Реальная угроза

Для стороннего наблюдателя «Марианна» просто исчезла из пространства, как будто испарилась. Примерно то же самое можно было бы сказать и об ушедшей под воду субмарине, если не учитывать того, что море не только поверхность, но и глубина. У вакуума тоже есть глубина, но измеряемая не в единицах длины, а температурой. Мы находились на глубине десяти тысяч триллионов градусов, в так называемой апертуре – прослойке, где часть заполнявших вакуум виртуальных бозонов уже находилась в хаотичном состоянии, а часть оставалась в сконденсированном виде. Здесь отсутствовала разница между слабым и электромагнитным взаимодействием, но еще отдельно существовало сильное.

Голубое сияние энергетического «кокона» исчезло – в апертуре не было ни космической пыли, ни других материальных частиц. На обзорных экранах вновь появились звезды и планеты – вернее, их электрослабые отражения. Мы могли свободно проходить сквозь любые объекты, находящиеся в обычном эйнштейновом пространстве, не рискуя столкнуться с ними. Правда, в местах большого скопления материи присутствуют сильные возмущения вакуума, представляющие определенную опасность для корабля.

В апертуре еще невозможно движение со скоростью выше световой, зато в ней содержится неограниченный запас даровой энергии, которую можно использовать для дальнейшего погружения, увеличивая температуру окружающего вакуума за счет самого вакуума – звучит парадоксально, но факт. Начиная с этого момента излучатели не получали больше ни эрга от бортового реактора, но погружение продолжалось еще стремительнее – десять в семнадцатой градусов… Десять в двадцатой… десять в двадцать пятой…

– Внимание! – произнес я. – Температура – десять в двадцать шестой. Вскипает сильный бозе-конденсат. Мы в инсайде!

Мы оказались под нижним слоем упорядоченной структуры вакуума, в его «изнанке» – в инсайде. Здесь сильное взаимодействие объединилось с электрослабым, здесь материя потеряла массу покоя, здесь исчезло понятие светового барьера, здесь не было ничего, кроме океана чистой энергии. Если бы не «кокон», окутывавший «Марианну», мы сами превратились бы в часть этой энергии.

Краем глаза я заметил, как офицер связи поднялся со своего места, отсалютовал шкиперу и направился к выходу из рубки. Его короткая вахта закончилась; теперь он понадобится не раньше, чем мы прибудем в систему Тау Кита.

– Продолжать погружение до номинальной глубины, – распорядился Томассон. – Навигатор, передайте штурману курс.

– Есть, сэр! – ответил Вебер. – Курс готов.

В этом полете у него была самая плевая из всей нашей четверки работа. Тау Кита находилась на расстоянии всего пяти светолет от Эпсилон Эридана, это была ближайшая к нам населенная система, и между Октавией и Тау IV постоянно ходили корабли. Маршрут был исследован вдоль и поперек, так что Вебер составил курс, что называется, левой рукой – если вообще не левой ногой, перекинутой через голову.

Тут, впрочем, был один нюанс – по прямой между нашими системами находилась область вакуумной аномалии. Гражданские корабли обходили ее стороной, делая крюк в два с лишним световых года. Но разведчики космоса – крутые ребята, они не привыкли пасовать перед трудностями, поэтому навигатор, даже не обращаясь за советом к шкиперу, предложил кратчайший курс, ведущий прямиком через аномалию.

Когда фрегат достиг номинального уровня десяти в тридцать пятой степени градусов, штурман Топалова запустила привод в форсированном режиме. Через двадцать с небольшим минут мы вышли на крейсерскую скорость, и я наконец смог перевести дыхание – при форсаже корабль так и норовил нырнуть поглубже, поэтому мне постоянно приходилось избавляться от излишков энергии в излучателях. Разумеется, все расчеты производил компьютер, но от меня зависел выбор оптимальных решений. Машина, какой бы умной она ни была, не обладает свободой воли и интуицией – а без этих качеств с вакуумом никак не совладаешь, выполняй ты хоть триллион секстильонов операций в секунду.

Закончив разгон, Топалова переключила привод с форсажа в обычный режим, и следующие два часа полета прошли спокойно. Как и прежде, Павлов ни во что не вмешивался, оставаясь сторонним наблюдателем. Временами он исчезал в смежной с мостиком капитанской рубке, и там, наверное, просматривал записи отдельных эпизодов, оценивая мои действия.

Уже на подходе к аномалии командор Томассон неожиданно приказал:

– Штурман, поменяйтесь местами с оператором погружения.

Почему-то на этот раз я совсем не удивился. В первый момент у меня даже мелькнула мысль, что шкипер не рискует доверить мне контроль над уровнем погружения в аномальной области пространства – ведь там, похоже, будет заносить еще похлестче, чем при форсаже. Но, с другой стороны, будь это так, он бы вернул обратно Гарсию, а не сажал меня в штурманское кресло. По всей видимости, это капитан Павлов, когда я был занят работой, дал Томассону знать, что хочет проверить, сумею ли я удержать корабль на курсе при прохождении аномалии.