчущие придут отомстить, но это королевство не должно быть разрушено ими вновь. К тому же, мы не можем обвинять лиц благородной крови без веских доказательств. Дворяне весьма обеспокоены судьбой лорда Лас-Росас.

— Но, ваша честь, — осторожно начинаю я, чтобы не вызвать подозрений, — моя рана… Как я прочитаю воспоминания?

— Тебе и не нужно. Пока нет, — он осматривает коллекцию альманов и выбирает кристалл размером с вишенку на медной цепочке. Наверное, он задумывался для персуари. Судья Мендес протягивает его мне. — Тебе предстоит стать моими глазами и ушами во дворце. Ни с кем не говори. Поняла? Никто не должен знать, чем ты занимаешься.

Видимо, я сильно хмурюсь, потому что он спрашивает:

— Это слишком сложно для тебя?

— Наоборот, — отвечаю я. Мне очень нужна свобода передвижения по дворцу. — Просто… Придворные и служанки избегают меня.

— Ты должна понять, Рената. Твои способности — это болезнь. Но стражники приставлены к тебе для твоей же защиты.

Как он может называть мою магию болезнью и всё же пользоваться ей на своё усмотрение? Так я болезнь или оружие? Или это не имеет значения, пока я под контролем?

— Я немедленно приступлю к работе, — заверяю его.

Осведомитель Иллана, может быть, давно уже покинул двор. Но если шпионы всё ещё во дворце, то, возможно, у меня будет хотя бы один союзник. Я убираю волосы, чтобы дать судье Мендесу надеть на меня подвеску через голову. Альман холодит мою кожу. Я завидую пустому куску скалы. Это единственный чистый альман, который я когда-либо получу.

Мендес смотрит мне в лицо, его резкие черты стали ещё острее в пульсирующем освещении комнаты.

— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, милая.

И несмотря на пересохший язык и ускорившееся сердцебиение, отвечаю:

— Я вас не подведу.

На обратном пути он замечает кровь, проступившую на моей ладони. У меня уже заготовлена ложь на случай, если он спросит, как разошлись мои швы, но он не спрашивает.

— Я скажу Лео добавить сюда два шва.

Мендес берёт мои руки в свои. Я чувствую что-то маленькое в центре своей ладони в перчатке. Сияющая золотая стеллита. Я съедаю её по дороге назад.

***

Когда я поднимаюсь обратно в комнату, мои ноги ноют, а дыхание прерывистое из-за подъёма на пять этажей по башне. Сула возвращается за мной и идёт всё время с опущенным взглядом и сложенными руками. Ловлю себя на том, что скучаю по болтовне Лео. Его присутствие даёт мне что-то вроде ощущения мира и гармонии в душе, к которому я привыкла с Дезом. От мысли о нём моё тело тяжелеет, словно весит тонну свинца. Хоть бы эта тяжесть спустила меня с небес на землю. Хуже всего, когда я вспоминаю, что Дез никогда не будет похоронен. Его просто больше нет.

Надавливаю на порез на руке, и тёмные мысли отпускают меня. Напоминаю себе, что Лео не мой друг и совсем не похож на Деза. Лео, в первую очередь, верен короне. Пока Сула зажигает огни в моей тёмной комнате, я сижу и массирую ладонь.

Беспокойство проползает под моей кожей, и я чешу свои руки. Куда мог пойти Кастиан с оружием? Я проигрываю различные сценарии в своей голове. Если спросить Мендеса напрямую, то это позволит понять, что он знает, по его реакции, но в то же время выдаст меня. По мере того, как Сула зажигает одну лампу за другой, я думаю о единственной очевидной ниточке, связывающей меня с принцем: придворные. Но как мне приблизиться к ним?

— Что ты делаешь? — спрашиваю Сулу.

— Сегодня день стирки, госпожа.

Девушка снимает постельное бельё. Они думают, я настолько грязная, или здесь так принято? Не могу вспомнить, было ли так раньше. Или эти воспоминания в Серости, или я просто не обращала внимание на служанок, заботившихся обо мне. Никто не замечает слуг, несмотря на их изнурительный труд. Готова поспорить, что Кастиан никогда не присматривался к своим. Они знают о принце больше, чем кто-либо другой, даже больше отца-короля или всего двора.

Сула отвлекается на секунду, чтобы размять плечи. Я сочувствую её боли.

— Экономка Фредерика просила принести бельё раньше, но меня отправили убирать гостевые комнаты в юго-западной башне.

Я пытаюсь прервать поток её слов, но не могу улучить момент, чтобы это не было грубо. Она вздрагивает всякий раз, стоит мне резко поднять руки. Не могу её винить.

— Я сама это сделаю.

Она резко втягивает воздух, как будто я её ударила.

— Ох, госпожа, не нужно. Не положено.

— Почему? Я не какая-то высокородная леди. Я такая же, как ты.

— Это не так, — её испуганное лицо становится мрачным. Конечно, худшее, что я могла сделать, это поставить нас в один ряд. Сказать, что у меня те же кровь, мышцы и кости. С магией или без.

Если я продолжу так прикусывать себе язык, то совсем откушу его кончик.

— Я хотела сказать, что не стоит суетиться вокруг меня и менять мои простыни. Уходи. Я могу это сделать сама.

Она не сдвигается с места.

— В-вам нельзя ходить по дворцу в одиночку.

Судья Мендес не хочет, чтобы я раскрыла себя. Пока не увижу стражников, приставленных ко мне, я сама по себе.

— Я не буду одна. Я пойду с тобой.