Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)

Вот теперь. Когда у неё айфон есть, новее некуда, ни у кого нет, у Таньки есть, Танька ещё кулончик себе золотой прикупила, хоть человеком себя почувствовала. Ну и ещё много чего, толком не разобрала даже, ну это дома разберёт. Только надо, чтобы мамка-папка не видели, а то начнут приставать, откуда деньги, откуда… блин, от верблюда…

Совсем уже собралась домой Танька, тут Артур выходит, бледный какой-то, сам не свой, что за чёрт…

– Танюш… там это…

– Чего?

– Он тебя… видеть хочет.

– Кто он?

Артур фыркает.

– А то сама не знаешь…

Танька так и похолодела. Сам. Боязно так. Уж к директору в школе ходила, не так страшно было, а тут…

Идёт Танька. К двери, за которую никому заходить не велено.

– Ты чё? Так пошла, что ли?

– А чё?

– А то. В его времена, знаешь, девки так не ходили, в сороковых годах, ты уж не пугай старичка… Юбка до библейского места, блин, сиськи еле прикрыты… Чего ты там накупила, платье какое-нибудь надень, бусы там…

Боязно Таньке. В маленьком чёрном платье уже и не Танькой себя чувствует, а не пойми кем. И входит за Артуром в комнату с приспущенными шторами, оглядывается испуганно, вот-вот появится что-нибудь из тёмного угла…

Точно. Появляется. Вот он. Не как на фотках во всяких там учебниках, и не как ночью показался из темноты, а какой-то другой. Истлевший скелет, еле сохранивший человеческие черты. Пахнет от него так… вот так пахло, когда крыса под ванной сдохла, ещё три дня не могли найти, откуда воняет. И палёным чем-то подванивает. Ну да, где-то Танька слышала, тело его на костре сожгли.

И Артур потихоньку делает знаки, мол, терпи да помалкивай, нравится не нравится, спи, моя красавица. И этот Таньке руку целует, галантно так. Таньке никто ещё никогда руку не целовал. И говорит что-то. Хрипло так, невнятно, ну ещё бы он внятно говорил, горло у него уже сгнило всё, и на костре обуглилось.

Танька ничего не понимает, у Таньки выше двойки с минусом по немецкому и не было никогда. И Артур опять знаки делает, дескать, что там вообще понимать, киваешь и улыбаешься, и хорош… Главное, не стошниться за чайным столиком от трупного запаха.

Вот рассказать кому, с кем Танька за одним столом сидела, чай пила, не поверят. Девки все подохнут от зависти, так им и надо, Лариске особенно. Да и не расскажешь, а то потом то же самое в дурке рассказывать будешь…

…отморозки забрали ордена и подожгли дом ветерана…

Димка читает. Перечитывает. Сжимает кулаки. Что-то происходит в городке, что-то доселе невиданное. Будто какая-то тьма вырвалась на волю. И представляет себе Димка, как полицейские в очередной раз разводят руками, ну, мы, конечно, преступников поищем… но только вряд ли что-то найдём…

Хочется поговорить с кем-то, что в городе творится. С Танькой… Да что с Танькой, с Танькой как про серьёзное что-нибудь заговоришь, у неё глаза делаются стеклянные-стеклянные, как бусины, хоть сейчас на нитку нанизывай.

Да и что он теперь Таньке скажет, как он Таньке в глаза смотреть будет. А уж деду её и подавно. Верно дед говорил, и не денег жалко, а памяти жалко…

Что-то происходит в городке. Как будто тёмное что-то вырвалось откуда-то из темноты. Долго таилось, долго ждало своего часа, и вот, выбралось потихонечку, под шумок, в лихие годы, когда людям было ни до кого и ни до чего, и ни до самих себя. Знать бы ещё, где это тёмное прячется, что оно уже и стариков не боится, и крадётся в дома, где ордена…

Так Димка думает.

Идёт через дохленький лесок, зря пошёл, тут и днём ходить как-то нехорошо, а ночью так и вовсе не по себе делается. Шепотки, шепоточки, шепоточечки, шорохи какие-то по кустам, по кустам. Сейчас вылезет какая-нибудь косматая харя, м-мил чел-лек, сто р-рублей не будет…

Нет, тут другое. Запашок смерти. Запашок чего-то отжившего, истлевшего. Какие-то тени за деревьями, недобрые тени, темнее самой ночи.

Спешит Димка.

Надо что-то делать.

Только сначала выбраться отсюда. И скорее.

Тени обступают, вот уже видны истлевшие скелеты в солдатской форме, скалят тёмные черепа. И нужно бежать, и не бежится, ноги будто приросли к земле, шар земной качается под ногами…

– Чего? Чай, небо с овчинку показалось? – хрипло спрашивает скелет.

– Ага-а…

– А не боись… чего дрожишь, озяб?

– Есть маленько.

– Так посиди, погрейся у костерка, ночь-то холодная… Что у вас за одёжа, на рыбьем меху, срам один…

Земля качается у Димки под ногами.

– А… вы кто?

– Меня Андреем зовут, – к Димке тянется истлевшая рука, – это вон Лешка, вон Илья…

Димка смотрит на истлевшую пилотку со звездой. Начинает догадываться. Нет. Быть не может. Немыслимо.

– Задумался, сам не понял, как на могилку набрёл?

– А-а… из-звините. Правда, задумался.

– Да уж извиним… мы уж любим, когда к нам народ хаживает… Старичок тут один ходил, Матвей Иваныч, сейчас запропал куда-то…

Димка глотает слюну.

– Уб-били… его.

– Кто убил? Война, вроде, уже шестьдесят лет как того…

– Да… отморозки какие-то ордена крадут.

– А-а, этот опять… – кивает Андрей.

– Кто этот?