Это она выбегала на крыльцо, чтобы поприветствовать мясника или торговца рыбой; это она знала семейные истории разносчиков фруктов и бродячих жестянщиков; это ее просили отнести ужин больному или провести ночь с детьми в соседней деревне - с детьми, о чьих родителях ее тетки никогда даже и не слышали. На взгляд поверхностного наблюдателя казалось, что друзей у нее много, но природа этих дружеских отношений была очень разной, и хотя девочка охотно поддерживала свои знакомства, они не удовлетворяли ее и никогда не были того рода близостью, к какой так склонны неглубокие натуры. Она любила Эмму-Джейн, но это была дружба, обязанная своим рождением лишь близости домов и обстоятельствам, а не подлинному духовному родству. Приветливость, постоянство и преданность - вот что ценила она в Эмме-Джейн, но, ценя, всегда искала за этим интеллектуальные сокровища - искала и не находила, так как хотя Эмма-Джейн и была старше, она все еще оставалась незрелой. Хальда Мизерв была веселого нрава, что нравилось Ребекке; Хальда также приводила в восхищение своим знанием мира, так как уже не раз посещала своих замужних сестер в Милтауне и Портленде. Но, с другой стороны, в ней была некоторая резкость и нечуткость, которые вызывали неприязнь. С Диком Картером можно было с ощутимой пользой беседовать об уроках. Это был очень честолюбивый мальчик, строивший немало планов на будущее и довольно откровенно обсуждавший их с Ребеккой. Однако когда она затрагивала вопрос о своем будущем, интерес Дика заметно падал. В мир воображения ни Эмма-Джейн, ни Хальда, ни Дик никогда не заглядывали, и это создавало непреодолимую пропасть между ними и Ребеккой.
“Дядя Джерри” и “тетя Сара” Кобб были для нее дорогими Друзьями совсем иного рода, очень полезными и нужными, но, возможно, и несколько опасными. Визит Ребекки всегда приводил их в радостное возбуждение. Ее веселый разговор и забавные высказывания о жизни в целом явно восхищали стариков, которые цеплялись за самое незначительное ее слово так, словно это было великое пророчество. Ребекка, хотя у нее и не было никакого опыта, не раз признавалась себе в опасном удовольствии быть “ослепляющей” даже для таких милых и простых стариков, как мистер и миссис Кобб. Когда бы ни появился на гребне холма стройный силуэт Ребекки, в тот же миг тетя Сара летела в кладовую или погреб, и пирог с вареньем или глазированный торт непременно должны были украсить стол. Вид худощавой фигуры старого дяди Джерри, в неизменной белой рубашке, всегда согревал душу Ребекки, когда она издали замечала, как выглядывает он из кухонного окна. Прежде чем выпал снег, дядя Джерри часто выходил посидеть на сложенных у ворот досках и поглядеть, не взбирается ли она на холм по дороге, ведущей к их дому. Осенью Ребекка не раз составляла старику компанию, когда он копал картофель или лущил горох, а теперь, зимой, когда почту возил человек помоложе, она иногда оставалась с дядей Джерри на время вечерней дойки. Можно с уверенностью сказать, что он был единственным человеком в Риверборо, пользовавшимся полным доверием Ребекки, - единственным человеком, которому изливала она свою душу, со всем богатством надежд, мечтаний, смутных честолюбивых желаний. За фортепьяно в кирпичном доме она занималась гаммами и упражнениями для пальцев, но у Коббов она пела, как птица, подбирая на их маленькой кабинетной фисгармонии несложный аккомпанемент, казавшийся ее несведущим слушателям почти чудом. Здесь она была счастлива, здесь ее любили, здесь ее вызывали на откровенность, ею восхищались, ее высоко ценили. Но как хотелось ей, чтобы был кто-то, кто не только любил бы, но и понимал, кто говорил бы ее языком, мог бы постигнуть ее желания, откликнуться на ее таинственные горячие стремления. Быть может, в большом мире Уэйрхема есть люди, которые думают, задают себе вопросы, мечтают так же, как она?