Ребро

Так что безопаснее всего было бы свалить сейчас, а вернуться завтра днем, но за это время Батрак мог сбежать. Теперь, когда он знает, что я его разыскиваю, он будет вести себя гораздо осторожнее, его никакие частные детективы не отыщут.

Нужно было рискнуть.

— Хорошо, я останусь. Спасибо за приглашение.

— Я очень рада, — просияла Наталья. — Надеюсь, вы сумеете почувствовать истинную атмосферу любви и гармонии с природой!

— Уже предвкушаю.

— Прогуляйтесь пока, осмотрите деревню, а я прикажу подготовить для вас гостевой домик.

Она не собиралась со мной нянчиться и скоро упорхнула. Назначать провожатых мне не стала, знала, что мало кому придется по душе иметь дело с «богомерзким киборгом». Но я в компании и не нуждался, тут деревни той — три с половиной улицы, негде заблудиться.

Зрелище передо мной представало, прямо скажем, не туристическое. Проблема не в деревне, просто конец зимы и начало весны — тот еще сезон, когда снега мало, грязи много, а зелени нет вообще. Неряшливые наряды и мрачные лица здешней публики лишь усугубляли картину. Честное слово, эти ценители жизни в любви не соображают, что на их фоне можно снимать идеальный фильм ужасов! Про общину, где жрут неугодных.

Меня никто сожрать не пытался, но и на свою территорию не приглашал, хотя я благоразумно засунул правую руку в карман, и никто не догадался бы, что она искусственная. Должно быть, слухи тут уже распространились… Но угрожать мне никто не пытался, да и не до меня сектантам было. Наталья не соврала, когда сказала, что работы здесь хватает. В одном дворе человек десять выворачивали старую яблоню, рядом такой же участи ожидали еще деревьев шесть — целый сад засох. На окраине деревни и вовсе разжигали гигантские костры, от которых ощутимо тянуло паленой шерстью и мясом. Гадать почему, не пришлось: на моих глазах туда швырнули дохлую козу. Животное было покрыто крупными кровавыми язвами, так что не было смысла рассуждать, почему его не разделали на еду.

Похоже, отказавшись от цивилизации, они заодно презрели ветеринаров и культурное садоводство. Как эта секта протянула столько лет — в упор не пойму.

Ближе к вечеру, уже в сумерках, меня перехватила угрюмая девица, которая сообщила, что домик готов и поужинать я смогу там, хотя я видел, что местные за едой тянутся в одно здание. Но к общению с коллективом я не рвался, иначе мне как минимум машину до утра разобьют. Да и потом, холодало, и без того неприятная прогулка становилась совсем тоскливой. Поэтому я сразу изъявил желание приобщиться к здешнему гостеприимству.

Неразговорчивая девица провела меня к одной из крайних хаток — окна там уже горели. У крыльца моя провожатая остановилась, причем не просто так, она покосилась на дверь с явным испугом. Вот тогда до меня и дошло, что свет внутри зажгли вовсе не для меня.

Отступать я не собирался, отпустил девицу, а сам пошел дальше. Как я и ожидал, освещение здесь было не электрическое, в домах топили печи и повсюду расставляли свечи с лучинами. Примитивно, конечно, но света хватало.

Обстановка внутри соответствовала золотым стандартам секты: деревянная мебель, тканые ковры, посуда из глины. Аутентичненько так. В воздухе пахнет дымком и едой, причем хорошей едой. Это, да еще тот факт, что на меня не набросились с дубинками сразу же, внушило мне определенную надежду насчет собственного будущего.

Из просторной прихожей я направился туда, где было больше всего света. Угадал: я оказался в столовой перед накрытым столом и Арсений Батрак уже ждал меня.

Если бы он остался таким же, как в том ресторане, он был бы не к месту в этой хате, пусть и отлично отреставрированной. Но он менялся не хуже хамелеона. На этот раз он явился в меховых ботинках, чуть потрепанных джинсах и толстом вязаном свитере с высоким воротником, прикрывающим почти половину его лица. Он был расслаблен, небрит, чуть небрежен, но даже это показалось мне частью какого-то продуманного образа.

И все равно я не видел в нем ничего нечеловеческого.

— Я второй раз напрашиваюсь в гости? — криво усмехнулся я, занимая место за столом.

Для этой встречи Наталья не поскупилась: я видел тут и салаты, и соленья чуть ли не десяти видов, и маринованные яйца, и утку с медовой корочкой, и рыбу. Разве что поросенка не зажарили — видно, не успели! Держу пари, для меня одного она бы так не расстаралась ни за какие деньги. Все это сельское пиршество предназначалось Батраку, а мне так, рядом посидеть разрешили.

Но прибедняться я не собирался, поэтому уверенно наполнил тарелку перед собой, показывая, что я чувствую себя как дома. Батрак не подыграл мне, он к еде не притронулся, но и разозленным не выглядел.

— Занятный вы человек, Николай, — наконец объявил он.

— Оспаривать не буду. Чем же я занял именно вас?

— Я был уверен, что мы сказали друг другу все, что нужно, и расставили точки. А вы вдруг снова здесь, да не случайно, а ценой немалых усилий. Ради чего? И по своей ли воле?

— Если вы вот так загадочно намекаете на каких-то чудиков, которые вас ищут, то — да, они объявлялись, но я с ними не работаю. Все, что я делаю, я делаю для себя и Рэдж.

— Вы почему-то снова решили, что я имею отношение к смерти Регины?

— Нет, я решил, что Рэдж жива и все еще ищет вас.

