Ребята с улицы Никольской

— Не надо думать, — говорил Владимир Константинович, — что в Советском Союзе велико число иностранных концессий. Концессии у нас не привились. Народ сумел собственными силами начать восстановление разрушенного хозяйства, но кое-где на первых порах концессии пригодились…

— А я слышала, что концессия на Северном всю власть захватила, оттого там и забастовка, — сказала Эля Филиппова.

Владимир Константинович рассмеялся.

— Ерунда! Какая же власть у концессии?

— Кто виноват, что на Северном забастовали? Завод не работает… — озабоченно нахмурился Денисов.

— Концессия и виновата, — спокойно возразил Владимир Константинович. — Я не знаю ни одного случая в мировой истории, когда бы забастовка вспыхнула без причин. Там, где хозяева — капиталисты, причины всегда находятся. Забастовка — мощное оружие в руках трудящихся. Но в странах капитала рабочим во время забастовки приходится потуже затягивать пояса, а наши забастовщики на концессионных предприятиях знают, что с голоду и они, и их семьи не умрут.

Вечером, когда мы отправились в фабричный клуб (Юрий Михеевич наконец-то после долгого перерыва созывал студию), Глеб сказал:

— Какую же пьесу раздобыл для нас Юрий Михеевич?

— А не желаешь ты поставить трагедию про Александра Даниловича Оловянникова? — пошутил я и засмеялся.

— Нет, не желаю! — рассмеялся и Глеб.

Александр Данилович несколько дней тому назад направил в городскую прокуратуру анонимный донос, нацарапанный печатными корявыми буквами. В доносе маляр указывал, что редакция комсомольской газеты незаконно, минуя биржу труда, приняла на работу подростка Валентина Васильчикова. Но по ошибке вместе с анонимкой Оловянников вложил в конверт расписку в получении денег за какой-то заказ. И результатом доноса был фельетон, напечатанный в воскресном номере областной газеты, где Валькиному дяде досталось, как говорят у нас, на орехи.

Встретив во дворе Николая Михайловича и заметив, что у Пиньжакова-старшего торчит из кармана полупальто та самая газета, Оловянников зло проворчал:

— Скажи, Николай, богу спасибо, что другие годы нынче. Выгнал бы я вас всех давно из своего дома. От тебя да от Глебки с Гошкой зло пошло; совратили вы мне Валентина. Раньше бы ты шапку передо мной снимал и за милость почитал, что угол сдаю…

— Все правильно, Данилыч, — ответил Николай Михайлович, похлопывая правой рукой по карману. — Все правильно. Возразить тебе не могу… Вот ведь времена как изменились. Не Российская империя теперь, а Советская Республика…

В клубе Юрий Михеевич торжественно объявил всем собравшимся студийцам, что пьесы им подобраны. Со старшими он предполагает поставить драму «Разлом», с успехом прошедшую в дни праздников в Москве и в Ленинграде. Тема этой пьесы: Балтийский флот перед Октябрем. С нами же, с пионерами и школьниками, Юрий Михеевич обещал готовить инсценировку о Робине Гуде, знаменитом английском стрелке, защитнике слабых и угнетенных, жившем в далекие феодальные времена.

— Но, собратья и друзья мои по искусству, — говорил старый актер, расхаживая по сцене, — нельзя забывать и «Любовь Яровую», и «Красных дьяволят». Мы получили приглашения выступить с этими праздничными премьерами и в клубе железнодорожников, и в клубе милиции. Завтра я сам обстоятельно выясню порядок гастролей. Обновить требуется и репертуар бригады «Синей блузы»… Работы, как видите, у нас по горло.

И работы, действительно, оказалось «по горло». «Красных дьяволят» нам пришлось играть не только у железнодорожников и у милиционеров, но и в детском доме № 1. А старшие студийцы ездили с «Любовью Яровой» по ближним деревням. О наших спектаклях в комсомольской газете даже появилась статья с рисунками Вальки Васильчикова.

Валька старался не пропустить ни одной постановки «Красных дьяволят», сидел всегда в первом ряду и все время делал какие-то наброски в маленький блокнотик. Потом он признался, что выполнял задание Алексея Афанасьевича. Результатом задания и было его первое выступление на страницах газеты.

В тот день Валька чувствовал себя на седьмом небе, да и мы, пожалуй, радовались не меньше его. Двадцать экземпляров номера наш друг отправил по почте Елене Емельяновне и приписал, чтобы Елена Емельяновна раздарила газеты всем родным и соседям.

Юрий Михеевич стал репетировать с нами инсценировку о Робине Гуде, и Глебу, конечно, досталась заглавная роль, а мне опять поручили исполнять «персонажа из толпы» — некоего мрачного рыцаря.

— Георгий, не огорчайся, — утешал меня Юрий Михеевич, когда распределяли роли. — Специально тебя занимаю лишь в нескольких сценах… Суфлер ты, друг, идеальный.

Однажды вечером в клуб, когда мы только-только расселись за большим овальным столом, чтобы прочитать по ролям пьесу о Робине Гуде (Юрий Михеевич именовал такую читку застольной репетицией), нежданно-негаданно заявились Игнат Дмитриевич и Тереха. Вежливо поздоровавшись с каждым за руку, они пригласили нас приехать в какое-нибудь воскресенье на Северный и показать «Красных дьяволят».