Ребята с улицы Никольской

В квартире Евгения Анатольевича на книжных полках стояли позолоченные тома истории Литвы и Польши, а над пианино фирмы «Беккер» висели портреты литовских композиторов Чюрлениса и Петраускаса, чьи произведения дед Герты очень хвалил. Я же, когда бывал у Герты, больше любил рассматривать красочную репродукцию с картины Яна Матейки «Грюнвальдская битва». Эта репродукция тоже украшала квартиру Евгения Анатольевича. Он часто рассказывал Герте и мне про Грюнвальдскую битву, когда в 1410 году объединенные войска поляков, литовцев и русских разбили рыцарей Тевтонского ордена, рвавшихся на восток.

Евгений Анатольевич любил повторять, что союзниками командовали польский король Станислав-Ягайло и великий литовский князь Витовт.

— Но горяч был Витовт! — качал головой дед Герты. — Не дождавшись общего сигнала, начал битву первым. Только немцы его хоругви отбросили. И в этот критический момент общеславянское дело спасли смоленские полки… — и, заканчивая рассказ, говорил: — Вот как жили наши прапрадеды! А нынче? Три государства: Советская Россия, Польша, Литва… И с друг другом не особенно дружат…

Готовился стать пионером девятнадцатого мая и Борис Зислин. Мы давным-давно дружили с этим худеньким черноглазым пареньком. Отец Бориса, Семен Павлович, был известный в городе врач, и Бориса на Никольской улице уважительно называли Парень Семена Палыча. Не в пример многим своим коллегам, Семен Павлович совершенно не занимался частной практикой, а заведовал отделением окружной больницы. Если же требовалась экстренная врачебная помощь, он всегда готов был идти хоть за тридевять земель, но деньги за консультации и лечение не брал. На тех же, кто пытался сунуть ему в карман «докторский гонорар», грозился пожаловаться в народный суд.

— Я на месте Семена Палыча, — горестно вздыхал Оловянников, — давно бы золотые хоромы построил. Вон Владимиров Дмитрий Касьяныч — тоже медицинское светило, от любых болезней исцеляет, а глянь-ка: лошадь с кучером держит, доху какую заимел…

Вечерами Семен Павлович обязательно выходил на прогулку с огромным догом мышиного цвета по кличке Гражус. Борису этого пса он не доверял, боялся, что Гражус вырвется и перепугает весь квартал.

Мы, мальчишки, знали, что у Семена Павловича есть именной браунинг, полученный еще в годы гражданской войны от Григория Котовского, в бригаде которого Зислин-старший служил военврачом. Борис по секрету показывал нам запертую на замок тумбочку, где хранилось оружие.

Но Семен Павлович славился среди жителей улицы не только как врач и как владелец браунинга и Гражуса. В свободное время он играл на пианино и на скрипке, и в его квартире по воскресеньям устраивались настоящие концерты. Сам хозяин одновременно дирижировал и вел партию первой скрипки; партию второй вел преподаватель курсов профдвижения Лев Наумович Шукстов. Виолончель приносил толстый фотограф Иван Николаевич Вяткин, а за пианино садился Евгений Анатольевич Плавинский.

Исполнял квартет серьезные классические вещи: фуги Баха, сонаты Бетховена, отрывки из симфоний Чайковского и, конечно не без влияния деда Герты, произведения литовских и польских композиторов. Летом, когда окна распахивались настежь, возле дома Семена Павловича собирался народ. Находились даже такие поклонники квартета, которые, забираясь на подоконник, прямо требовали:

— Семен Палыч! Для нас полонез Огинского…

— Семен Палыч! Не забудьте турецкий марш Моцарта…

Почетным посетителем зислинских концертов был Юрий Михеевич. Он обязательно приходил в парадном черном сюртуке, скромно усаживался в угол и, закатив глаза, покачивался в такт музыке, теребя повязанный на шее большой голубой бант.

Один лишь Александр Данилович Оловянников неодобрительно отзывался о музыкальных воскресеньях и, если видел, что Валька стоит под окнами Семена Павловича (а Зислины жили от нас через два дома), сердито кричал:

— Валентин! Без дела часы тратишь! Дяде не помогаешь. Дядя-то тебя поит, кормит и одевает… Чего энти струны-то выслушиваешь? Ума от воя струн не прибавится. Забирай ключ — и марш в мастерскую! Заказ доделывай.

Сам Оловянников предпочитал истинной музыке граммофон. Летом, в свободное время, сидя на траве в своем крошечном садике с тремя кустиками сирени, он любил заводить граммофон с яркой малиновой трубой. Обожал маляр всякие глупые песенки…

А Семен Павлович мечтал и сына воспитать серьезным, как он сам, музыкантом. Поэтому Бориса с шести лет по вторникам и пятницам водили на занятия к концертмейстеру из оперного театра.

Поначалу Парень Семена Палыча учился старательно, но затем, когда подрос и его стали посылать к учителю одного, без домработницы Евлампиевны, заленился и вместо уроков гулял по городу, а в плохую погоду грустно докладывал отцу:

— Милый папа, маэстро схватил ангину, просил занятия перенести…