Онъ склонился надъ ребенкомъ… Марья Николаевна сурово посмотрла на него, открыла ротъ, хотла что-то сказать, но остановилась и, рзко отвернувшись, принялась глядть въ сторону. Ивановъ поднялъ на нее влажные глаза.
— Вы что сказали?
— Я ничего не говорила. Хотла только… да лишнее!
Онъ опять обратился къ ребенку. Марья Николаевна въ волненіи прошлась по комнат.
— Мн такъ хотлось самой кормить его, — сказала она внезапно.
Ивановъ сочувственно кивнулъ ей головой.
— Нельзя! Незаконный… репутація не позволяетъ… — раздраженно продолжала она. — Экій бднякъ съ перваго дня рожденія!.. И такъ на всю жизнь… безъ отца, безъ матери! Не признаю же я его своимъ: смлости не хватитъ… Быть можетъ, когда-нибудь замужъ задумаю выйти, — кто меня съ нимъ возьметъ? Кому онъ нуженъ? Несчастная звзда освтила насъ съ нимъ!
Ивановъ молчалъ и все глядлъ на ребенка.
— Онъ на васъ похожъ… вотъ что я хотла сказать! — сердито бросила ему Марья Николаевна.
— Разв? — радостно проговорилъ Василій Ивановичъ.
— А вы не видите сами?
Какая-то новая струнка задрожала въ ея голос. Она сама но знала, что творится съ нею; тепло лилось ей въ душу изъ этой дтской постельки, умиротворяло ея гнвъ, ненависть и презрніе; голосъ чувственной брезгливости внезапно замолкъ. Ей нравилось стоять у изголовья спящаго ребенка, что Ивановъ сидитъ надъ нимъ съ такимъ честнымъ, преданнымъ, отцовскимъ лицомъ; нравилось сознавать, что, пока они двое здсь, ребенокъ не одинокъ въ громадномъ свт и не беззащитенъ.
— Что съ нимъ будетъ! что съ нимъ будетъ!.. — воскликнула она, всплеснувъ руками.
Ивановъ подошелъ къ ней.
— Вы его очень любите, Маня. Я тоже.
Она смотрла въ землю.
— Не женатые и во вражд другъ съ другомъ, что мы можетъ сдлать для него, Маня? Погубимъ.
Она молчала.
— Выходите за меня замужъ, Маня! Пусть я не буду мужемъ вамъ, но помогите мн спасти ребенка.
Она взглянула на него, какъ спросонья:
— Я была неправа… — сказала она тихо.
— Когда Маня?
— Погодите… я говорила, что у насъ съ вами нтъ ничего общаго… Я ошиблась: надо сказать — не было… теперь есть… Послушайте!
Она схватила его за руку.
— Простите меня: я, дйствительно, разлюбила васъ… Но мн начинаетъ казаться, что я была не права, что я не имла права этого длать… и во всякомъ случа не имла права гнать васъ отъ себя теперь… Мы съ вами не подходящіе другъ къ другу люди, но случай-ли, другое-ли что соединили насъ, къ сожалнію, навсегда. Я мать, вы отецъ… между нами этотъ ребенокъ: чужими мы уже не можемъ стать; можемъ стать врагами — чужими нтъ…
— Я тоже думаю, — спокойно сказалъ Ивановъ, — когда вы заговорили, что если выйдете за меня, то будете мн врагомъ, тутъ я и подумалъ…
— Да… Мы можемъ ненавидть другъ друга, у насъ могутъ выходить ужасныя сцены, а мы все таки свои… Какъ это странно!.. Меня удивило, что, посл нашего объясненія, мы такъ мирно и тихо стоимъ здсь возл кроватки… Послушайте! Неужели вы можете меня любить посл нашего разговора?!
Василій Ивановичъ задумался.
— Право, не знаю, Маня. Прежняго, кажется, не будетъ, но… я знаю одно: намъ нельзя разстаться, — нечестно будетъ… и я не хочу разставаться.
— Долгъ?
— Да… долгъ и человчность.
Она покачала головой.
— Ахъ, что мн длать?!
— Выходите за меня замужъ, право… Клянусь вамъ, я но буду докучать вамъ своей любовью, вы отбили у меня охоту къ этому. Даю вамъ слово: это предложеніе — уже не вамъ, а нашему мальчику… нельзя, чтобъ онъ остался безъ отца и былъ матери…
Марья Николаевна строго взглянула ему въ глаза.
— Вы даете мн слово, что не будете предъявлять на меня никакихъ правъ?
— Да… до тхъ поръ, пока вы первая не сдлаете шага на встрчу мн. Не безпокойтесь: какъ я ни смиренъ, у меня есть и характеръ, и самолюбіе… А вы меня очень оскорбили.
— Хорошо. Тогда я согласна. Я доврюсь вамъ. Вотъ вамъ моя рука.
Она печально улыбнулась.
— Сердца, извините, не могу предложить… Оно молчитъ…
— И за то спасибо: еще полчаса тому назадъ оно кричало противъ меня… И такъ начинать разводъ?
— Да… — съ усиліемъ выговорила Марья Николаевна и, подойдя къ окну, стала смотрть въ надвигавшіяся петербургскія сумерки.
— А все-таки не люблю… противно мн… Исполнить долгъ хорошо… только это никого еще не наградило счастьемъ… Кончена моя жизнь!… Прощай молодость! — подумала она, и слезы потекли по ея щекамъ.
1911