Может, и не следовало вот так ходить с козырей, но мне нужно было его проверить, а он на блеф не попадется, старик хитрый. Кое-что у меня получилось: я его удивил. Так я же не этого хотел! Его шокировала сама мысль о том, что Рэдж жива, а ему полагалось допускать этот вариант… Получается, раньше он был абсолютно уверен в том, что ее больше нет?

А такой уверенностью обычно может похвастаться только убийца.

— Что мне сделать, чтобы узнать правду? — спросил я. Желание просто выбить из него ответы нарастало, но… я не был уверен, что это вообще возможно. Да и потом, о полной деревне фанатиков тоже забывать нельзя.

— Вы все равно будете верить в то, что вам угодно, так почему бы не выдумать это без моего участия? Я понимаю, что каждый по-своему справляется с горем. Но не нужно делать это за мой счет.

— Вы считаете, что у меня нет оснований для подозрений? Ну так я вас не в клубе почтенных джентльменов каждый раз нахожу! Вы были на месте исчезновения людей, а теперь вы в секте. Вас к преступлениям так и тянет, да?

— Не используйте слово «секта», оно звучит как приговор, — поморщился Батрак. — Я просто предпочитаю общество необычных людей, у которых есть идеалы.

— И нет мозгов?

— Умом здесь некоторые обременены. Наталья, например, весьма приятная дама, мы с ней давно знакомы — лет десять, пожалуй.

— Какое совпадение! — хмыкнул я.

— Это не совпадение. Я консультировал Наташу, когда она искала подходящую форму для своих идей.

— Иными словами, помогли создать секту?

— И вот опять это слово.

— Тут реально не в слове проблема, — покачал головой я. — И кто вы здесь? Отец-настоятель? Главный демон, которому они поклоняются?

— Для Наташи я — друг, для остальных — такой же гость, как и вы. Я здесь по личным вопросам.

— Да? А после этих личных вопросов тут не исчезнет человек пять?

Как ни странно, до меня только теперь дошло, что в чем-то я его уже подловил. Я не мог отследить, где и чем Батрак жил раньше, что делал… Но сейчас я получил возможность проверить нечто очень важное. Если и тут кто-то пропадет, пусть даже после его отъезда, это точно будет его вина! Я пока слабо представлял, как докажу ее, но знал, что не сдамся.

Судя по тяжелому взгляду, он тоже это понял, однако остался невозмутим.

— Знаете, один мой разговор с Региной был спокойным, другой — нервным. И в спокойном, когда все шло хорошо, она больше говорила о вас, чем о себе. Не думаю, что она делала это осознанно или даже замечала. Просто вы были центром ее мира. Я тогда решил, что это просто очередное проявление женской влюбленности, и это до сих пор кажется мне верным. Но я вынужден признать, что нечто необычное в вас есть.

— И что, по этому радостному поводу вы меня теперь не убьете?

Подразумевалось, что это шутка. Кто вообще говорит о таком открыто, даже если планирует убийство? Однако Батрак даже не улыбнулся.

— Да, в какой-то момент я допустил, что проще всего будет устранить вас, Николай. Вы стали приставучим, как репейник, а здесь — идеальные условия. Но кое-чем вы меня все же заинтриговали.

— Вы в своем уме вообще? — только и смог произнести я. — Соображаете, что несете?

— Вполне. Прошу прощения, что прервал ваш ужин. Отдыхайте, меня можете не опасаться. Побудьте со мной здесь, если угодно, понаблюдайте. И посмотрим, пропадет кто-нибудь или нет.

Он поднялся из-за стола, чуть наклонил голову в знак прощания и направился к двери. А я так и остался там — размышлять, что из всего этого уголовно наказуемого бреда он сказал всерьез, а чем просто пытался меня запугать.

Впрочем, не важно. Если я останусь в секте, я все равно узнаю.

А я собирался остаться.

* * *

Тренировка была скорее эффектная, чем толковая, но этого следовало ожидать. Большинство рекомендаций из интернета такие. Ладно уж, раз озадачился этим, выполню, а вот повторять вряд ли буду.

Самым сложным было закрепиться ногами на перекладине, подвешенной под потолком, на ней я обычно подтягиваюсь. Это и для того, у кого две руки, тот еще вызов, а когда у тебя одна и протез, рассчитанный на строго заданную нагрузку, приходится покрутиться. Но у меня получилось, и уже это я мог считать достижением. Перекладина теперь была у меня под коленями, а я висел вниз головой, ровно что та летучая мышь. Дальше схема была нехитрая: скручивания, нагрузка неслабая, но достижимая способами попроще. Зато весело по-своему.

Рэдж сидела на подоконнике и наблюдала за мной. Она тренировку начала раньше, теперь вот закончила, но все еще оставалась в костюме для йоги, так что и мне наблюдать за ней было приятно. Однако я наслаждался видом супруги чисто эстетически, а вот у нее взгляд был задумчивый, видящий меня и одновременно не меня, а нечто большее.

Знаю я этот взгляд. Он означает, что Рэдж опять понесло куда-то далеко-далеко, в высокие материи, и очень скоро она ляпнет что-нибудь философское. У нее это бывало: хотелось поговорить о смысле жизни и его окрестностях. Я не возражал. Во-первых, она болтала не только об этом, могла и матч обсудить, и ремонт машины. Во-вторых, мои бывшие никогда в наших беседах не заходили дальше рассуждений о том, что дети — цветы жизни. Судьбы Вселенной и терзания души их не слишком интересовали. На их фоне Рэдж была приятным контрастом.

Интуиция меня не подвела: отставив в сторону бутылку с водой, супруга поинтересовалась:

— Ты знаешь, за что я тебя люблю?

