Реализация

Осталась ещё одна задача: разрушить иллюзии Катерины. А то она уже просила рассказать, сколько невинных девственниц Талик спас от насильников. То ли Катерина списала молчание Виталия на «потрясающую скромность» героя, то ли он умудрился кивнуть невпопад на вопрос «спасал ли?»… Писатель Золотов покончил с решением внутренней проблемы как раз к началу её расспросов о подробностях спасения:

— А она была блондинка или брюнетка?

— Кто? — Хрипло уточнил Талик.

— Девушка, которую Вы спасли.

Начинать надо было с главного — с разъяснения «кто есть кто» и сколько этих «кто» обнимаются сейчас с Катериной и криво отражаются в её кастрюле.

— Кто из нас спас? — Голосом Витольда уточнил писатель Золотов, заставив Катерину вздрогнуть.

Попаданка стащила с головы свой кухонный шлем, следом полотенце — чтобы тоже не мешало обзору, и уставилась на Талика широко распахнутыми карими глазами.

— О! У Вас есть такие же благородные друзья? А где они сейчас?!

— Все при мне, — заверил Талик попаданку. Горло уже почти не саднило. Наверное, сказывалась магически-демоническая регенерация. — А точнее… — последовала эффектная пауза, — все во мне. Позвольте представиться ещё раз.

Писатель расслабился и разрешил сущностям высказаться вслух:

— Витольд, — снова рыкнул демон, демонстрируя свой голос.

— Витас, — почти тявкнул оборотень.

— Бутончик, вампир, — смущённо пролепетал любитель прелых груш.

— Маг, — солидным баритоном обозначил себя Бормотун. — Эти несносные сущности, — демон, вампир и оборотень, — пояснил он, — предпочитают клички. Скажут, что я — Бормотун, не верьте. Виталиас Петровичус, к Вашим услугам.

— Ха, — попытался встрять демон.

Но Талик его перебил:

— Есть ещё пятый. Но мы его отправили в ссылку. Как развратника. А я… Виталий Петрович Золотов. Писатель, — гордо завершил Талик.

Попаданка обмякла в его объятиях, кастрюля выпала из безвольно повисшей руки и с жалобным звоном пересчитала камни на дороге.

Конвоир спешился, подобрал изрядно пострадавшую утварь и посмотрел на Талика с нескрываемым сожалением.

— Ну, и ты считаешь себя умным, Виталий, Писатель Петрович? А?

— А что?! — Талик пожал плечами и крыльями, — меня никто не предупреждал, что о писательстве нельзя рассказывать. Писать нельзя, слышал, но о соблюдении тайны писательской деятельности заранее предупреждать надо было.

Эльф на его оправдания только кастрюлей махнул.

— На, — протянул он «шлем» Талику, — отдашь своей жене-невесте, когда очнётся.

— Какой жене?

— Этой вот, — кивнул конвоир на шевелящуюся Катерину. — Она только что влюбилась в новый гарем. Ты бы попробовал сочинить какое-нибудь разубеждающее произведение. О красоте моногамии, например. Хоть в стихах, хоть в прозе. Думай. В твоих же интересах.

Насчёт интересов Талик совсем не был уверен. Допустим, он сочинит. Но сочинение в своих интересах, оно же — бесплатное! Не на того напали! Да и тема… совсем не демоническая.

— Любовь моя! — Внезапно ожила и вцепилась в ошейник Талика Катерина, — а тот, которого сослали за разврат, он кто? А может, он исправился? А как его зовут?

— Горгуль, — машинально ответил Талик.

Его занимала совсем другая проблема. Многогранность своей натуры он попаданке явил, и каким-то странным образом «переплюнул» почти сформированный в её воображении ангельский образ. Причём — моментально. Однако, Катерине оказалось мало присутствующих сущностей, ей ещё и ссыльного подавай. Получалось, что его, Талика, всё-таки полюбили (если верить эльфу) именно таким, какой он есть. А девушка-то ничего так…

Талик по-новому посмотрел на вцепившуюся в него Катерину. Глаза, как он только что видел — карие, носик — слегка курносый, волосы русые, в целом очень даже миленькая, вполне фигуристая и очаровательно наивная. Сама неиспорченность. И вцепилась совсем не нагло, как Гелла, скорее — как утопающий. Для его героической натуры — самое то. Вот, бы была ещё не так болтлива… Но, в общем, очень даже приятная девушка. И несчастная. Муж бросил. Вот эльфу-то с его ненормальной любовью к существам среднего пола тоже следовало бы помолчать. Ишь, какой острослов — обозвать «гаремом» многогранную натуру писателя! Извращенец остроухий.

Катерина напомнила о себе, чуть подёргав Талика за ошейник. Не иначе — хотела о чём-то спросить, но не успела. Конвоир напрягся, рявкнул: «Тихо», а потом ни с того, ни с сего приказал:

— В галоп!

Неужели наметилось что-то опасное? Сущности разом встрепенулись. Опасность — это хорошо! Будет и на их улице драка.

Миновав поворот, и почти достигнув конца дорожной петли, вся компания натянула поводья. Дежа вю. Когда-то они так же наткнулись на беглую лошаку Силь. Конь бывшего мужа-мага, (по несомненному убеждению Талика — подлеца), мотался от вытоптанной на обочине полянки до противоположной стороны дороги, выпучив глаза. Самого подлеца нигде не было видно. Неужели в кустах отсиживается? Или отлёживается? Поделом! Но всё-таки конь вёл себя странно: он был не стреножен, сильно напуган, временами всхрапывал, но не убегал, а нервно перебегал от поляны до кустов подлеска и обратно.