— Например, завершение начатого. Зря ты, что ли, старался? Приучал ога к горшку, приобщал, так сказать, к человеческим ценностям. Ты ведь хотел что-то доказать окружающим? А пришёл Серебряков, вломился в твою жизнь, как медведь в малинник, — и всё у тебя пошло наперекосяк.
Это звучало, как издевательство. Но что-то во мне отозвалось, какая-то нотка негодования брякнула внутри в ответ на эти слова. И уже такое вырвалось, словно вопрос оказался решён:
— Что я… буду делать с Ремом?
— А не знаю, — легко отозвался Кобольд. Даже рукой махнул, как бы давая понять, что это совершенно не его дело. — Это ты сам сообразишь. Хотя оружие не помешает, он-то тебя встретит во всеоружии.
Странно, но именно в этот момент я и решился окончательно. Весь мой страх, накопленный за последние дни и часы, собрался в тяжёлый гладкий шар и под собственным весом ухнул вниз, ушёл из моих пяток, провалился куда-то в башенные подвалы. И так мне сразу сделалось легко, что если бы тело поспевало вслед за душой, я был бы уже на полпути между Башней и ЗоНеРом.
— Значит, идёшь? — проницательно понял мой собеседник.
— Значит, иду, — вздохнув для приличия, согласился я. — Но при одном условии…
Я попросил сопровождающих остаться у осыпающейся стены, которая отделяла городское пространство от территории покинутого вокзала, и это было верным решением. Свернув за угол, я в одиночку прошёл сквозь мёртвые турникеты. Здесь голову мою символически защищала крыша, напоминающая решето; пол под ней почти в правильном шахматном порядке усеяли мокрые чёрные и сухие серые пятна. А на перроне я оказался в привычной компании накрапывающего дождика. Впрочем, ожидал меня там ещё один компаньон, увидеть которого я почти не надеялся, но которому обрадовался как родному. Эд Риомишвард, едва завидев меня издали, энергично замахал обеими руками. Он был обряжен по погоде — в синий плащ, который, впрочем, казался ему коротковат и нелепо топорщился на его долговязой фигуре. Я уже начал привыкать, что все наши встречи обходятся без взаимных приветствий, вот и сейчас, едва я приблизился, он спросил только:
— Ну как, готов отдаться местному краеведению?
Я кивнул, и мы решительно слезли с перрона на пустынные рельсы, и дружно, плечом к плечу, зашагали по ним прочь от города. «Держись железной дороги, — наставлял меня Кобольд перед расставанием, — она выведет тебя к ближайшей станции, там и начинается ЗоНеР». У меня было с собой оружие, которое он мне навязал, и один типовой легионерский рацион в рюкзачке, болтавшемся теперь за спиной. Лежала там и бумажная карта двадцатилетней давности, когда городишко, располагавшийся на месте ЗоНеРа, ещё был полон жизни. Эдвард же, как я успел заметить, двинулся в путь совершенно порожним.
Первые полкилометра мы одолели в молчании. Непрерывная тишина царила на заброшенной железной дороге. Но я заметил, что дождь начал стихать. Он пока не выдохся окончательно, но уже не шёл, а плёлся — задумчиво и неуверенно, с повторяющимися передышками, которых становились всё больше. Воздух теплел, и когда я пригляделся к рельсам, сходящимся вдали, то заметил подымавшийся от них белый дымок — я не сразу сообразил, что это водяные испарения. Духота была мне непривычна и неприятна, но она намекала на близость солнца, которое я уже почти забыл и теперь отчаянно мечтал увидеть. Возле очередного полосатого столба Эд замешкался, снимая плащ. Он стащил его с себя через голову, не расстёгивая, и с удовлетворённым вздохом накинул на верхушку столба.
— Вроде как памятник себе воздвиг нерукотворный.
— Больше похоже на чучело, — заметил я, и он засмеялся.
— Пусть распугивает птичек! А теперь объясни-ка мне по порядку, как тебе такое в голову пришло.
— Что именно?
— Выторговать для меня у Церкви полное отпущение грехов.
— Надо же мне было что-то с них стрясти, — честно ответил я. — Чтобы не приняли за совсем уж пустоголового простачка. Я и попросил — за тебя и за своих транзитников.
— Очень дальновидно с твоей стороны, — откликнулся он. — И, в любом случае, большое спасибо. Я тронут, честно, очень тронут.
Я промолчал, размышляя о том, что авгуром быть иногда очень полезно. Риомишвард своим непостижимым чутьём уловил и облегчение своей участи, и то, что я ухожу из Таблицы, да ещё и сообразил, где мы могли бы пересечься. И то, что уходил я не в одиночку, наполняло меня ответной благодарностью, которая для него тоже, надо полагать, была кристально ясна.
— Как приятно снова чувствовать себя порядочным человеком! — поддакнул Эд. — Ты не представляешь, сколько всего гадостного я вытерпел за эти годы в Таблице. — Покосившись на меня, он добавил: — Тебе-то оно только предстоит, к сожалению, где тебе дышать полной грудью? За тебя подышу, Алекс, за нас двоих!
— Ужасно за тебя рад, — пробормотал я. Его нервное возбуждение казалось мне неестественным.
— Никогда не ври авгуру, даже из вежливости, — засмеялся Эд. — Тебя сейчас гложет озабоченность. Как и что ты будешь делать, когда…
Тут он осёкся и придержал меня за локоть.
— Погоди-ка.