— Внезапно, — оценил я, снова замирая в позе летучей мыши. — Обычно дамы интересуются, за что любят их!

— И часто у тебя таким интересуются? — хитро прищурилась Рэдж.

— В жизни всякое бывало. Нет, серьезно, куда тебя понесло?

— А что тут такого? Разве ты не задумывался об этом? Вообще о таком? Любовь — такое сложное чувство… У нее должны быть причины!

— Тогда я — беспричинная эгоистичная сволочь, — рассудил я. — Меня устраивает просто то, что ты меня любишь, без разбора на составляющие.

— Нет, но это же любопытно! Я точно знаю, что влюбилась в тебя почти сразу, это очень легко — в тебя влюбиться… Ты же красивый, умный, а главное — свободный… Да, влюбилась я в эту свободу.

Лестно, не скрою. Все дело в том, что Рэдж заводила такие разговоры абсолютно искренне, как ребенок, впервые открывающий для себя то, что осенью листья краснеют, а светлячки светятся в темноте. С ней можно было не опасаться, что беседа о любви ко мне упрется в итоге в требование подарить ей новый айфон.

Я не стал делать вид, что для меня это просто ничего не значащий разговор вежливости. Я прервал тренировку и спрыгнул на пол. Рискнул, не скрою, и мог бы свернуть шею, но на ногах все-таки устоял, а победителей не судят.

Даже мне после такой нагрузки требовалось перевести дыхание, и возобновлять разговор я не спешил, а Рэдж продолжала:

— Короче, с влюбленностью мы определились. Хотя влюбленности у меня случались и раньше, что скрывать, ты и так знаешь!

— Знаю, но лишний раз вспоминать не хочу.

— Ай, забудь, прошлое — пустое! Но я никогда до тебя не любила. Это намного сложнее, объемнее, важнее… Ну и вот мне стало интересно: когда влюбленность перешла в любовь, почему? Влюбленность — она ведь больше про анатомию, про гормоны… А любовь — про душу.

— Не уверен, что сейчас не сказану ничего такого, что не испортит тебе запал.

Прозвучало как-то пренебрежительно, как будто меня ее признания вообще не волнуют. Это было неправдой. Просто на сей раз Рэдж умудрилась смутить даже меня, привыкшего к ее странностям. К счастью, она знала меня достаточно хорошо, чтобы не обидеться, она лишь мягко улыбнулась:

— Тогда слушай дальше! Я очень много думала об этом. Я наконец поняла, что отличает тебя от других, которые были и исчезли. Они были просто временным идеалом, спутниками, любовниками… А ты — все это и еще мой лучший друг.

— То есть я отличился тем, что уже в браке попал во френдзону?

— Все-таки сказанул лишнего, — укоризненно заметила Рэдж. — Нет, а ты подумай, насколько это важно! Я тоже в какой-нибудь соцсетке могу написать поверхностную муть вроде «Каждой девочке нужен сильный мальчик». Но знаешь, что нужно по-настоящему? И не только девочке, не только мальчику, а любому человеку в любом возрасте? Любому человеку нужен друг. Хотя бы один, но настоящий, лучший. Жизнь — она ведь проще не становится, бьет порой так сильно… И вот когда она сильно бьет, хочется всю энергию бросить на противостояние, а назад не оборачиваться, потому что ты знаешь: за спиной лучший друг, удара оттуда не будет. Когда я поняла, что мой лучший друг — это не те, кого я знаю всю жизнь, не Юлька и не Зоя, а ты и без тебя мне уже никак, я убедилась, что люблю тебя по-настоящему. Вот так-то!

Я ошибся. Вернее, не ошибся, а чуть недооценил ситуацию. Рэдж хотелось не столько пофилософствовать, сколько понежничать. Ну а я что, против? Я подошел ближе и подхватил ее на руки.

Надо признать, что, когда я носил косметический протез, такой трюк был бы невозможен, эта пробка просто слетела бы — и все. Но хвала тем, кто изобрел бионический протез, вот кому Нобелевку давать надо! Я наловчился поднимать свою жену на руки: большую часть веса брала на себя левая рука, а правой я поддерживал Рэдж и давал ей опору, чтобы она не упала.

Я поднял ее, закружил, и она засмеялась, прижимаясь ко мне.

— А я не раздумываю, почему я тебя люблю, мне хватает самого факта, — признал я. — Вот такой я простой и непритязательный человек.

— Не-е-ет, ты совсем не простой, — улыбнулась Рэдж. — Мне с тобой повезло… и одновременно не повезло.

— Так, я сейчас кого-то в окно уроню, тогда и узнаешь, что такое невезение! Чего это тебе не повезло?

На самом деле я не был обижен. Я был счастлив с ней. Но даже в счастье можно иногда поворчать.

— Повезло в том, что я нашла тебя, не каждому доводится найти лучшего друга в любимом человеке. А не повезло в том, что, если мы вдруг расстанемся, я просто не смогу жить.

Если бы в ее голосе мелькнула хотя бы тень пафоса, получилось бы нелепо. Но признание Рэдж было похоже на сухую фразу из учебника биологии. Мол, если отрубить человеку голову, он не очень-то поскачет! С расставанием та же фигня.

От ее уверенности мне почему-то стало жутко, и я привычно поспешил скрыть неловкость за смехом:

— Пф-ф! Придумала тоже! С чего нам расставаться? Я, может, человек и не самый осознанный, зато весь твой! Этого тебе мало?

— Этого мне в самый раз! Ты прав, мы не расстанемся никогда. Я уж точно тебя не брошу, ни за что! Я тебя покину, только если умру, а если я умру, мне уже будет все равно, остальное — твои проблемы!

— Регина Полярина, прекращай!

Я поцеловал ее, чтобы она прекратила нести чепуху, чтобы в страсти, в жаре ее губ сжечь кольнувший меня страх. Умрет она — нашла чем шутить! У кого из нас больше шансов первым сыграть в ящик? Я старше ее, занимаюсь экстремальным спортом, да и, по статистике, люди в моем состоянии умирают раньше.

И в этих мыслях тоже был определенный эгоизм. Тот из любящих, кто уходит первым, отделывается легко. По-настоящему страдает тот, кто остался.

* * *

Цепляться за сон больше не получалось, но я все равно пытался. Это было одно из тех сновидений, что приходят перед самым рассветом, в полудреме, и оттого получаются особенно яркими и четкими. Если бы в такое время явился очередной кошмар, было бы совсем тяжко. Но я увидел один из тех дней, которые всегда считал лучшими, — я, и Рэдж, и комната, полная света… Ее сложные разговоры и мои незамысловатые признания. Я никогда не думал, что мне будет так сильно не хватать этого, потому что вообще не задумывался над подобными темами. Я был на сто, на двести процентов уверен, что никогда ее не потеряю.

А получилось вот как.

Но ничего ведь еще не кончено! Чтобы напомнить себе об этом, я возвращался к образу девушки, идущей по незнакомому городу в тот потусторонний дом. Это была Рэдж, пусть она и не отозвалась. За это нужно держаться, даже если мне трудно сейчас.

Хотя вот прямо в этот момент мое существование было довольно мирным. С тех пор, как Батрак свалил в закат, я все ждал подвоха. Он уже понял, что заболтать меня не получится, и недвусмысленно угрожал. У меня были все основания предполагать, что ночью ко мне явятся борцы с протезами и их носителями.

Я обошел весь дом, убедился, что двери и окна надежно заперты. Причем запирались они не на какие-нибудь замки, ключи от которых были у всякой шушеры, а на крепкие задвижки. Такую не обманешь! Это все равно не гарантировало мне безопасность, и я собирался бодрствовать до рассвета, да не сложилось. Сначала просто прилег отдохнуть, потом меня разморило, и глубокий пустой сон перешел в видение, где были я, Рэдж и все у нас шло хорошо. Мне такие подарки редко достаются, от них не отказываются.

Теперь вот я проснулся и, не вылезая из кровати, упрекнул себя за беспечность. Не слишком активно, ведь я все еще был жив, не покалечен, не связан и вообще — один. В окно пробивается тусклый свет, а значит, утро не такое уж раннее. Странно, что меня не разбудили — видно, пожалели гостя, ведь в деревнях обычно просыпаются по темноте. Хотя в секте могут быть свои порядки, тут же сейчас реально нечего делать, смысл вставать? Или они собираются в кружок и по два часа порицают технологии?

Не важно. Я решил остаться здесь не для того, чтобы наставлять их на путь истинный. План у меня был простой и бесхитростный: мотать нервы Батраку. Я собирался следить, что он делает, и последовать за ним, когда он соберется покинуть деревню. Решение не самое мудрое и безопасное, знаю. Но оно как минимум собьет его замыслы, если он тут собирался кого-то похитить.

Морально я подготовился к тому, что это будет дуэль упрямства. Батрак наверняка начнет изображать обычного дядьку на отдыхе. Я не буду изображать ничего, просто ходить рядом и злобно на него пялиться. Что сделает Наталья — увидим. Только время покажет, кто из нас сорвется первым.

Пока же я был намерен раздобыть себе завтрак. Вот так, даже к большой цели можно идти маленькими шагами. Я, естественно, не доел все, что они мне тут накидали на ужин, но убрал остатки в холодный погреб на кухне, холодильников в секте не было как явления. Теперь из этого можно было соорудить что-нибудь путное.

Из спальни я перешел в гостиную — она была проходной на кухню. Вот только путь я не продолжил, так и застыл там перед столом, за которым мы вчера беседовали с Батраком. Потому что я этот стол вечером оставлял чистым, разве что накрытым белой скатертью.

Скатерть была на месте. А поверх нее, прямо в центре стола, лежал человеческий глаз.

Нет, я, конечно, не эксперт, но… Когда я взглянул на него, у меня и мысли не возникло, что это глаз животного. Голубой, окруженный засохшими брызгами крови, удаленный так аккуратно, что почти не потерял форму, он теперь беспомощно смотрел прямо на меня.

К такому меня жизнь точно не готовила! Внутри все похолодело, я на пару секунд зажмурился, надеясь, что жуткая картина развеется сама собой. Куда там! Когда я открыл глаза, кровавое подношение осталось на своем месте.

Сам глаз мне навредить не мог, а вот тот, кто его вырвал, — вполне. Опомнившись, я метнулся к двери, но она оказалась заперта. Как и вторая дверь, ведущая на задний двор, как и все окна. Все осталось именно таким, как вечером, ни одна щеколда не сдвинулась ни на миллиметр, все стекла были целы.

Но как тогда сюда доставили эту дрянь? Может, есть какой-то тайный ход? Да нет, это слишком сложно для деревенской хаты. Тогда как же?..

В памяти снова всплыли слова о том, что Арсений Батрак — не человек. Теперь уже отмахнуться от них было не так просто.

Мне срочно нужно было найти Наталью. Еще не знаю как, но я должен предупредить ее, какую змею она тут пригрела. Да, Батрак ей старый друг, можно сказать, наставник, я же — непонятно кто. Но за столько лет знакомства она не могла не заметить его странности, это здорово помогло бы нам. Да и потом, при ее содействии мне будет намного проще выяснить, кому принадлежал этот глаз, от кого избавился Батрак, чтобы подставить меня. Когда она увидит труп, она, думаю, станет посговорчивее!

