Ребенок

— Послушайте! я не знаю, какъ это случилось, что я почувствовала къ вамъ такое отвращеніе, но я не могу. Вся моя гордость кипитъ уже оттого, чтобъ я принадлежала вамъ, а вы хотите, чтобъ я была вашею женою! Да меня замучитъ одно сознаніе вашихъ правъ на меня, необходимость носить вашу фамилію… Я бы съ наслажденіемъ сорвала съ себя кожу тамъ, гд вы цловали и обнимали меня, а вы хотите, чтобъ я жила съ вами!

— Тогда толковать нечего! Но откуда это? откуда?.. Послушай… послушайте, Маня, уврены-ли вы, что вы вполн здоровы?..

Марья Николаевна покраснла. Мысль, что ея настроеніе не совсмъ нормально, приходила ей самой въ голову еще въ Одесс, и однажды она безъ утайки разсказала свое состояніе мстной медицинской знаменитости, явившись къ почтенному эскулапу incognito, подъ чужимъ именемъ. Докторъ съ любопытствомъ выслушалъ ее, пожалъ плечами, развелъ руками и сказалъ только:

— Бываетъ!

— Значитъ, я больна?

— Да, если только вы считаете, что были здоровы, когда влюбились…

— А если нтъ?

— Тогда вы теперь здоровы, а раньше были больны.

— Это не отвтъ, докторъ!

— Что же я могу еще сказать вамъ? У васъ вонъ родильная горячка была, да и роды трудные… Мало-ли какіе аффекты получаются у выздоравливающихъ!.. Вы же еще истеричны.

— И такъ… это временное? — съ испугомъ спросила Марья Николаевна.

— Все, что мы испытываемъ, временно, сударыня.

— Мн надо лечиться, слдовательно?

— Лечиться никогда не лишнее…

— Ахъ, докторъ, вы сметесь надо мною!

— И не думаю, и не смю, но я, право, не знаю, что вамъ сказать. Вы теперь преисполнились отвращеніемъ къ вашему супругу и полагаете, что больны…

— Нтъ, я думаю, что я здорова!

— Въ такомъ случа что же мн прикажете длать? Остается поздравить васъ съ выздоровленіемъ и посовтовать не заболвать вновь… то-есть, по просту сказать, не влюбляться…

— Но вдь я связана съ этимъ человкомъ, докторъ! Онъ иметъ права на меня!

— Ну-съ, тутъ ужъ я ршительно ничмъ помочь не могу: это вн компетенціи моей науки…

— Сдлайте такъ, чтобъ это прошло!

— То есть, лечить васъ отъ здоровья и приворотный корень вамъ дать? Да его въ аптекахъ не обртается. Вотъ что, сударыня, — послдній вамъ сказъ: отправляйтесь-ка вы къ своему супругу и поступайте, какъ вамъ душа подскажетъ, какъ взглянется…. Всего вроятне, что вся эта исторія, когда нервы замолчатъ и улягутся, кончится и ршится въ самую желательную сторону… безъ всякихъ трагедій, разрывовъ и прочаго… Ну, а если нтъ, если не стерпится и не слюбится, ваше дло, какъ поступить… Лекарствице отъ нервовъ я вамъ пропишу… Имю честь кланяться!…

Марь Николаевн показалось обиднымъ, что ея состояніе объясняютъ аффектомъ, движимымъ чисто физическими причинами. Какъ весьма многія, она рзко раздляла свой физическій и духовный міръ и придавала вліянію тла на душу гораздо меньше значенія, чмъ обратно. Ей стало и противно, и досадно, что ея отвращеніе къ Иванову хотятъ лечить насильственной близостью къ нему же.

Эта бесда съ докторомъ вспомнилась ей теперь. Она нахмурилась и ничего не отвтила Иванову.

Василій Ивановичъ взялъ въ руки свою шляпу и повертлъ ее въ рукахъ.

— Теперь послдній вопросъ, — сказалъ онъ, — гд мой ребенокъ?

— Здсь, въ Петербург.

— Зачмъ вы привезли его сюда?

— Затмъ, что я его люблю и хочу иногда видать.

— Онъ у кормилицы?

— Да.

— Я могу его видть?

Марья Николаевна задумалась.

— Я не смю отказывать вамъ въ этомъ прав… вы отецъ; но зачмъ? Я не уступлю вамъ его!

— Да? Вы такъ привязались къ этому… плоду безумія и насилія? — горько попрекнулъ онъ.

— Да. Мн все равно, какъ онъ явился. Я выносила его. Я.мать.

— Дайте же мн взглянуть на него.

Марья Николаевна пожала плечами.

— Хорошо. Пойдемте. Я не успла еще найти квартиру для мамки. Она въ меблированныхъ комнатахъ.

— Сейчасъ итти?

— Да. Лучше все кончить сразу, чтобы больше не встрчаться…

— Пусть будетъ по вашему!

Черезъ четверть часа они вошли въ довольно приличныя меблированныя комнаты. Кормилка, уродливая баба съ добрымъ и глупымъ лицомъ, дико оглядла Иванова и, по приказанію Марьи Николаевны, вышла. Ребенокъ — здоровый, крпкій, какъ кирпичъ, толстый и красный, — лежалъ на подушкахъ, сложенныхъ на большомъ мягкомъ кресл. Онъ спалъ крпко и съ наслажденіемъ, какъ умютъ спать только грудные ребята.

— Вотъ! — сказала Марья Николаевна довольно мягко, съ безпредльною лаской глядя на ребенка.

Ивановъ, обогрвшись, чтобы не принести ребенку холода, на ципочкахъ подошелъ къ подушкамъ. Умиленное выраженіе расплылось и застыло у него на лиц, просвтленномъ, несмотря на недавнюю печаль.

— Можно его поцловать? — прошепталъ онъ.

— Проснется… — нехотя отвчала Гордова.

Но Василій Ивановичъ уже нагнулся и поцловалъ ребенка въ лобъ. Мальчикъ сморщилъ носъ, но пребылъ въ прежнемъ безмятежномъ состояніи.

— Какъ вы довезли его двухмсячнаго? такой маленькій!

— Онъ спокойный.

— Мамка эта съ самаго начала его кормить?

— Да. Хорошая женщина.

— По лицу замтно. Какъ же дальше-то съ нимъ быть?

— Думаю найти ему помщеніе… поселить съ мамкою.

— Прямо въ чужія руки? Эхъ, мальчишка бдный!