Ребята и зверята

Я ухватил руками его губастую морду и выплакал ей всё своё горе. Райт ещё раз лизнул меня в губы, поискал зубами у меня на виске блох, и мы с ним, помирившись, снова отправились в заросли.

Я совсем не надеялся больше на свою стрельбу. Я понял, что никакое уменье не даётся так, сразу. Я только думал о том, что вот, например, в сказках получаются же разные чудеса! И со мной тоже может случиться — вдруг я попаду...

И ещё я думал, как бы мне так, незаметно, вернуться домой, чтобы меня не подняли на смех товарищи.

Пока я, прихрамывая, плёлся по полю, Райт кружил по кустам, фыркал, нюхал, оглядывался. Один раз он убежал далеко за подсолнухи и минут пять пропадал там. Когда он показался снова, в зубах у него была перепёлка. Что это? Ведь я же не стрелял?! Откуда же он раздобыл птицу?

Райт положил добычу к моим ногам и приветливо повилял: бери, мол, не стесняйся!

Я понял, что, не надеясь больше на охотника, пёс сам поймал и задушил перепёлку.

Воровато оглянувшись, не идёт ли кто, я положил мёртвую птицу на камень и выстрелил в неё почти в упор. И «попал», разумеется, в цель.

Хитрый пёс второй раз подал её мне.

До заката мы с ним таким образом «убили» ещё двух перепёлок.

Солнце уже село, когда мы снова проходили деревней.

Ушибленная коленка у меня сильно болела. Голодный живот сердито бурчал. Но вид был геройский. На плече висело ружьё, у ноги шёл всем известный, прославленный Райт, а из сумки висели головки «убитых» перепёлок.

— Сколько взял? — спросили мальчишки, столпившись для встречи у брёвен.— Кажись, небогато...

— Три штуки всего,— ответил я равнодушным, охотничьим голосом и скрылся в воротах.

А они от восхищения так и остались с открытыми ртами.

Я стал учиться стрелять. Возле грядок, за коноплями, был у нас маленький домик — уборная. Я нарисовал там на дверке бекасика и целыми днями за ним «охотился».

Каждый раз, когда я снимал со стены ружьё, Райт, кряхтя, вылезал из-под кровати и шёл вместе со мною к дощатому домику.

Я начинал палить и считать дробинки, а Райт бегал вокруг домика, искал в конопле, в крапиве и всё удивлялся, на кого это я так упорно и глупо охочусь: стрельба, шум, а приносить нечего!

Зато во вторую нашу охоту я вскидывал ружьё, как настоящий охотник. За первым же выстрелом Райт поднёс мне комок в мягких перьях. Уже две перепёлки приятно оттягивали мою сумку. Райт восторженно хлопотал в бурьяне.

Мне казалось, что пёс стал глядеть на меня с уважением. Но тут... третья перепёлка улетела вслед за выстрелом. И четвёртая тоже не захотела почему-то упасть.

Райт нахмурился и повернул было к дому.

В это время в стороне где-то хлопнул выстрел. Райт помчался туда. И успел как раз вовремя. Чужой пёсик старательно нёс перепёлку хозяину. Райт сшиб его с ног, забрал у него дичь и без всяких стеснений приволок её мне.

— Ну, собака!.. Ну что за собака! — приговаривал я, засовывая в сумку неожиданный Райтов подарок.

...Мы сделались неразлучными. Дома Райт не сидел уже возле отца. Он всюду искал меня, и я замирал от блаженства, когда он клал свою умную слюнявую голову на мои колени.

Я сам не знал, до чего я полюбил эту собаку!

Целыми днями мы с ним бродили по зарослям и пашням. Теперь я стрелял много лучше и уже не боялся звать с собой на охоту товарищей.

Мы все почернели от солнца и полны были охотничьими приключениями, в которых первое место всегда занимал Райт.

Зимой мы помогали охотникам: загоняли зайцев. Только Райт с нами не выходил.

Он зимой всегда зяб и дрожал. У него была очень короткая шерсть, а живот — почти голый.

Он встречал нас восторженным лаем, вертелся, прыгал и стучал своим гибким хвостом по коленям и стульям.

На крыльце повисали убитые зайцы. В комнате сильно пахло от ружей жжёным порохом, дичью, псиной и мокрыми портянками. В печке пылали дрова. И у меня после холода нос разгорался, как головня.

Мы любили рассказывать, что было с нами в степи, на охоте. Все смеялись, расспрашивали. Райт обязательно садился напротив меня и слушал. Если я говорил про него, он стучал своим голым прутом об пол. Когда разговор затихал, Райт закрывал глаза и, засыпая, покачивался из стороны в сторону.

— Шёл бы ты спать, старичок,— пытались согнать его с места родные.

Райт встряхивал головой, бурчал, упирался и снова внимательно слушал, пока не начинал опять кунять носом.

На другой год родители устроили меня в городскую школу, за сотни километров от нашей деревни. Отец сам отвозил меня на станцию.

— А с учителем своим ты попрощался? — спросил он, когда мы с вещами сходили с крыльца.

Райт сновал между домашними. Отец свистнул ему.

— До свиданья, Райтик,— сказал я и протянул ему руку.

Он серьёзно вложил в неё лапу. И тут, словно поняв, что я уезжаю, кинулся мне на грудь.

В школе все мои одноклассники знали о подвигах Райта. Я всем показывал его карточку.

— Вот приедете на лето к нам в деревню, увидите его сами,— говорил я друзьям.

И мы все вместе мечтали о будущих наших охотах.

В каждом письме мне писали о моём верном товарище, и я всегда посылал ему свой привет.

Но вернуться домой мне пришлось только через три года.