Я накинул куртку и покинул гостевой дом. Мое первое впечатление оказалось верным: деревня еще спала. Причем спала мирно, двери были закрыты, окна — задернуты вышитыми занавесками, по улицам никто не ходил, даже дымок над трубами не вился… Это, если задуматься, странно. Морозы уже отступили, но ночи еще холодные, а центрального отопления тут уж точно нет. Или их убеждения и греться по ночам запрещают? Тут же и дети живут, и старики, я сам вчера видел!

Теперь уже эта тишина не казалась мне такой мирной и сонной. Скорее она меня напрягала. Тут даже слишком тихо… Где голоса? Почему молчат животные, здесь их немало? Куда, в конце концов, делись бродившие по улицам кошки и те взъерошенные птицы, что не улетают на зиму?

Секта просто опустела. Как будто они тут массовый исход устроили… Опять же, на животных и птиц они повлиять не могли. Да и людям зачем уходить? Потому что Батрак приказал? Так он им никто, им проще меня убить и в овраге закопать, чем покидать насиженное место. Глаз еще этот проклятый…

Не может быть. Я и сам пока точно не определил, чего именно не может быть, просто повторял это про себя снова и снова. Я ускорил шаг, потому что дом Натальи был далеко от гостевого. Она, разумеется, не показывала мне, где живет, ну так ведь и я не слепой. Себе она предсказуемо выбрала самый большой дом. Держу пари, там и электрогенератор найдется — для особых нужд особых людей. Я не знал, где обитает Батрак, однако допускал, что он тоже там. Может, оно и к лучшему…

По пути меня тянуло зайти в любой из домов, постучать, в окошко заглянуть — посмотреть, что же там творится. Но я не мог. Это то состояние, когда и хочется, и не получается. Мне нужны были ответы, однако я сильно сомневался, что готов к ним. Чтобы не признавать за собой трусость, я убеждал себя, что это просто разумно — сосредоточиться на Наталье.

Возле ее дома было так же тихо и пусто, как во всей деревне. Я замер на пороге, прислушиваясь, даже, как ни странно, принюхиваясь — я помнил ту жуткую вонь, что ударила мне в лицо в многоэтажке.

Но здесь не было ни-че-го. Воздух оставался по-деревенски чистым и свежим. За дверью царила тишина — я бы, думаю, даже шаги уловил, если бы они там были, про голоса вообще молчу. Однако в доме не раздавалось ни звука, пришлось стучать, и стук этот мне самому показался оглушительным.

А еще — бесполезным. Никакой реакции за ним не последовало, никто не спешил мне открывать.

— Наталья! — позвал я. — Это Николай! Ваш вчерашний гость… с особыми обстоятельствами. Нам нужно поговорить, очень срочно!

Фиг там — снова никакой реакции. Тогда я сделал единственное, что оставалось: повернул ручку.

Дверь поддалась, медленно открываясь передо мной. Она не была заперта, хотя внутри обнаружился такой же засов, как в гостевом домике, даже лучше. И вот ведь какое дело… Помню, мы с Рэдж не раз смотрели вместе фильмы ужасов, и я поражался тому, что герои ведут себя как полные дебилы. Если перед тобой жуткий дом — не входи! Если услышал подозрительный шум — вали на фиг и звони в полицию! Рэдж тогда смеялась над моим бурчанием и поясняла, что это нужно для развития сюжета.

И вот я сам оказался в такой ситуации. Вместо того чтобы бежать к своей машине, искать там телефон и звонить в полицию, я вошел в дом. Я не был персонажем, и не было у меня миссии двигать сюжет. Я просто не стремился сохранить свою жизнь любой ценой, потому что в некоторых обстоятельствах жизнь моя была явлением бесполезным и ненужным даже мне самому. Без знаний о том, что здесь случилось, я никогда не найду Рэдж, а значит, придется рискнуть.

В доме было все так же тихо и чисто — никаких следов погрома, никаких зловещих пятен крови. Это несколько успокоило меня, и я снова позвал:

— Наталья! Прошу прощения за вторжение, но дверь была открыта…

Я ускорил шаг и почти уже не боялся. Поэтому я был совершенно не готов к тому, что увидел, когда наконец нашел Наталью.

Она сидела в мягком кресле у окна. Кресло было развернуто к двери, и я получил возможность сразу же разглядеть хозяйку секты. Да я едва узнал ее! И я не заорал от страха лишь по одной причине… Нет, не потому, что я так уж смел и крики не мужская участь. Я просто оказался за чертой той стадии ужаса, когда еще можно кричать. То, что обрушилось на меня, делало меня немым, парализовывало, потому что я никак не мог объяснить, как можно сотворить такое с человеком.

Наталья сидела спокойно и расслабленно, поза абсолютно естественная, как будто хозяйка секты просто решила отдохнуть. Платье светлое, теплое, без единой капли крови, на теле вообще никаких травм нет. А вот лицо… От лица осталось так мало, что я едва узнал ее — в основном по светлым волосам.

Теперь я понимал, чей глаз лежал в гостевом доме. Оба искристых голубых глаза хозяйки исчезли, но один — неизвестно куда, а второй подкинули мне. Раны зияли на ее лице темными пятнами, но крови в опустевших глазницах не было, и я не представлял, как такое возможно, ведь все произошло этой ночью.

Но на удалении глаз издевательства над трупом не закончились… По крайней мере, я надеюсь, что это сделали с ней, когда она уже была мертва. Ужас порождает странные надежды! Наталье вывихнули нижнюю челюсть и оттянули вниз, насколько это вообще возможно, не разрывая кожу. Из-за этого ее распахнутый рот казался неестественно большим, словно смеющимся над чем-то за чертой мира мертвых. Во рту не было ни зубов, ни языка. Странная, мягкая, бескрайняя пасть, не способная принадлежать человеку, маска гибели, впивающаяся в память навсегда.

Я не стал подходить ближе и проверять, мертва ли она. Никто не мог это пережить! И никто не мог сделать это с Натальей, все это было невозможно… и случилось. Как только ледяная хватка ужаса чуть ослабла, я пулей вылетел прочь. Мне нужно было позвать кого-то, предупредить этих людей! Да, тут были неадекваты, которые наверняка обвинят во всем меня. Однако разумных людей должно быть больше, даже среди сектантов. Я должен был предостеречь их об опасности, которую и сам толком не понимал, а потом уже звонить в полицию.

Теперь я бросился в первый попавшийся дом без сомнений, не слушая собственные инстинкты, я барабанил в дверь с полной силой и… Я снова не получал ответа. Это было очень, очень плохим намеком. Как во сне, я повернул ручку и вошел внутрь. Меня даже не удивило, что дверь не заперта, я просто отстраненно отметил это как ничего не значащее обстоятельство.

Внутри все были мертвы. Дом был небольшой, осмотреть его оказалось не так уж сложно, и я насчитал четыре трупа: молодые мужчина и женщина, девочка лет семи и пожилая женщина. Они были убиты одинаково — и совсем не так, как Наталья. Их тела были покрыты кровавыми ранами, мелкими и глубокими, но причиной смерти, на первый взгляд, стало то, что им перерезали горло… или перегрызли? Выглядело так, будто перегрызли, но это же невозможно!

Мертвые тела были окружены багровыми лужами крови, и запах здесь стоял соответствующий — тяжелый, вязкий, тошнотворно сладкий. От него кружилась голова, и ощущение, будто я застрял в ночном кошмаре, лишь усиливалось. Но даже в таком откровенно заторможенном состоянии я смог заметить, что кровь только рядом с трупами. Больше ее нигде не было, и никуда не разлетелись брызги. Такое могло произойти, только если жертвы не сопротивлялись и не пытались убежать. На них напали, и они сдались, сразу же сдались, отдали свои жизни какой-то твари, которая без сомнений изорвала их!

Я больше не бежал, я вышел оттуда медленно, пошатываясь. Нужно было идти к машине, а я почему-то побрел к соседнему дому. Не знаю почему. Я все надеялся, что здесь это прекратится так же, как в многоквартирном доме. В какой-то миг ужас достигает пика — и отступает, как морская волна, и вот уже нет ни чудовища, ни гниющего этажа… Пусть так будет и здесь, пусть я предстану полным дураком, но все эти люди останутся живы!..

Однако на этот раз реальность не дрогнула, не изменилась. Люди были мертвы и во втором доме, и в третьем… кажется, всего я шесть домов обошел и везде находил лишь изуродованных мертвецов. Это были разные люди, среди них и очень сильные, молодые, но никто из них не сопротивлялся. Они приняли мучительную смерть, как покорные овцы! Почему? Даже их убеждения не предполагали ничего подобного.

Все это уже нельзя было отменить. Похоже, я остался единственным живым существом во всей деревне… Издевательски живым и невредимым.

Львиная доля моего сознания онемела — видимо, это такая защитная реакция, чтобы не сойти с ума от страха. Но часть еще соображала, и она заставила меня двигаться к машине, пусть даже медленно, неровно, как пьяного.

Машина осталась нетронутой, она все так же дожидалась меня на парковке — одна, другие гости на ночь разъехались. Повезло им! Да и не только им… Мне почему-то казалось, что, даже если я обойду всю деревню, я не найду тут Арсения Батрака — ни живого, ни мертвого.

К дьяволу Батрака, не до него сейчас, мне бы с этим справиться! Я достал из бардачка телефон, намереваясь позвонить в полицию, но тут аппарат вдруг ожил у меня в руках. На экране не было ни номера, ни даже заставки с часами — только мельтешащие белые помехи. А я никогда прежде не видел таких помех на смартфоне! Я попытался нажать на кнопку отключения экрана, однако ничего этим не добился. Телефон работал, но непонятно как, он даже не давал мне выбор — принять вызов или отклонить его.

Я мог отбросить трубку в сторону, потому что это было ненормально — так же ненормально, как залитая кровью деревня, как женщина без глаз, смеющаяся замогильным смехом искаженной челюсти… А вместо этого я поднес смартфон к уху.

— Алло?..

Я услышал шипение — как будто по рации разговаривал. Но сквозь эти жуткие помехи все-таки прорывался голос, долетали отдельные слова… И я знал этот голос! Его, родной, любимый, я бы за любым шумом узнал.

— Ник…

— Рэдж?! Рэдж, где ты?

— Ник… Не приходи за мной, остановись… Не иди…

— Не собираюсь! Я найду тебя, просто верь мне!

— Не надо… — все так же полушептала она, и в голосе звенели непролившиеся слезы. — Не вспоминай меня, не приходи… Ты лишь порадуешь его… Остановись, я давно умерла… Не вспоминай меня больше…

— Рэдж!

Бесполезно. Голос оборвался, экран погас, трубка в моих руках превратилась в кусок пластика. А где-то совсем близко уже выли сирены полиции, которую я так и не успел вызвать.

