Ребенок Дороти Стивенс

— Как желаешь, — пожала плечами крашеная, судя по всему, не обидевшись.

— Только должен тебя предупредить, — добавил Дон, отталкиваясь от стойки. Он сделал шаг, и его качнуло. — Я не уверен, что у меня получится. Я слишком много выпил, и потом… я слишком долго этим не занимался.

— Ничего, — заверила его крашеная и провела пальцем с наманикюренным ногтем по его верхней губе, — у меня и не такие мертвецы воскресали. Идем.

«Мама, ну теперь-то мы должны избавиться от Дона!»

«Да, Кэти, ты права. Мне действительно давно уже следовало подать на развод.»

«Нет. Развод — это не выход. Мы теперь богаты, а он — пьяная развалина, которую скоро не возьмут даже в грузчики. Он от нас не отстанет. Будет таскаться, клянчить денег… а то и того хуже. Он может нас убить. Из мести, из зависти… Он же ненавидит меня. И тебя тоже ненавидит. Потому что ты со мной, а не с ним.»

«Ну, вряд ли Дон решится…»

«С него станется. Особенно когда пьяный. И вообще, зачем нам рисковать? Мы должны избавиться от него раз и навсегда.»

«Каким образом?»

«Мама, ну ты же прекрасно понимаешь, каким! Мы должны убить его.»

«Убить?»

«Ну да. Это же так просто — убить того, кто снаружи. Не сложней, чем разорвать неудачный рисунок.»

«Но… как же мы его убьем? Наймем киллера?» — Дороти мысленно усмехнулась.

«Зачем? Просто застрелим. Из его охотничьего ружья. Ты же умеешь с ним обращаться. А через тебя и я умею.»

«Но… нас же арестуют. Посадят в тюрьму.»

«Кого? Им никогда не удастся доказать, какая из нас это сделала. А посадить невиновного они не могут.»

Левополушарная логика Дороти не могла не оценить простую красоту этой мысли. Действительно, возникала парадоксальная ситуация, когда бесспорная виновность одного из подозреваемых служила одновременно надежным алиби им обоим — ибо если один виновен, то второй — нет, а кто из них кто, установить невозможно. Невозможно и доказать соучастие — медики подтвердили бы, что в принципе любая из них могла захватить контроль над телом. И более того, если бы даже как-то удалось доказать, кто именно нажал на спуск — это ничего не дает, ибо посадить (а тем паче — казнить) их можно только вместе, а это значит — вместе с виновным подвергнуть каре невиновного, что есть грубейшее попрание законов и прав человека. Значит, им придется отпустить заведомого убийцу. Дороти развеселила эта мысль. А еще она подумала, что теперь цена книги еще больше вырастет.

И все же… что-то, оставшееся на задворках ее памяти, что-то, давно угасшее и остывшее, но все же еще не совсем развеянное пеплом по ветру, мешало ей вот так просто снять ружье со стены и выстрелить в Дона. В человека, которого она когда-то любила.

В замке зашевелился ключ.

«Пора, мама. Идем за ружьем.»

Дон долго провозился с замком, прежде чем ему удалось открыть. Наконец он ввалился внутрь, скинул на пол куртку и, не снимая ботинок, потопал к лестнице.

Его жена была на втором этаже квартиры. Она стояла возле висевшего на стене ружья, и руки ее совершали странные движения — она словно боролась с кем-то невидимым.

«Мама, не мешай мне! Дай я возьму ружье!»

— Дороти! — донесся хриплый голос снизу.

«Вот, видишь? Приперся посреди ночи и, конечно, пьян в стельку. Так еще и тебе покоя не дает. Как думаешь, что ему надо? Может, он опять хочет сделать с тобой мерзость? Ты что, позволишь этой пьяной свинье изнасиловать нас обеих?»

— Дороти! — Дон, цепляясь за перила и глядя под ноги, начал неуклюже подниматься по лестнице.

Дороти неслышно вышла на верхнюю площадку. В руках у нее было ружье, опущенное стволами вниз.

«Вот он! Полюбуйся на него!» — Кэти задыхалась от гнева и омерзения, и Дороти тоже почувствовала, как отвращение подкатывает к горлу. Одежда Дона была в беспорядке, воротник рубашки расстегнут, галстук и вовсе куда-то пропал. Хотя он не добрался еще и до середины лестницы, она уже ясно чувствовала крепкий дух виски, смешанный с резким запахом каких-то дешевых духов.

«Приперся сюда прямиком от шлюхи!» — Дороти даже не знала, была это мысль Кэти или ее собственная. Должно быть, они подумали в унисон.

Дон, наконец, заметил ее тень, падавшую на ступеньки, и поднял голову. Его лицо и шея были испачканы помадой.

— Дороти, — сказал он, — я…

«Развожусь с тобой», — хотел продолжить он, но слова застряли у него в горле. В лицо ему смотрели два ружейных ствола.

— Нет, — пробормотал он, моментально трезвея. Почему-то он сразу понял, что это не шутка и не пустая угроза.

— Да, Дон, — ответила та, что стояла на верхней площадке.

Последним утешением для него было бы осознать, что она нажимает на спуск пальцем левой руки. Но она делала это правой.