Ребенок

Лежа в ожидании, я попыталась себе представить, что за человек едущая ко мне на помощь Мария Георгиевна. У меня были все причины заочно уважать ее – судя по рассказам Антона, его бабушка принадлежала как раз к тому типу людей, про которых сказано: «Богатыри, не мы!» И доля ей досталась, как и положено, хуже некуда: молодость пришлась на жесточайшую в мире войну. К сорок первому году Мария Георгиевна как раз успела выучиться на медсестру и тут же попала на фронт. Для нее в отличие от многих все четыре военных года были непрекращающимся апокалипсисом в полевом лазарете. Она успела родить и потерять двоих детей (отец и дядя Антона появились на свет уже после войны), а ее муж, главный врач того же лазарета, счастливо переживший войну вместе с ней, нелепо погиб в пятидесятом году, купаясь летом в речке. Мария Георгиевна не только в одиночку вырастила сыновей (теперь-то я понимала, что это значит!), но и дала им высшее образование. На своей же личной жизни она при этом поставила крест – так и осталась незамужней, так и проработала всю жизнь медсестрой, хотя мечтала после войны выучиться на врача. Правда, к пенсии она дослужилась до звания старшей сестры в своей больнице.

Словом, «гвозди бы делать из этих людей…». Но все же: что она за человек? Я решила прислушаться к тому, что говорит мне ее имя. Я всегда считала, что имена могут многое сказать о человеке. Например, Антон не мог бы носить никакое другое имя, кроме своего собственного: ни одного резкого звука, спокойно уравновешено двумя «н» и весомо со своим ударением на последнем слоге. Точка опоры – «т» вносит приятную простоту. Звук «а» так и навевает ассоциацию с красным цветом (вспомнить только Антонов румянец!). И конечно, оно радостно: «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку!» Словом, все Антоновы качества в нем – налицо.

Или взять мою маму – Виктория. Редкое и благородное имя. Довольно твердое, но твердость и приводит к победе, а разве мама не победила свои жизненные обстоятельства? К тому же твердость этого имени не пугающая: начальное «ви» звучит свежо и молодо.

А скажем, имя булгаковской Маргариты с первого появления этой героини в романе показалось мне идеально подходящим для ведьмы. Роскошное, словно длинное ожерелье, на которое нанизаны крупные самоцветы, но, Боже мой, как пугающ их блеск! «М», «г», двойное «р» – здесь есть от чего оробеть, но зато как сияет тройное «а»! Да, с таким именем легко пуститься в ночной полет на шабаш.

Мария… Тут было над чем подумать. Хоть Пушкин в «Полтаве» и говорил про «имя нежное Марии», но, по мне, уж чем от него не веяло, так это нежностью. Мне чудилась в этом имени необузданность, дикая воля, стихийный порыв. Степь, по которой носится ветер, пригибая траву к земле… Голова опять начала наполняться болезненным жаром, но напоследок я подумала, что если бы бабушку Антона звали, скажем, Валентиной, я бы ничуть не волновалась ее приезду. А сейчас болезнь усугублялась неосознанной тревогой.

Я заснула, но сон не принес облегчения: очень скоро меня разбудил Антон, принесший Илью для кормления. Едва соображая, что происходит, я приложила его к груди и вновь закрыла глаза. Как тяжело! Господи, как тяжело!

– Почему она кормит без марлевой повязки? – услышала я незнакомый строгий голос в коридоре.

– А зачем? – Это спрашивал уже Антон.

– Она же заразит ребенка! Если уже не заразила… Надо держать их в разных комнатах, а ребенка перевести на искусственное питание.

Мое полубессознательное состояние мигом прошло, как если бы мне дали нюхнуть нашатырного спирта. Забрать от меня Илью? Кормить его искусственно? И это при том, что все книги и журналы в один голос твердят о колоссальных преимуществах грудного молока! При том, что кормление грудью – самая большая, если не единственная моя радость при уходе за ребенком!

– Нет! – твердо сказала я неизвестному злоумышленнику.

Это были первые мои слова, обращенные к Марии Георгиевне.

Бабушка Антона решила промолчать, но увела внука на кухню и что-то долго ему внушала за закрытой дверью. Прислушиваться не имело смыла – стены в комнатах были толстыми. Когда они вернулись, Антон нерешительно подсел ко мне на кровать и сказал:

– Инка, послушай, бабушка – медик, она знает, что говорит. Искусственное питание ничем не хуже – сейчас такие технологии! Вы просто побудете в разных комнатах, пока ты не поправишься, и бабушка будет ухаживать за ним сама. Ты не бойся: она же двоих детей вырастила, да еще меня. – Антон смущенно улыбнулся. – А через недельку…

– Через недельку у меня пропадет молоко.

– Это не страшно! – Тут в комнату вошла уже сама Мария Георгиевна. – Сейчас такая плохая экология, а вы, современные, едите одни чипсы со сникерсами, так что в молоке у вас ничего полезного нет. Уж лучше кормить ребенка смесями – туда-то кладут все нужные витамины.

Думаю, что если бы Мария Георгиевна нарочно захотела восстановить меня против себя, она не нашла бы для этого лучших слов. Но я промолчала в ответ, собирая силы для решающей акции протеста. Бабушка Антона восприняла мое молчание как нерешительное согласие.