* * *

— Вы хоть понимаете, насколько серьезны предъявляемые вам обвинения, Николай Анатольевич?

О да, я понимал. Во-первых, это было несложно само по себе. Трудно представить благоприятный исход для человека, который якобы убил целую деревню! Во-вторых, вежливо и по имени-отчеству со мной начал разговаривать только этот следователь. Патрульные и опера, доставлявшие меня сюда, были куда менее сдержанны в выражениях и характеристиках в мой адрес. Меня даже в грязи поваляли чуток, попинали, потом сообщили, какой я урод — во всей сотне разновидностей. Привезли сюда, забрали документы и мобильный, хотели даже протез конфисковать. Я не сопротивлялся, я просто протянул им руку и предложил:

— Снимайте.

Желающих не нашлось. Уж не знаю, какими первобытными инстинктами это объясняется, но вид культи заставляет окружающих как минимум нервничать. А уж такое зрелище, как снимающаяся рука, вообще из серии «Лучше никогда не видеть». Так что протез мне оставили, а орать продолжили, пытаясь выведать, как я дошел до жизни такой.

Первое время я не отвечал, я вообще с ними не разговаривал. Я был все еще подавлен тем, что видел в деревне, и смутным ощущением, что это все-таки моя вина. Да, не напрямую, но я причастен к этому, и ничего подобного бы не случилось, если бы я не приперся туда.

Потом уже я не отвечал вполне осознанно, потому что с неадекватами, способными уверовать в такой бред, говорить не о чем. Я более-менее очухался уже в участке — в феерически грязной сырой клетухе, справедливо именуемой обезьянником. Когда я стал способен воспринимать информацию, я из разговоров полицейских выудил, в чем меня обвиняют, и окончательно охренел.

В секте жили более ста двадцати человек. Предполагалось, что за одну ночь я убил их всех, в том числе женщин, стариков, детей. Мужчин, каждый из которых мог свернуть мне шею. Я вообще всемогущий и неразборчивый.

Вот и куда они смотрели? Я ведь видел, в каком состоянии были тела, и они видели! Я не смог бы сотворить такое даже с одним человеком при всем желании. А с целой деревней и подавно! Как? К тому же, когда меня задержали, на мне не было ни единой капли крови, это они должны были признать. Не только на коже и на одежде, на протезе — тоже, а его так быстро не отмоешь. Но меня все равно сделали главным подозреваемым и искренне ненавидели. Какой смысл после такого вести с ними переговоры?

Я дождался, пока на горизонте появился хоть кто-то адекватный — немолодой уже следователь с усталым взглядом. Этот общался со мной вежливо, но наручники с меня в допросной не снял. Что, опять же, было глупо: я их сам могу за пять минут снять, если очень захочу.

— Что вы там делали вообще? — спросил он.

— Из любопытства приехал, — проворчал я.

Упоминать Батрака и истинную цель своего визита я не собирался. Он никогда не был связан с сектой официально, его там видел только я, и наверняка его уже и след простыл. Объяснить, кто он такой, слишком сложно, и мне все равно никто не поверит. К счастью, за пару часов, проведенных здесь, я успел придумать версию получше.

Главное, чтобы в памяти снова не всплыл голос Рэдж… Я запрещал себе думать о том разговоре, только не сейчас. Этот неожиданный звонок ослаблял меня даже больше, чем деревня, полная трупов.

Вроде как я должен был радоваться — я получил еще одно подтверждение того, что моя жена все еще жива. Но на душе было совсем тоскливо.

— Подвело вас любопытство, не так ли? — вздохнул следователь.

— Меня пока скорее система подводит… Почему меня вообще обвиняют?

— Вы единственный, кто остался жив и не получил ни единого ранения.

— И что? У нас теперь так убийц выявляют? Кто выжил, тот и виноват?

— А как все было, по-вашему?

К этому вопросу я как раз был готов. Я рассказал, как Наталья пригласила меня переночевать, как я остановился в гостевом домике и заснул. Я был один, ничего не видел и не слышал, мирно спал. А когда проснулся, за окном была малость преисподняя… Да и не только за окном, я упомянул про глаз, подброшенный в гостевой домик. Скрывать это было нелепо, глаз-то все равно нашли рядом с моими вещами.

— Как же это все могло произойти? — поразился следователь.

— Не знаю — вы мне скажите! Но вот как все было на самом деле.

— По вашей версии. Однако против вас есть весомые улики, из-за которых вы и стали подозреваемым.

— Какие еще улики? — нахмурился я. — То, что я живой, — не улика, это просто милое моему сердцу обстоятельство.

— Люди, которые вчера посещали деревню как туристы, видели, что у вас был конфликт с местными.

— Ага, вот из-за этого, — я поднял вверх правую руку. Левая, прикованная к ней наручниками, потащилась следом. — И что? Разошлись в состоянии взаимной ненависти и старались больше не встречаться.

— Судя по убеждениям членов общины, вы никому там не могли быть приятны.

— Вы это под мотив подогнать пытаетесь?

— Еще не доказано, что вам разрешили там остаться.

— Меня сложно не заметить, но даже если это кому-то удалось, там автомобиль в чистом поле стоит! Они бы по нему догадались, что я притаился где-то рядом. Слушайте, мои вещи лежат в гостевом доме, я там ночевал, это не могло произойти без разрешения.

— Проверим. Есть еще вот это, Николай Анатольевич.

Следователь достал из кармана пиджака телефон и запустил на нем какую-то запись. Спустя секунду я услышал женский голос — прерывающийся, дрожащий, захлебывающийся от истерики.

