Ребёнок моего мужа (СИ)

Прикрыв рукой рот, Лана чуть приподняла брови. Она ждала, что Вика зашипит или зафыркает, будто ошпаренная кошка, но не дождалась. Выражение лица у её соперницы не поменялось. Она смотрела, чуть прищурившись, и продолжала загораживать от Иоланты живот. Обеими руками.

– А ты всё сомневаешься?

– Сомневаюсь. А ещё я знаю, что ты из детдома.

– К Селивановой ходила?

– К Инге Валерьевне.

– Это она и есть.

– И она мне сказала, что ты сама уволилась.

Вика дёрнула головой и посмотрела в сторону. Прошла секунда, и от былого страха в её глазах даже следа не осталось. Такой перемене Лана поразилась до глубины души. Вот ведь девка! Чистой воды зараза! Сидела, как мышь дрожала, а потом бац, и снова в нахалку преобразилась.

– А она не рассказала тебе, что в это время муженёк её клубом заведовал? Он-то меня и выставил. Поцапалась с одной лахудрой из-за просроченного абонемента, а эта лахудра к нему жаловаться побежала. А уж он разбираться не стал, давно на меня зуб точил, потому что не легла с ним, когда ему очень хотелось, и отправил на все четыре стороны. Трудоустроена я не была. Так мне хоть пенсию платили, а сейчас вот и её лишили. Бумажку я только для Инги Валерьевны написала. А уж что этот козёл ей наговорил, я знать не знаю.

– Надо было прийти к начальнице и объяснить всю ситуацию. Она мне показалась неплохой женщиной. Тебя вроде как даже жалела.

Ойкнув, Вика тяжело приподнялась на подушках. Лана откинулась на спинку стула и закинула ногу на ногу. Настроение у неё улучшилось. В разговоре она явно лидировала.

– Ты просто у неё не работала. Я была ей удобна до поры до времени, потому что за меня ей налоги платить не приходилось. А через месяц она бы всё равно меня прогнала. Как бы я с пузом-то таким работала?

– Значит, ты пенсию получала. Выходит, училась на дневном?

– Ну, пыталась и что с того? Только меня всё равно отчислили, трудно учиться и работать, а на пенсию не прожить.

– Надо было трудоустроиться. Сейчас бы хоть декретные были. – не смогла не съязвить Лана. – Хотя на них, конечно, тоже не прожить. Лучше повеситься на чужого мужа.

– Ты меня учить что ли пришла? Или тебя Влад прийти попросил?

– Ещё бы он меня к тебе прийти попросил.

У окна кто-то всплакнул – Лана повернула голову. На соседней кровати спиной к двери лежала молодая женщина. В спортивном костюме, со светло-русыми, стянутыми в хвост волосами. Лежала и тихонько поскуливала. Тоненько так, в кулак. «Или с выкидышем или после выскабливания замершей», – определила Лана. Рыбак рыбака видит издалека… И поспешила отвернуться. На кровати у стены с книгой в руках полусидела-полулежала почти старушка. Лет шестидесяти, а то и больше. С короткими, баклажанового цвета волосами. «Наверное, с опущением», – вынесла свой вердикт Иоланта и перевела взгляд на третью пациентку. Ту устроили на кушетке возле раковины. Постельное у неё было своё, не больничное, в мелкий синий ромбик, но застиранное. На вид женщине было около сорока, жёлтые волосы висели патлами, серые глаза смотрели в потолок. «А вот эту после аборта привезли», – заключила Лана и опять посмотрела на Вику. Девчушка, что лежала у окна, соскочила с кровати и выбежала за дверь. В коридоре послышались громкие рыдания. Почти старушка, тяжело кряхтя, побрела за ней.

– Её Аня зовут, – зашептала Вика. – Вчера утром на сохранение положили, а ночью пошла в туалет и родила. Мёртвого. Двадцать недель.

Лана сухо кивнула. Слов у неё не нашлось. Предполагаемая абортница привстала и начала собираться. Накинула на сорочку хлопковый халат на пуговицах, достала из сумки кружку и тоже вышла в коридор. Облонская и Ковалёва остались в палате один на один.

– Видать, много сегодня абортов сделали, раз её к вам положили.

– А ты как догадалась? – Вика округлила глаза. Лана могла поклясться, что увидела в них проблеск уважения.

– Если б ты с моё тут полежала, тоже бы знала. Их всегда кладут на кушетки. Для абортниц отведены первая и вторая палаты. В каждой по пять коек, но иногда этих коек не хватает. И тогда тех, кто не влез, везут дальше. В третью, четвёртую и пятую.

– Аня из-за этого и рыдает.

И это Лана тоже понимала. Сама была на месте этой Ани. Не раз. И рыдала ещё громче. Пока ты даже дышать глубоко боишься, чтобы ребёнок ненароком не выпал, другая выскабливает своего кюреткой. Живого и здорового. Говорят, дети на таких сроках уже все чувствуют. Зажимаются. А врач всё равно их убирает и в таз бросает. Как испорченный кусок мяса.

– Потому что ей тяжело. И вдвойне тяжело смотреть на ту, которая ребёнка сама убрала.

– У всех свои обстоятельства. Каждый выживает, как может. Я вот не осуждаю. – Лицо у Вики вспыхнуло, она почему-то разозлилась и опять накрыла живот руками, словно чего-то боялась, словно Лана стояла над ней с ножом и собиралась этот живот разрезать.