Реанимация судьбы

– Нет, он был только между двумя корпусами, под третий копали специально.

– Удобно.

– Да, можно зимой перемещаться, не одеваясь.

– Как вам в голову пришло именно так разграничить корпуса? Нигде подобного не встречал.

– Воплощала мечту, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности, которые Авдееву знать и не нужно.

В реабилитации мы поднялись на третий этаж, и Авдеев сдержанно кашлянул – на этом этаже располагались детские палаты. У меня не было детского отделения в чистом виде, отдельно – не позволяла площадь, да и детей было не так много, чтобы обеспечить наполняемость. Поэтому я выделила четыре палаты на втором этаже, напротив поста медсестры, оформив их так, чтобы дети не чувствовали больничной обстановки. Сейчас на лечении находилось трое – два мальчика и девочка, к которой мы и шли.

Дочь директора химического комбината из соседнего города родилась с дефектом верхней челюсти, операция по исправлению его была сделана не в моей клинике, но, видимо, прошла не особенно удачно, поэтому отец обратился ко мне. Я хотела показать девочку Авдееву и узнать его мнение. Кроме того, я заметила, а Васильков подтвердил, что он избегает появляться в детских палатах, и мне было интересно, как Авдеев поведет себя с ребенком.

Девочка с аккуратно заплетенными толстыми косичками сидела за круглым столиком в палате спиной к двери. Я вошла первой, Авдеев остановился на пороге.

– Здравствуйте, Алена Борисовна, – серьезно сказала я, и девочка, которой только недавно исполнилось семь лет, засмеялась:

– Здравствуйте.

– Как вы себя чувствуете? – присаживаясь рядом с ней и беря ее за руку, продолжала я.

– Хорошо.

– А мама где?

– Она пошла за кофе.

– Алена Борисовна, я хочу вас кое с кем познакомить. – Я подняла глаза на Авдеева и вдруг заметила, что он стоит, прислонившись к косяку, бледный и покрытый испариной. Лицо его при этом было совершенно потерянным, глаза пустыми, а руки непроизвольно то сжимались в кулаки, то разжимались, безвольно повиснув вдоль тела. – Игорь Александрович, что с вами?

Девочка тоже повернулась, серьезно глядя на Авдеева большими серыми глазами в пушистых ресницах:

– Доктор, вы меня испугались?

У меня сжалось сердце. Эта малышка знала, какое впечатление производит на людей – часть лица от носа до подбородка была изуродована и покрыта рубцами, а говорила она так, что понять ее могли только те, кто общался с ней продолжительное время.

– Нет, Алена Борисовна, доктору просто жарко. – Я уничтожающим взглядом посмотрела на Авдеева, чувствуя глубочайшее разочарование – как будто поставила все деньги на лошадь, а она даже из стойла не вышла, не то чтоб в забеге участвовать. – Когда вернется мама, пусть придет в ординаторскую, хорошо?

Девочка кивнула, а я встала и пошла к двери, чуть не силой выволокла замершего в ступоре Авдеева в коридор, приперла там к стене и зашипела:

– Вы что себе позволяете?! Это что еще за реакция такая?! Вы врач или кисейная барышня, в конце концов?! Никогда врожденных деформаций лица не видели?!

И тут на Авдеева словно ведро холодной воды вылили – он и повел себя так же, отряхнулся, помотал головой и совершенно нормальным голосом произнес:

– Извините, Аделина Эдуардовна. Дело не в деформации. Вы не могли бы… ну, не знаю – в перевязочную ее взять, что ли? Я бы там посмотрел детально.

– Это еще что за фокусы?! – окончательно разозлилась я. – К чему лишний раз травмировать ребенка кабинетами? Мы делаем первичный осмотр в палате, ясно?

– Ясно. Тогда у меня к вам… – Он замялся. – Не сочтите это за… но вы не могли бы убрать со стола игрушки?

– Что?! – Мне показалось, что я ослышалась, но Авдеев повторил просьбу. – Слушайте, Игорь Александрович, вы что себе вообще позволяете? А ковровую дорожку вам не раскатать? Немедленно возьмите себя в руки и посмотрите ребенка. Если еще не передумали здесь работать. После осмотра жду вас в ординаторской с планом лечения. – Я развернулась и быстрым шагом покинула отделение, чтобы не сорваться и не наорать на Авдеева во весь голос.

Внутри все кипело – я так рассчитывала, что получу более-менее адекватную замену Матвею, потому что Авдеев оказался лучше остальных моих врачей, а он… Что это вообще за непонятные демарши?

В ординаторской я открыла окно, села на подоконник и закурила, чтобы хоть немного успокоиться. Чувствовать себя обманутой было отвратительно, а особенно потому, что я сама создала себе иллюзию. Мне на какую-то долю секунды показалось, что я нашла бриллиант, а это оказалась всего лишь стекляшка. Очень обидно ошибаться в людях.

Авдеев вернулся минут через двадцать, бледный, с подрагивающими пальцами, но свои выводы о состоянии ребенка и план лечения доложил четко и по делу. Однако его вид мне совершенно не понравился.

– Вы точно здоровы?

– Н-не совсем, – с запинкой выдавил Авдеев.

– Тогда поезжайте домой, оформим отгул.

– Я все еще на испытательном… мне отгул не положен…

– Ничего, я вам разрешаю поехать домой, только лучше на такси, хорошо?

Авдеев ничего больше не сказал, встал и, чуть пошатываясь, вышел из ординаторской, а я позвонила Василькову: