— Мальчик хорошо выглядит. Марк, – Алина Ярославовна вышла, и села рядом со мной. — Сонечка, вы отлично о нем заботились. Я понимаю, что вам больно. Не представляю, что было бы со мной на вашем месте, но и вам не дай Бог оказаться на моем. Я хочу поблагодарить вас за Марка, за то что растили его, заботились. Вы замечательная девушка. Я навечно ваша должница, вы сберегли то, что от моего Русика осталось. Но…
Она замолчала, Кам сделал шаг к нам от стены, и я покачала тяжелой головой, чтобы он подождал. Мне нужно понять, что я чувствую, мне нужно услышать то, что мне скажут.
— Но?
— Но лучше разойтись. Мальчик наш по крови, я его уже обожаю, как только узнала, так и полюбила, хотя вы мне только фото показывали, – вздохнула женщина, а в глазах ее слезы стоят. — Всем тяжело, и вам, и нам, но лучше разорвать все это сразу. Мы его заберем, и вы не сможете его видеть. Нельзя ему расти, и знать, что у него мать-наркоманка, с рождения он был с другой женщиной, а потом оказался у родных. Это травма. Вам будет больно, но у вас есть ребенок, и утешиться вы сможете, Сонечка. Боль утихнет. Марка мы заберем.
Я хотела ответить, но горло сковало спазмом.
— Не заберете. По бумагам вы Марку никто, – холодно парировал Камиль.
— Это мы быстро исправим. Если не завтра, то чуть позже заберем. Не советую воевать, вы эту войну проиграете, – вступил Максим. — Признаю, я не хотел брать больного ребенка из-за мамы, чтобы она не убивалась, но она готова была и больным его принять, и умирающим. Хоть каким. Он наш, не лезьте.
— Войну не выиграть вам! Спасибо скажите, что дали повидаться. Если адекватно будете себя вести, то разрешим навещать Марка, но не более, – Камиль сжал кулаки, а мне уши захотелось зажать, а лучше просто взять Марка и убежать отсюда.
Туда, где не найдет никто. И где не будет этих скандалов.
— Войну мы уже выиграли, – вздохнула Алина Ярославовна. — Вы сами сказали, что будете оформлять Лёву, как своего. Путаница вскроется, и вы не сможете отказать нам в генетической экспертизе. Нам суд не откажет! А затем встанет на нашу сторону. Знаю, Камиль, вы из богатой семьи, а мы не сказать, что олигархи. Но я с советских времен запомнила, что связи нужны, и связей этих у меня – полная записная книжка. Помогут вам, но и нам помогут, а учитывая, что правда и закон на нашей стороне, то… то вы уже проиграли.
Мы уже проиграли, да.
Мы будем оформлять Лёву, и нам придется объяснить, что произошло. И вернуть Марка. Отдать. Не видеть его.
Я задыхаюсь.
— Посмотрим, – рыкнул Камиль. — Но уверяю, вы зря связываетесь со мной! Правда, закон… это не игрушка, а ребенок, и плевать я хотел на закон. Его обойти можно, если есть бабло, так что…
— Камиль, прошу тебя, хватит! – смогла я выдавить из себя.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Хватит! – продолжила. — Мы не будем воевать. Марк – ваш, я отдам его.
Во рту горечь. Я смогла, произнесла эти слова. Они правильные, но я никогда не прощу себя за них. Однако, я бы не простила бы себя, если бы начала делить Марка с Алиной Ярославовной. Как ни поступи – все ужасно.
Но главная причина, почему я не хочу драться – сам Марк. Я ежесекундно твердила себе, что главное – его жизнь и здоровье. Пусть будет здоров, а остальное я вынесу – и то, что его отнимут, и то, что я никогда его больше не увижу. Я себе это обещала, Богу, и всем высшим силам.
И кажется, что если я возьму эти обещания назад, если буду драться за Марка, то случится что-то ужасное. Не со мной, с ним!
— Спасибо, Соня. Я в вас не ошиблась, – Алина Ярославовна положила руку мне на плечо, и от этого прикосновения больно.
Я не справлюсь. Отдать Марка – предательство. Не отдать – не по-человечески, и… и я обещала. Пусть мне будет утешением, что Марк здоров, и будет среди любящих людей.
— Я отдам его, – повторила. — Но не завтра. Сделаем все правильно. Я отдам, обещаю!
Сказала, задыхаясь от пока не пролитых слез. И от взгляда Камиля, который не понимает меня. Я вижу в его глазах приговор:
Сумасшедшая.
— Сонечка, это не дело!
— Я не могу поступить иначе, – покачала я головой.
Мы сидим на нашей кухонке: я, Камиль и дедушка, которому я все рассказала. И дедушка пытается меня отговорить.
А я из последних сил держусь.
— Можешь. И поступишь. Марка мы не отдадим, – нахмурился дедушка, и взглянул на Камиля, который уже несколько часов молчит.
В машине Кам пытался завести со мной разговор, но у обоих слова в предложения не складывались, вот только мне пришлось собраться с мыслями, и поговорить с дедулей, а Камиль так и остался в своем молчании.
— Они – его семья.
— Мы его семья. Ты, Соня! – рявкнул деда Паша.
— Если затеем сражение, мы проиграем. Мне нужно Лёву усыновить, доказать родство. Всплывет факт подмены, объявятся кровные родственники. Не дальние, не седьмая вода на киселе, а самые близкие из оставшихся в живых, – в который раз объяснила я. — Они через суд Марка отнимут.
— Пусть отнимут, но ты борись. Такое чувство, что Марк тебе не нужен, раз не родной. Любовь прошла?
— Что ты такое говоришь, – расплакалась я, и закрыла лицо ладонями.