Ребёнок от босса. Научи меня любить

И, несмотря на всю дикость произошедшего, в отличие от паникующей меня от босса исходит аура тотального спокойствия. Ума не приложу, как у него это получается. Воронцов всегда, при любых обстоятельствах сохраняет хладнокровие.

Вздрагиваю, когда его большой палец оживает, медленно гладя тыльную сторону моей ладони. Словно этим движением он и меня пытается успокоить.

Только я вот, к сожалению, ощущаю обратную реакцию. От движения его пальца по моей коже, она словно наэлектризовывается. Я чувствую маленькие микроразряды тока, пробегающие вверх по кисти. Пытаюсь выдернуть ладонь, но босс её удерживает.

— Х...хорошо, — снова повторяю, возвращаясь к нашему разговору. — Я могу предположить, что о приезде вашей мамы и брата вы не знали. Но зачем было говорить ей, что я ваша любимая женщина?! Неужели нельзя было как-то... по-другому?!

— Что я ещё должен был сказать, Инна? Стас представил тебя, как мою женщину, мама увидела твою медицинскую карту. Мне пришлось действовать по обстоятельствам. Она и так от счастья чуть инфаркт не схлопотала. Представляешь, что бы было, если я ей сказал, что она всё не так поняла?

Поджав губы, отвожу взгляд. Конечно, я не настолько бессердечная. И, учитывая, что у матери Воронцова проблемы со здоровьем, стать причиной его ещё большего ухудшения я не хочу.

— В любом случае, ты можешь не переживать по этому поводу. Долго играть роль моей женщины тебе не придётся. Чуть позже я придумаю, как выйти из этой ситуации. Мне просто нужно время. И, Инна, во избежание новых эксцессов, сразу расскажи мне о своей семье? То, что у тебя есть сестра-двойняшка, я уже понял. Что на счёт матери и отца?

* * *

От неожиданного вопроса по коже проходит неприятный холодок, и я тут же выдёргиваю ладонь из рук Воронцова.

В груди появляется неприятное, гадливое чувство. Как будто босс спросил меня не о моих родных, а мокнул головой во что-то грязное, липкое. Во что-то от чего хочется как можно скорее отмыться.

Да, именно так я и ощущаю себя каждый раз, когда думаю о прошлом. Поэтому я и запретила себе о нём вспоминать.

— Я сирота, Глеб Викторович, — произношу резко. — Так что можете не переживать. С моей стороны на детей претендовать никто не будет. Кроме меня самой разумеется.

Встаю с дивана, подхожу к барной стойке, по-хозяйски беру графин, и, плеснув себе в стоящий рядом стакан воды, залпом его опустошаю.

При этом не перестаю ощущать на себе цепкий взгляд Воронцова. Зачем он смотрит? Сканирует меня? Пытается определить вру я или нет?

Флаг ему в руки. Потому что я сказала чистую правду. Ни матери, ни отца в живых уже нет. Кого-то к сожалению, а кого-то к счастью.

— А как же сестра?

— А что с моей сестрой? — бросаю раздражённо.

Снова тянусь к графину, но руки по необъяснимой причине начинают дрожать. Так сильно, что у меня не получается наклонить графин, который в моих ладонях ходит ходуном. Я банально даже не попаду водой в стакан.

Боковым зрением замечаю, как Воронцов встаёт с корточек и медленно приближается ко мне сзади, сжимает ладонь поверх моей трясущейся руки и уверенным движением наливает воду в стакан.

— Ну, ты сказала, что никто не будет претендовать на общение с детьми, — протягивает мне воду. — А что на счёт твоей сестры? Она что, не захочет общаться с племянниками?

— Понятия не имею, захочет или нет, — делаю несколько больших глотков. — Мы с сестрой не общаемся много лет. Я вам об этом уже говорила. Так что о том, что я стала мамой она даже не узнает.

Воронцов продолжает стоять вплотную ко мне. Я чувствую его пристальный взгляд на своём лице. Обдумывает полученную от меня информацию? Скорее всего. Глеб Викторович же у нас любит всё контролировать...

— Понятно... — задумчиво тянет.

— А вот мне непонятно, — не ожидая от самой себя, ставлю стакан обратно на барную стойку с таким грохотом, что часть воды выплёскивается на мраморную поверхность.

Ощущаю, как стресс и волнение, которые охватывали меня минутами ранее, после смена темы вдруг резко улетучились. Точнее, они трансформировались. Превратились в раздражение. Кажется, в психологии это называется замещением или как-то так. Я больше не переживаю о том, что там подумала о нас мама Воронцова. Меня это просто раздражает. Нет, не так. Меня это бесит. Просто невыносимо бесит.

Не знаю, возможно это скачущие из-за беременности гормоны так на меня влияют. Раньше я бы никогда не позволила себе разговаривать со своим боссом подобным тоном. Раньше я от одного только его взгляда начинала трястись и заикаться.

А сейчас... А сейчас я чувствую что-то странное. И не могу это объяснить. Я вроде бы понимаю, что Воронцов по-прежнему мой босс, а я его подчинённая. Понимаю, что также как и прежде от него зависит моё будущее и моя карьера. Захочет он, и это всё превратиться в пыль. И, тем не менее, эта невидимая грань между нами, как будто начинает стираться.

— Что именно тебе непонятно, Инна? — Воронцов всё также внимательно на меня смотрит.