Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Возможно, что уже тогда его (чрезвычайно проворная) рука протянулась к “новой странице”. Ангелы, вне всякого сомнения, не могли особенно гордиться тем, как произошло его перевоспитание, но, смею думать, они были рады считать его своим на любых условиях - так трудно дается им исправление этого невосприимчивого и глупого мира! Да, должно быть, они были рады, ибо незамедлительно послали ему доходную и, что более существенно, интересную и приятную работу, позволявшую зарабатывать деньги, делая именно то, чего требовала его натура. Он совершал чудеса бесстрашия на глазах восхищенных и аплодирующих конюхов; он постоянно был среди лошадей, которых так любил; от него требовалось заниматься обменом животных, так как Дейл, хозяин конюшни, даже рассчитывал на него, когда хотел избавиться от ненужных лошадей; ему были предоставлены широкие права и возможности для проявления инициативы, поскольку Дейл отнюдь не был проповедником строгости нравов и чувствовал себя вполне способным держать под контролем любое число ловких Симпсонов; так что на этом месте перед человеком открывались безграничные возможности, а кроме того, было и жалованье! У Эбнера явно не возникало искушения что-либо украсть; его душу переполняла гордость, а восхищение и удивление, с которыми он взирал на свое добродетельное настоящее, могли сравниться лишь с отвращением, с которым он созерцал свое прошлое - не столько порочное, сколько “потрясающе глупое”, как он сам снисходительно оценивал его.

Миссис Симпсон смотрела на исправление Эбнера так же, как и ангелы. Она была благодарна Богу даже за краткий период честности в жизни мужа, тем более в сочетании с деньгами, присылаемыми им домой по субботам. И если она по-прежнему “стирала и плакала, плакала и стирала” - так всегда виделась она Кларе-Белле, - то причиной тому была либо какая-то глубокая тайная печаль, либо то, что ее и без того небольшие силы как-то вдруг покинули ее.

Как раз тогда, когда работа и достаток стучались, так сказать, в дверь, а дети были накормлены и одеты лучше, чем когда-либо прежде, боль, которая всегда таилась - постоянная, но тупая - возле ее усталого сердца, сделалась жестоко и торжествующе сильной, сжимая ее в своих когтях, грызя, и терзая, и с каждой неделей оставляя ей все меньше сил, чтобы сопротивляться. И все же надежда еще оставалась, и выражение удовлетворения, какого никогда не было раньше, появилось теперь в ее глазах - удовлетворения, которое превратилось едва ли не в счастье, когда доктор распорядился, чтобы она оставалась в постели, и послал за Кларой-Беллой. Бедная женщина не могла больше стирать, но покрывать хозяйственные расходы позволяло не перестававшее удивлять ее чудо получения денег от мужа по субботам.

- Как сегодня твое сердце, мама? Очень болит? - спросила Клара-Белла, которую лишь недавно отдали в семью Фоггов и сейчас, в чрезвычайных обстоятельствах, позаимствовали, как предполагалось, ненадолго.

- Даже и не знаю, Клара-Белла, - со слабой улыбкой отвечала миссис Симпсон. - Я, похоже, не замечаю боли в эти дни, если только она не сильнее, чем обычно. Соседи так добры к нам. Миссис Литл прислала мне овощи в горчичном соусе, а миссис Бенсон - шоколадное мороженое и сладкий пирог. Доктор принес капли, которые помогают мне уснуть, а мистер Ладд - большой ящик со всякой едой. И ты здесь, чтобы составить мне компанию! Меня, право же, как-то даже ошеломили все эти подарки и удобства. Никогда не думала, что увижу в этом доме херес. Я даже не решаюсь вынуть пробку; мне помогает уже то, что я смотрю на эту бутылку, присланную мистером Ладдом, - как она стоит на каминной полке и огонь отражается в ее коричневом стекле.

Мистер Симпсон приехал повидать жену, а выходя из дома, столкнулся на крыльце с доктором.

- Она ужасно плоха, на мой взгляд. Как вы думаете, она выкарабкается так же, как и в прошлый раз? - взволнованно спросил он доктора.

- Она выкарабкается в другой мир, - ответил доктор прямолинейно и грубовато. - И так как, похоже, нет никого другого, кто высказался бы напрямик, это сделаю я. Мой вам совет: раз уж вы сделали жизнь этой женщины такой тяжелой и полной горя, как только смогли, постарайтесь теперь, по крайней мере, помочь ей умереть спокойно!

Эбнер, удивленный и подавленный тяжестью этого обвинения сел на пороге, обхватив голову руками, и тяжело задумался. Размышления не были для него привычным занятием, и когда несколько минут спустя он открыл калитку и медленно направился к конюшне, где стояла лошадь, то выглядел бледным и обессиленным. Это необыкновенно большое потрясение - сначала увидеть себя полными презрения глазами другого человека, а затем, столь же ясно, своими собственными.

Два дня спустя он снова приехал домой, и на этот раз ему было суждено подъехать к конюшне тогда, когда там привязывал к столбу свою пегую кобылу мистер Кэрл, акревильский священник.