Ребята Скобского дворца (Военная проза)

— П-почему министров-капиталистов Керенский не выгоняет? — спросил он таким тоном, словно в этом был виноват исключительно Ванюшка.

— Выгонит. — Ванюшка не сомневался.

— З-заводы и фабрики он рабочим не отдает. Почему?

— Отдаст.

— Не отдаст, он жадина! — подала свой голос Катюшка.

— Дуреха ты! — не выдержал Ванюшка. — Никакой он не жадина. Фабрики и заводы-то принадлежат фабрикантам и заводчикам и вовсе не Керенскому.

— Чтобы отдать, надо отнять, — четко выговаривая каждое слово, произнес Царь.

— Ну и отнимет. — Ванюшка не сдавался.

— А землю крестьянам он отдаст? — спросила Дунечка Пузина.

— Отдаст! Нужна ему земля...

— А зачем он войну затягивает? — строго сдвинув брови, спросил все время молчавший Копейка.

— А мы будем воевать до полной победы.

— Т-ты, что ли, будешь воевать? — улыбаясь, спросил Царь.

Кругом засмеялись, а Ванюшка побагровел.

— Подумаешь, хвастун ты, — презрительно сказал Ванюшка, — заслужил «Георгия», так и форсит. Я, может, попал бы на войну, два креста заслужил. И если попаду, то увидишь...

Царь тоже побагровел и сжал кулаки, но потом весело рассмеялся.

— Мало каши ел, — незлобно сказал он Ванюшке, — кишка тонка, чтобы воевать.

Ребята очень дружно засмеялись, а Ванюшка, не зная, что ответить, промолчал.

— Буржуйская у тебя натура, — попрекнул Ванюшку Цветок. — А еще в нашу партию пролетариев вступил. Гнать тебя надо в шею. Соглашатель!..

Ванюшка снова промолчал. К нему подошел Копейка и, отведя в сторону, предупредил:

— Царя ты не грязни. Он кровь проливал. Рану имеет.

На этом кончился митинг. Кончился полной победой Царя. Окруженный своими единомышленниками, Типка удалился, по-прежнему дружественно настроенный к Ванюшке.

Оставшись вдвоем с преданным ему Купчиком, Ванюшка тяжело вздохнул, и они побрели по улице.

Удивляла Ванюшку уверенность Царя в правоте дела Ленина. В школе было иначе. Там учителя стояли за Временное правительство, за Керенского и то же самое внушали ребятам. По этой причине Ванюшка и не менял свои взгляды.

Заглянув от нечего делать на двор Моторного дома, они удивленно покачали головами. Цветок уже был там. Слышался его звонкий, хвастливый голос.

— Мы теперича не скобари, а де-мо-кра-ты, — объяснял он соседям.

Почему ему в голову взбрела такая мысль. Цветок и сам не знал. Но выступал уверенно, с апломбом, готовый тут же и словами и кулаками доказать свою правоту.

— А мы? — обидчиво спрашивали гужееды.

— Вы тоже, — заверял их Цветок.

Почему «тоже», никто не понял.

— Значит, ты... демократ? — спросил Левка своего друга, как-то подозрительно его оглядывая, словно тот должен был в чем-то перемениться.

— Не-ет... — Ванюшка затряс головой.

Новое слово пугало своей неопределенностью.

Левка облегченно вздохнул.

— Значит, и я... не демократ?

Ванюшка снова отрицательно затряс головой.

— Как думаешь, врет? — поинтересовался Купчик.

— Конечно.

Ванюшка не сомневался, что Цветок врет. Однако в душе появилась обида — не только от Царя, но и от хвастуна Цветка он отстал, ничем не выделяется, доказать свою правоту не может, и стало ему совсем грустно.

НОВЫЕ ЗАБОТЫ И СТАРЫЕ ОГОРЧЕНИЯ

Царь по своей привычке не делал различия между скобарями. И на этот раз как ни в чем не бывало Типка подошел к Ванюшке и Цветку с ведерком клейстера, кистью и пачкой листовок и плакатов.

— Айда со мной расклеивать?

Кистью немедленно завладел Цветок. Ванюшка подхватил пачку плакатов, а Купчик услужливо взял ведерко с крахмальным клейстером. Не менее десятка скобарей изъявили желание помогать Царю. Был субботний день. Громко трезвонили церковные колокола. А по улице вдоль заборов шествовал Царь со своими помощниками.

— Мазила, не тут мажешь, — возмущался Ванюшка, жалея, что не в его руках кисть.

— Молчи, Керенский! — огрызался Цветок, ловко орудуя кистью, макая ее в подставляемое Купчиком ведерко. — А то я тебя так пропечатаю, мать родная не узнает.

— Кто, ты? — багровел от возмущения Ванюшка.

— Ша-а! — усмирял Царь своих строптивых помощников.

На заборах, стенах домов оставались, белея, свеженаклеенные листовки, плакаты. Призывали они свергнуть Временное правительство, разоблачали Керенского.

Ванюшка уже ознакомился с листовками. В душе он не одобрял их, но помалкивал. А Цветок открыто злорадствовал.

— Видишь? — Цветок указывал Ванюшке на листовку. — Читай и думай! Дни твоего Керенского сочтены. И твои тоже...

В защиту выступал Купчик:

— Чего ты? Не надоело тебе?

— Молчи, Милюков, — набросился на него Цветок, — пока я тебя на Дар-да-нел-лы не отправил.

Скобари посмеивались. Улыбался и Царь. А Ванюшка думал: «Ну и скотина же!» Он считал, что в последнее время Цветок очень много возомнил о себе, а Царь его совсем распустил. Цветок мог дать затрещину любому скобарю, не сочувствовавшему его взглядам, мог приписать любую позорную кличку вроде: «Корнилов! Пуришкевич! Гучков!» И обиженному не только трудно, но порой и невозможно было найти защиту. Он подходил к Купчику, брал его за пуговицу и серьезным тоном, не улыбаясь, предупреждал: «Буржуй! Ты смотри у меня!»