Девушка протягивает мне миниатюрное зеркало, и я впервые за несколько лет гляжу на себя. Под глазами пролегли синие тени, носогубная складка неестественно углубилась, а взгляд стал абсолютно серым. Как у отца в последние несколько лет. Отмахиваюсь от зеркала и завожу мотор. Нужно уехать подальше отсюда. От места, куда стремилась моя душа, но не смела ступить нога.
Интересно, как Марина оказалась здесь? Я всего лишь хотел встретить Эльзу, узнать, как у нее дела. Зачем? Не знаю. Обещал себе, что после откровений отца не приближусь к ней ни на шаг. А сейчас сам наблюдаю за ней со стороны, сам интересуюсь, как у нее дела. Не могу иначе. Не выходит.
Марина предложила устроить ужин вместе с нашими родителями, чтобы обсудить дату свадьбы и место проведения. Я сказал, что забегу к знакомой в центр планирования детей, но не ожидал, что она появится здесь. Марина не должна была приезжать за мной, я не должен был находиться здесь, а Эльза не должна была увидеть нас целующимися и счастливыми. Ей нельзя волноваться — я и так причинил много боли нам обоим. Но иначе никак.
Свадебные хлопоты — чисто женское дело. Они мало меня волнуют. Но это не докажешь всему моему семейству. Пышная свадьба, чтобы инвесторы порадовались за детей, полезные знакомства на мероприятии, пышная фата и платье диаметром в два метра для моей будущей жены. Надеюсь, родители будут довольны и Марина тоже. Надеюсь, из нашего брака что-то получится.
— Ты очень напряжен, — Марина прерывает затянувшуюся паузу.
— Все в порядке.
— Ты переживаешь из-за встречи с родителями или из-за сестры возле женской консультации?
Она видела Эльзу? Какого…
Руки крепче сжимают руль, сердце ходит ходуном при мысли, что Марина специально пришла, чтобы вмешаться. Что мне не показалось: Эльза все-таки видела нас. Это была она. Черт!
— Я не из-за чего не переживаю!
— Не повышай на меня голос!
Я даже не заметил, как стал говорить громче на пару тонов. Перед глазами стоит пелена, которую я не могу сбросить или растворить. Она. Нас. Видела. Ей больно. Грудь сдавливает от одной только мысли об этом. Я обещал себе, что выкину ее из головы, что продолжу жить дальше. С Мариной. Но…
— Прости, — более спокойно произношу я, когда мы останавливаемся на светофоре.
— Дан, что с тобой происходит? — спрашивает она четко, спокойно. Более серьезно, без истерических ноток.
Поворачиваюсь к погрустневшему личику, приподнимаю за подбородок, вглядываюсь в знакомые до боли глаза. Мне много за что нужно извиниться, молить о прощении, исправиться. Если бы она на секунду представила, какую рану я ношу в груди, как сильно провинился перед ней, перед Эльзой, перед отцом. Из-за моей неосведомленности я завязал роман с собственной сестрой, из-за меня она ждет нездорового ребенка, из-за меня она страдает. Мы страдаем.
Как мне сказать, что со мной? Что я влюбился не в ту девушку? Что подвожу отца? Что мне не хочется возвращаться в отцовский особняк, чтобы не поддаться воспоминаниям, которые меня связывают с Эльзой? Мужчины не плачут, не грустят. Они переживают все стойко. Но это лишь для виду. Стоит остаться наедине с собой, и…
— Дан…
— Ничего не происходит, — отпускаю ее подбородок и жму на газ, когда сигнал светофора становится зеленым.
— Дан, я не дура! — ласковый до этого голос приобретает визгливые нотки. — Я видела, как ты смотришь на нее. Еще год назад заметила.
— Ты ответишь на мой вопрос?
— Нет.
— Прекрасно! Я не на такой брак с тобой рассчитывала!
— А на какой?
— На честный! Когда мы расстались с тобой, я очень переживала, но я никогда не спрашивала, как чувствовал себя ты. Тебе было больно? Обидно? Почему ты со мной сошелся снова?
— Потому что я…
Я молча везу нас к родителям. Молча смотрю на дорогу, не замечая прямых, прожигающих лучей карих глаз. Мне несложно соврать, но я не хочу. Не хочу врать.
— Я люблю тебя, Дан, но не готова быть на вторых ролях.
А я не готов рушить чужие жизни. Хотя нет, я и так уже разрушил…
Когда мы минуем пробки на Рублево-Успенском шоссе и доезжаем до дома, наши родители уже собрались в столовой и ужинали. Я стараюсь не погружаться в воспоминания, не уходить на задний двор, где все время сидела она. Эльза. Сидела и рисовала, если свет на улице был не таким ярким. Прошел целый год, а я до сих пор представляю, что сейчас она там, набрасывает карикатурные рисунки нашего семейства.
Все-таки уплыл в воспоминания…