Re:мейк

На Большой Подьяческой я показала ему Петербург Достоевского. Унылый, грязно-желтый, с дворами-колодцами, в которых не видно солнца и неба. Майкл замер на мостовой, долго о чем-то думал. Под аркой возле лужи нахохлился голубь. Он выглядел удрученным и не шелохнулся, когда мы к нему подошли.

– Наверно, выгнали с работы, – сказала я.

– Да, – живо подхватил Майкл, – а после этого бросила его. Он оставил ей квартиру и машину и оказался на улице.

Мы громко рассмеялись. Голубь поднял голову и посмотрел на нас. Это был взгляд философа. Нам стало неловко, и мы ушли.

– Марина, – спросил Майкл, подавая мне руку, – у тебя есть бой-френд?

– Был.

– О! А сейчас нет?

– Нет, – отрезала я.

– Я только спросил, – оправдывался Майкл. – Фантастика! У такой красивой женщины нет бой-френда.

По Садовой вели медведя на веревке. Майкл оживился и присвистнул, совсем как мальчишка.

– Уау! А ты говорила, что медведи по улицам не ходят.

Ему надо было переодеться к театру, но я побоялась отпускать его одного. Таким несмышленым он мне казался. Я довела его до отеля, пообещав заехать через пару часов.

И в театре, и на следующий день мы пили вино и много смеялись. И от двух дней, проведенных с ним, у меня осталось ощущение праздника и света. Я слишком долго не смеялась. Я забыла, когда последний раз мне было так легко и весело.

В аэропорту Майкл протянул мне визитку:

– Марина, вы мне напишете? Здесь мой почтовый адрес и телефон. Я замечательно провел эти дни. Мне очень не хочется уезжать.

Я пообещала ему написать, а в следующий приезд отвезти в Новгород, по дороге остановиться в настоящей русской деревне, где мы будем пить самогон и курить «Приму».

– Да, я понимаю, Петербург – очень европейский город. Чуть-чуть Италия, чуть-чуть Париж, – задумчиво ответил Майкл. – Мне бы хотелось вас увидеть опять. У вас очень грустные глаза. Я думаю, вы несчастливы, Марина.

У меня навернулись слезы. Никогда не ожидаешь проницательности от простодушного человека. Я сказала:

– Прощай, князь Мышкин, – и поцеловала его в щеку.

Через полгода я уехала в Англию по визе невесты. Через год мы поженились.

Меня провожали родители и подруги. Наташа опаздывала. Папа говорил:

– Правильно, что уезжаешь. У этой страны нет будущего. Это все мнимое благополучие кончится, едва иссякнут энергоресурсы. Какое будущее у дикой страны, которая ничего не производит?

– Ни у страны нет будущего, ни у ее баб, – вмешалась Ольга.

– Ну, почему же, а кому-то и здесь хорошо.

Я почти не слушала и чувствовала себя, словно присутствовала на собственных похоронах. Я умерла, и мне предстояло пройти родовые пути аэропортов и появиться заново на свет за две тысячи километров. Между мной и провожающими ложилась граница отчужденности. Очень скоро я стану равнодушна к их заботам, проблемам, радостям. Удивительно, почему выезд в другую страну для русских – это всегда выбор, это отречение? Не могу себе представить немку или француженку, которая клянет почем зря свою родину, выходя замуж за иностранца. Меня же перед отъездом все раздражало – и дураки, и плохие дороги, и грязь, а на самом деле хотелось поскорее улететь, чтобы не видеть комнаты, в которой ночевал Андрей, и улиц, по которым мы гуляли.

Меня нагнали воспоминания, которых я так старательно избегала. Я вспомнила о Наташе. Мама волновалась:

– Доченька, не опоздай.

А я ни о чем не могла думать. Меня обнимали и целовали по очереди.

Она вбежала в здание аэропорта, часто дыша. В ее руке дрожала хризантема.

– Наташа, скажи честно, ты встречалась с Андреем? – тихо спросила я, когда она заключила меня в объятия.

– Нет, – ответила она.

Я улыбнулась и взяла у нее цветок.

– Нет, мы только переписывались. Я не хотела тебе говорить. Знаешь, он совсем не в моем вкусе.

Я подхватила чемодан и покатила его в обход длинной очереди:

– Извините, я опаздываю, извините. Объявляли мой рейс. Посадка заканчивалась.

4. Возвращение

Английский язык заботливо сортирует память, используя четыре прошедших времени. Русская соборность свалила прошлое в один покосившийся амбар на обочине. Где на земляном полу брошены в беспорядке дни и года, забытые лица, улыбки, смех, дожди и снегопады, встречи и разлуки. Иногда я брожу среди этого хлама и подбираю изъеденные молью воспоминания. Острая боль потери внезапно пронзает меня, долго-долго не отпуская, пока в призме слез искаженные временем проплывают любимые лица...