Реабилитация

Так у Костина требовали, чтобы он включил в свои показания Петухова (пом. нач. ОМЗ), Воронова (начальника 4-го отделения Коми-Пермяцкого Окротдела), а от Плахова требовали показания на Челнокова (начальника 3-го отделения Н-Тагильского горотдела). Для большей полноты и объективности картины допросов и методов воздействия воспроизводим сообщение Сиротина. Он пишет: «16 марта 1938 года Литваков и Гайда предъявили мне заявление и показания Файнберга, Костина, Плахова и др. сказали: «Мы знаем, что ты не виноват, но так сложилось дело, что ты должен дать показания. Мы имеем задание получить их любой ценой и средствами, будем допрашивать в подвале…». Когда же я сказал: «Буду жаловаться на вас и расскажу об этом на Военной коллегии», – Литваков, Гайда цинично ответили: «Жалоб мы не пропустим, судись же вас будет не ВК, а Особое Совещание НКВД, ему дано теперь право стрелять».

22 марта меня спустили в КПЗ. Я обдумал свое положение и пришел к выводу, что так и так смерть, и решил «показывать» все, что потребуют. 1 апреля в 2 часа ночи меня вывели в подвал, продемонстрировали все его особенности, предупредили, что кричать бесполезно, и указали на резиновую дубину. 3 часа я стыдил их, но, когда дело дошло до пыток, подписал заявление (о чем тут же, из подвала, было доложено по телефону Боярскому).

По указанию Гайды я подписал также и приготовленный им протокол, в котором были включены фамилии следующих работников УНКВД: Самойлов (бывший зам. нач. Управления, арестован),

Счастливцев (бывший нач. 3-го отдела, отозванный для работы в Москву), Богуславский, Энно, Ермолаев, Блиновский и Антонов. Кроме этих лиц Гайда настойчиво требовал записать в показания Петухова, Шур, Абаимова, но зная их близко, я уклонился и в протокол не записал».

Показания, добытые провокацией и резиновой дубиной, окончательно монтировались Боярским, Литваком и Кричманом. Протоколы, доведенные до жуткой фантазии, давались на подпись арестованным, а потом докладывались Дмитриеву. После того, как Плахов, Греккер, Сиротин и Файнберг были переведены из подвала в КПЗ, им удалось нелегально послать жалобу на имя тов. Сталина и тов. Ежова. Они уверены, что эта жалоба из Москвы кем-то была направлена Дмитриеву для расследования, так как Дмитриев и Боярский совершенно неожиданно вызвали их и пытались натравить их друг на друга. Но когда они лично подтвердили Дмитриеву об избиениях, он не придал этому заявлению особого значения. Не удивился и тому, что Гайда, Хальков и Харин, избивая арестованных, ссылались на Ежова и Политбюро, якобы санкционировавших расправу с врагами народа любыми средствами.

Как видите, наглость этих мерзавцев не знала границ. В результате жалоба осталась не только не расследованной, а ей не придано значение. Это доказывается хотя бы тем, что Ф. Греккер, подписавший жалобу в числе 4-х, не был даже допрошен по ней, а 15 августа его пропустили через Военную коллегию и осудили. Только махровый враг революции мог проводить такую практику, какая имела место в Свердловске.

Сейчас новое руководство УНКВД в лице тов. Викторова как будто добирается до корней вражеской деятельности Дмитриева и Боярского. Но устранение последствий этой деятельности проводится исключительно медленно. Несмотря на то, что система провокации и подлогов выявлена как в областном аппарате, так и в крупнейших горотделах (Пермь, Н-Тагил, да и Березники не должны составлять исключения в этом), виновники до сих пор остаются на своих местах. Пока дело ограничилось переброской в Москву главного вдохновителя этой системы Дмитриева, да вслед за ним уехал и Литваков. Арестованы же только Боярский и Левоцкий (за Пермь). Целая группа работников, принимавших активное участие в этой «Панаме», на сегодня не только не привлечены к ответственности, а даже не отстранены от оперативно-следственной работы. Вот их фамилии: Гайда, Хальков, Харин, Кричман, Ерман (из кабинета которого подследственные выбрасывались на улицу), Морозов, Шумков, Горшков, Арров, Тепышев, Трубачев, Катков, Шейнкман, Мизрах, Сааль, Титов…

Посылая настоящее заявление, мы прежде всего имеем в виду сигнализировать о недопустимых и чуждых советскому строю методах работы, которые стали просачиваться в органы НКВД на рубеже их двадцатилетия. По нашему мнению, эта сигнализация заслуживает именно внимания Политбюро ЦК ВКП(б), так как по сведениям (требующим проверки) такие же перегибы и извращения имели место в Ленинграде (при Заковском), Крыму, Сибири и Лефортовской тюрьме НКВД в Москве. Они неизбежно должны быть в Челябинске, где начальником УНКВД в тот период был Чистов – достойный ученик Дмитриева, до этого являвшийся его заместителем, который еще в Свердловске показывал личные примеры провокации в следственной работе.