Ребята с улицы Никольской

Со станции, хотя вряд ли такое громкое название подходило к врытой в землю теплушке, до синеющего вдали Северного было, как пояснил Игнат Дмитриевич, всего полторы версты. И скоро мы увидели домики заводского поселка; они тянулись вдоль замерзшего пруда, который около корпусов самого завода суживался и становился больше похожим на речку, чем на пруд. Над прудом поднималась Часовенная гора, названная, по словам Игната Дмитриевича, так потому, что на отвесной каменной скале, увенчивающей ее вершину, еще Семеном Потаповичем Санниковым была поставлена неизвестно для чего часовня. Рядом с недымившим заводом белело двухэтажное здание заводоуправления.

Надо признаться, я несколько разочаровался в Северном, когда мы шли по тихим прямым, правильно пересеченным проулочками поселковым улицам. В глубине души мне рисовалась иная картина. Мне казалось, что Северный должен бурлить и кипеть: рабочие должны схватываться врукопашную со штрейкбрехерами, как в кинокартинах, строить вокруг завода баррикады, отражать булыжниками и поленьями атаки конной полиции и жандармерии.

К действительности меня вернул чей-то изумленный возглас. Из ближайшего проулка вынырнул… Бывший владелец пивной Рюхалка. Пораженные неожиданной встречей, мы остановились. Остановился и Рюхалка, растерянно смотря на Леню и на Юрия Михеевича.

— В чем дело? — забеспокоился Самсон Николаевич.

Первым пришел в себя «красный купец». Бормоча под нос всяческие проклятия, он кинулся назад в проулок.

Конечно, нам тут же захотелось узнать, что делает на Северном этот тип. Оказывается, Рюхалка числился на службе у акционерного общества в должности «надсмотрщика»: был обязан ходить по цехам и наблюдать, кто как работает, а о «нерадивых» сообщать администрации.

— Недавно, понимаете, Рюхов на нашем заводе очутился, — говорил Самсон Николаевич. — Профсоюзного билета у него нет, на учете в завкоме не состоит…

За разговорами мы не заметили, как дошли до самого большого на Северном цеха.

— Здесь уже ваши декорации и костюмы и сцена такая сколочена, побей меня бог, — доложил Игнат Дмитриевич, — что старому хозяину Семену Потапычу Санникову не снилось во веки веков! Холода не бойтесь: ночью цех специально обогревали.

Перед входом стояли с красными повязками на руках пикетчики от стачечного комитета. У одного из них за плечами виднелась берданка.

— На всякий пожарный случай, — шепнул мне Тереха, заметив, что я с любопытством разглядываю этих людей.

— Пожалуйста, — сказал Самсон Николаевич, шагнув вперед и открыв калитку в огромных, обитых железом воротах.

Цех поразил нас и величиной, и кажущейся пустотой. Без рабочих с одними лишь станками он выглядел необжитым и неуютным. Зато сцена, сделанная в его последнем пролете, нам понравилась. Смастерили ее добротно, даже суфлерской будки не забыли.

— Не медлить! Не медлить! Начнем готовиться! — торопливо захлопал в ладоши Юрий Михеевич. — Ответственные за декорации первой картины — на сцену! Ответственные за костюмы — к узлам! Игнат Дмитриевич, вы обещали молотки и гвозди.

— Все будет, Юрий Михеевич, все будет! — тряхнул седыми кудрями Игнат Дмитриевич и по-военному повернулся к брату. — Тереха, тащи инструмент!

Работа закипела: устанавливали декорации, готовили костюмы, проверяли и пересчитывали бутафорию, а Борис и Петя Петрин пробовали гармошку.

Галина Михайловна помогала расправлять и разглаживать цветные украинские ленты Герте и Лиде Русиной.

Юрий Михеевич, пристроившись на большой чугунной плите, расчесывал специальным деревянным гребнем парики. Мы с Леней, Глебом и Самсоном Николаевичем закрепляли на авансцене[20] фанерные стенки деревенской избы, в которой должны были жить со своим отцом «красные дьяволята».

— Мы, понимаете, народ обычно в школе собираем для всяких торжеств, — говорил между делом Самсон Николаевич, — но школа мала, а желающих смотреть сегодня спектакль много.

— А на чем, товарищ председатель завкома, зрители сидеть будут? — осторожно спросил Леня, оглядываясь по сторонам. — На станках?

— Ну да! — хитро усмехнулся Самсон Николаевич. — Шутите? На стульях, на табуретках, на скамейках, разумеется… Объявлено заранее: каждый сам себе сиденье приносит, без сидений вход строго запрещен.

— Самсон! — раздался незнакомый голос.

Мы обернулись.

Около сцены в аккуратно пригнанной шинели без петлиц и в красноармейском шлеме с зеленой звездой пограничника стоял человек среднего роста.

— Ершов, председатель стачечного комитета, — успел нам шепнуть Самсон Николаевич.

— Здравствуйте, горожане, — произнес Ершов и легко запрыгнул к нам на авансцену. — Извините, что не встретил на станции, с делами закрутился… Самсон, хочу тебе кое-что забавное рассказать.

Самсон Николаевич и председатель стачечного комитета отошли немного в сторону, но все, о чем они говорили, нам хорошо было слышно. Видимо, ни тот ни другой и не собирались делать из этого разговора тайны.

Оказалось, что Ершова недавно разыскал сам управляющий Альберт Яковлевич и, приятно улыбаясь, заявил: