Ребята из дивизии «Таран»

– Потерял... Как Тарас Бульба, потерял свою люльку! – жаловался он ребятам. – Но в отличие от него я за нею не ворочусь. В Москву, скорее в Москву!

И вот теперь уже не с лопатами, а с боевым оружием в руках Москва направила их навстречу врагу. Пусть те, кто покинул родные места, спасаясь от фашистов, кто смотрит сейчас на них с сожалением и вопросом, не сомневаются в том, что молодые бойцы не дрогнут...

В те же самые минуты, в которые Лёне припомнился трудфронт, Наташа говорила подруге:

– Уходят, уходят люди! Смотри, Машуня, как мучаются женщины, как плохо ребятишкам... Даже облака бегут на восток! Словно тоже от фашистских самолетов спасаются... Ну, мы этим сволочам за все отомстим! Жалко только, что столько сидели в резерве!

– Что ты себя все травишь? – урезонивала ее Маша. – И мы успеем, и для нас дело найдется... Зато ты теперь только на «отлично» стреляешь!

– Да и ты не хуже... Знаешь, мне родные пишут, что надеются на меня, на удачу мою. Я понимаю, что они – не только про всякую там храбрость, это – само собой. Они про то, чтобы нам с тобой малой кровью, а то и без нее война обошлась, чтоб живыми вернулись... Не знаю, как ты, а я вот очень верю в наш, как говорится, счастливый жребий. Ну, не может быть иначе, не должно быть! Мы еще дождемся полной победы над фашистами. И не под Москвой, а в Берлине! Ох, как бы я хотела после войны побывать в Германии, посмотреть, что у них дальше будет, какими немцы станут...

Пятнадцатого февраля в полдень эшелон замедлил ход, деловито пересчитал несколько стрелок, дернулся и остановился.

– Что за станция такая? – высунулся из вагона Борис.

– Ребята, честное слово, как у Маршака в «Рассеянном»: «Бологое иль Поповка?» И вот мы – на станции Бологое. Да, а на вагоне нашем теперь мелом написано «Горовастица». Кто знает, где это?

– Понятия не имею, – пожал плечами Женька.

– Если мы двинемся по направлению к Ленинграду, – начал рассуждать Леня, – то вроде бы должны миновать Валдай. Озеро Селигер где-нибудь неподалеку... Эх, места-то какие! Летом – одно загляденье. А уж для туристов – земля обетованная, ей-богу!

– Опять выперли штатские помыслы? – свирепым голосом осведомился Женька. – Вы – боец, пулеметчик и должны думать о том, как с врагом драться на этой земле, а не турпоходами ходить.

– Знаешь, надоело! – разозлился Леня. – Шутки – шутками, а поучения твои в ушах навязли.

– Может, оно и так, – задумчиво сказал Борис, – но Женя в общем прав. Туристические видения очень уж контрастируют с боевой обстановкой!

Правота Женьки подтвердилась немедленно. Вдоль вагонов перекличкой пронеслось короткое «Воздух!», и тут же сверху послышалось завывание фашистского самолета.

Из соседнего вагона горохом посыпались бойцы. Женя с Леней тоже прыгнули в снег, задрали головы.

– Вот он, «фокке-вульф», снижается!

– Женька, давай пулемет! Борька, Сережка, зенитную треногу! Сейчас я помогу... Готово? Жень, ленту!

Звонко затарахтел «максим», посылая длинную очередь в небо.

– На тебе, паразит!

Выведенная из последнего вагона лошадь, испугавшись, взбрыкнула, чуть не задев пулемет. Другие бойцы тоже палили по самолету из автоматов и винтовок.

«Фокке-вульф», резко набрав высоту, лег на крыло и ушел к лесу.

– Ага, отогнали!

– Не любит черт огонька с земли...

– Вот и первые выстрелы по врагу... – задумчиво сказал Леня, забираясь в вагон.

– Запиши в дневнике и дату поставь, – посоветовал Борис.

...Постепенно стемнело. Проскрипели шаги вдоль вагона, чей-то кулак забарабанил по стенке, и друзья услышали задорный голос:

– Эй, пулеметчики! Кончай в вагоне мерзнуть, выходи совместно греться! Командир полка приказал самодеятельность развернуть!

– Пошли, – встрепенулся Борис, – попоем!

Заиграл духовой оркестр. Обступив музыкантов, бойцы негромко, но с чувством спели «Москва моя, ты самая любимая», «В далекий край товарищ улетает» – ту самую, из «Истребителей».

Леня внимательно посмотрел вдоль вагонов и увидел неподалеку командира полка, комиссара, начальника штаба, а рядом с ними – две невысокие фигурки в длинных шинелях.

Сразу стало жарко, Леня шагнул было вперед из круга, но тут же остановился. «Там – начальство. Неудобно лезть со своими разговорами... Как же быть?»

Выручил оркестр. Кончилась очередная песня, и он – сначала потихоньку, а потом погромче, побыстрее – начал раскручивать какую-то танцевальную мелодию. Тут же старательно затоптались в снегу бойцы, выделывая валенками неуклюжие па, и Леня решился. Он подбежал к командиру полка и, вытянувшись, обратился по всей форме:

– Товарищ капитан! Разрешите...

– Разрешаю, разрешаю, – перебил его Довнар и улыбнулся: – Ну что ж, приглашайте, так и быть, нашу охрану, если она не возражает...

– Снайперы не возражают! – отчеканила Наташа, протягивая Лене руку.

А перед Машей уже галантно мел снег ушанкой, точно мушкетер шляпой с пером, расторопный Женька.

И вот Наташина рука – на Ленином плече. И вот снайперу и пулеметчику уже кажется, что они – на мирной танцевальной площадке, что на ногах – не валенки, а туфли, что высоко над ними – причудливо мигающие фонарики, а не ледяные звезды...