Царь хотел идти за кипятком в чайную, но Володя решительно уложил его на свою постель.
— Будешь спать здесь. На сундуке-то тебе жестковато.
Сам сбегал в чайную. Где-то раздобыл краюшку хлеба. И, вернувшись, разделил хлеб на две равные доли.
— Беру я тебя на полное иждивение. А завтра поговорю на заводе в комитете. Наши помогут.
Поздно вечером, когда оба поужинали и собирались ложиться спать, в коридоре громко прозвенел звонок.
Пришел военный патруль и с ним двое в штатском.
Володе Коршунову предъявили ордер на арест.
— Это по какому праву? — запротестовал вспыхнувший Володя.
— По такому, что вы большевик, — заявил человек в гражданской одежде, выделяясь своей военной выправкой.
Володя не спеша снова прочел ордер, вернул его и, криво усмехаясь, сказал, обращаясь уже к Царю:
— Теперь свобода. Придется подчиниться.
— Вот именно, — подтвердил старший, — свобода, только не для немецких шпионов и предателей. А это кто? — Он глазами указал на Типку.
— Племянник, — неохотно буркнул Володя, одеваясь.
— Тоже... большевик? — заинтересовался старший, заметив у Царя забинтованную руку.
— Большевик, — подтвердил Царь.
— Ранили на демонстрации? — продолжал допрашивать его старший.
Но Царь больше не отвечал.
Бегло осматривая комнату, нашли разряженный браунинг. Старший немедленно забрал оружие.
— А что это за декларация? — спросил он, развернув Типкин список членов «партии ребят-пролетариев».
— Не трожь! — сказал Царь угрожающе.
— Удивительное дело, — бормотал пришедший, внимательно ознакомившись со списком, — большевистская зараза и ребят охватила.
— Не удивительно, а грустно, — поправил его человек в штатском и обратился к Типке: — Интересно, твоих это рук дело? Или тебя кто подучил?
Царь молчал.
— Придется и тебе прогуляться с нами, малый, — сказал старший Типке, забирая список с собой.
— Раненого уводите! — возмутился Володя. — Георгиевского кавалера... Защитника родины...
Но ему никто не ответил.
Володя ласково потрепал Царя по голове, и они вышли вслед за патрулем. Комнату опечатали. В этот же вечер Коршунова отвезли в «Кресты», а Царя, допросив, отпустили.
Ночевать Царь пошел в дежурку своего завода.
На другой день, побывав на перевязке у врача, Царь отправился в Скобской дворец. Пошел он перед вечером с твердым решением зайти к Зубаревым, узнать о здоровье Фроськи и переслать ей в больницу письмо. Он помнил, как Фроська зимой упрекала, что он ничего ей не написал, находясь на фронте, и теперь намеревался искупить свою вину.
В боковом кармане гимнастерки у него лежало письмо, над которым он перед этим трудился часа два в дежурке завода.
Во дворе Скобского дворца Царя окружили скобари. Слух, что его ранили на Невском во время расстрела демонстрации и вместе с Володей Коршуновым арестовали и посадили за решетку, волновал весь Скобской дворец.
— Из тюрьмы убежал? — цедил сквозь зубы Цветок.
Ребята внимательно разглядывали Типкину забинтованную руку. Вопросы сыпались со всех сторон.
— Зачем же мне бежать? — хмурился Царь. — Отпустили.
— На честное слово или так? — продолжал допытываться Цветок.
Глядели скобари на своего вожака с нескрываемым восторгом и явной завистью. Шутка ли сказать, Типка такой же скобарь, как и все они, а сколько в его жизни уже событий. Весь израненный — в ногу и в руку, воевал на фронте, и не простым солдатом, а разведчиком, спас своего командира и награжден «Георгием», убегал в свое время от царской полиции и вот вторично вернулся из-под ареста.
«Везет же человеку», — думал Ванюшка. Он не возражал бы, как и Типка, получить нетяжелую рану или посидеть и тюрьме, но судьба была к нему совершенно безразлична. Где бы он ни был, ничего с ним не случалось.
Цветок удивлялся. На месте Царя он сочинил бы историю, как подпилил решетку в тюрьме и потом спустился вниз по веревке, чтобы все ребята ахнули.