Ребекка

The trees had thrown out low branches, making an impediment to progress; the gnarled roots looked like skeleton claws.	Загораживая дорогу, протянулись вперед низкие ветви; узловатые корни были похожи на лишенные плоти когтистые лапы.
Scattered here and again amongst this jungle growth I would recognise shrubs that had been landmarks in our time, things of culture and grace, hydrangeas whose blue heads had been famous.	Там и сям среди этой дикой поросли я узнавала кусты, служившие ориентирами в былые дни, прелестные гортензии - плод садовничьего искусства, - голубые головки которых некогда были столь знамениты.
No hand had checked their progress, and they had gone native now, rearing to monster height without a bloom, black and ugly as the nameless parasites that grew beside them.	Теперь ничья рука не сдерживала их рост, и они одичали, вытянулись до устрашающей величины, но больше не цвели и стояли темные, уродливые, как безымянные паразиты, что росли возле них.
On and on, now east now west, wound the poor thread that once had been our drive.	Все дальше и дальше, то на восток, то на запад, вилась жалкая ниточка, бывшая некогда подъездной аллеей.
Sometimes I thought it lost, but it appeared again, beneath a fallen tree perhaps, or struggling on the other side of a muddied ditch created by the winter rains.	Порой она совсем терялась, но возникала опять -за упавшим деревом или по другую сторону топкой вымоины, оставшейся после зимних дождей.
I had not thought the way so long.	Я не думала, что дорога так длинна.
Surely the miles had multiplied, even as the trees had done, and this path led but to a labyrinth, some choked wilderness, and not to the house at all. I came upon it suddenly; the approach masked by the unnatural growth of a vast shrub that spread in all directions, and I stood, my heart thumping in my breast, the strange prick of tears behind my eyes.	Видно, мили умножились, как и деревья, и эта тропа вела в глухое место, в лабиринт, а не к дому... Я вышла к нему внезапно - подход был скрыт противоестественно разросшимися огромными кустами, торчащими во все стороны, -и застыла: сердце гулко билось в груди, слезы щипали глаза.
There was Manderley, our Manderley, secretive and silent as it had always been, the grey stone shining in the moonlight of my dream, the mullioned windows reflecting the green lawns and the terrace.	Передо мной был Мэндерли, наш Мэндерли, затаенный и безмолвный, как встарь, серый камень поблескивал в лунном свете моего сна, высокие, узкие трехстворчатые окна отражали зеленую траву и террасу.
Time could not wreck the perfect symmetry of those walls, nor the site itself, a jewel in the hollow of a hand.	Время было бессильно перед идеальной симметрией этих стен, перед этим домом -алмазом в углублении ладони.
The terrace sloped to the lawns, and the lawns stretched to the sea, and turning I could see the sheet of silver placid under the moon, like a lake undisturbed by wind or storm.	Террасы уступами отлого спускались вниз, к лужайкам, лужайки тянулись почти до самого моря, и, обернувшись, я увидела серебряную полоску, безмятежную под луной, как озеро, покой которого не нарушают ни ветер, ни волны.
No waves would come to ruffle this dream water, and no bulk of cloud, wind-driven from the west, obscure the clarity of this pale sky.	Эти воды моего сна не рябила зыбь, прозрачное бледное небо не затягивали тяжелые тучи, гонимые западным ветром.
I turned again to the house, and though it stood inviolate, untouched, as though we ourselves had left but yesterday, I saw that the garden had obeyed the jungle law, even as the woods had done.	Я снова обернулась к дому и увидела, что, хоть сам он стоит нетронут, нерушим, словно мы только вчера покинули его, сад, как и парк, одичал, подчинился закону джунглей.