— Помогите! Он напал… Он убивает нас! Всех нас! Этот, который приехал вчера, однорукий уродец… Он убил нашу сестру Наталью! Он доберется до меня, он всех нас убьет!

— Вы знаете этого человека? — допытывался дежурный. — Вы знакомы с ним?

Но женщина уже не отвечала, она лишь вопила — отчаянно, дико. Так никакая актриса не сыграет, так можно кричать только в миг, когда понимаешь, что твоя жизнь вот-вот закончится…

Потом запись оборвалась, и допросная погрузилась в звенящую тишину. Я ничего не говорил, потому что мне нечего было сказать, я не представлял, как такое возможно. Понятно, о ком она говорила, под определение «однорукий уродец» в этой деревне подходил только один человек. Но я не убивал эту женщину, я ее голос впервые в жизни услышал только что!

Я ведь до этого момента не понимал, почему полиция приехала вовремя — без моего звонка. Теперь понял.

— Послушайте, Николай Анатольевич, я и сам едва ли понимаю, что там произошло, — признал следователь. — Но этот звонок — единственная более-менее толковая улика, которая у нас есть. Уже доказано, что он точно поступил из той деревни.

— А как он мог оттуда поступить? — оживился я. — Они же отказались от технологий, и туристов, которые могли бы одолжить им телефон, там ночью не было!

— Господи, вы что, людей не знаете? Им запрети — у них лишь азарт сделать это появится. Наши эксперты еще работают в деревне, но уже нашли пять мобильных телефонов, припрятанных для личного пользования.

— То есть телефоны все-таки были, но позвонила только одна тетка, да и то, похоже, не совсем вменяемая? Как же я мог это провернуть? Как мог убить столько людей один?

— Я вижу несоответствие. Но вы мне пока ничего, кроме оправданий, не предлагаете. Хотите мое мнение?

— Не отказался бы.

— Вы не виноваты в том, что там произошло. По крайней мере, вы никого не убивали. Но вы не говорите мне всю правду, и вот поэтому я вас не отпущу.

Он был удручающе прав, однако я не мог сказать ему даже об этом. Я лишь бросил:

— Кто-то меня подставляет. А вы ему невольно помогаете.

— Боюсь, этого недостаточно, чтобы вас выпустить.

Правда, с его подачи меня больше не запихивали в обезьянник, потому как туда въехала партия каких-то алкашей, а оставили в допросной, но на этом поблажки закончились. Несмотря на всю абсурдность ситуации, никто меня выпускать не собирался. Адвоката и один телефонный звонок тоже не предлагали, это только в кино бывает. Мне оставалось лишь сидеть там час за часом и думать, что я сделал не так.

Теперь я точно знал, что отец Рэдж — не человек. Я не мог понять это, но сам факт признавал. Ни один человек в мире не способен совершить такое! А вот кто он такой, если не человек, я даже не догадывался. Это вопрос номер один.

А вопрос номер два — зачем ему подставлять меня? Он ведь мог убить меня так же легко, как этих людей… Да даже легче! Наталья и ее паства были ему как-то полезны, раз он приехал к ним, я — нет. И он собирался избавиться от меня, но мои слова, произнесенные в гостевом доме, заставили его переменить свое решение. А дальше что? Это финал или ему просто нужно знать, где я, привязать меня к одному месту, чтобы прийти за мной, когда я ему понадоблюсь?

Я ожидал, что раньше завтрашнего дня следователя уже не увижу, а он снова явился вечером. И если первый раз он показался мне просто измотанным, то теперь смотрелся тенью самого себя. Чувствовалось, что при всей его истинно интеллигентной природе даже ему теперь хочется крепко дать мне по башке и заставить говорить.

— Николай, вы точно сказали мне все, что знали? — поинтересовался он, больше не размениваясь на отчество.

— Вы имеете в виду что-то конкретное?

— Я имею в виду орудие убийства. Чем вы сделали это?

— Ничем. Я не убивал их.

Он пару секунд молча смотрел мне в глаза, а потом показал фотографии, снятые в деревне. Кого-то другого они бы довели до обморока — все эти окровавленные детские тела и развороченные шеи. Но я реагировал на снимки сдержанно, потому что имел печальную возможность наблюдать все это в реальности.

Следователь дураком не был. Теперь он убедился, что я никак не мог такое сотворить, но ему хотелось обвинить меня, сделать меня сумасшедшим маньяком, потому что это вернуло бы чудовищную ситуацию в сферу объяснимого.

Что ж, добро пожаловать в мой мир. Простых решений не будет.

— Что говорят эксперты? — спросил я.

— Орудие убийства неизвестно. Ближайший эквивалент — крысиные зубы. Но то, чем убили этих людей, намного крупнее и острее крысиных зубов, работа продолжается. Не хотите ее облегчить?

Я невольно вспомнил дом на горнолыжном курорте, изгрызенный изнутри. Может, сказать ему?.. Дом же реален, это доказательство! Хотя нет, никакое это не доказательство. Есть огромная разница между погрызенным домом и целой деревней мертвых людей.

М-да, здорово я задел Батрака… Уж не знаю, чем он занимался прежде, но точно не таким, иначе на него обратили бы внимание. Раньше рядом с ним люди просто пропадали, думаю, нечто подобное он планировал и на этот раз. Но я заставил его действовать совершенно по-другому, и сложно сказать, как он будет за такое мстить.

— Я видел тело Натальи Супоновой, — указал я. — Ее убили совсем не так, как других.

— Гордитесь собой?

— Прекратите, а? Я понимаю, что у вас есть должностные обязанности. Но чисто по-человечески вы должны понимать, что я на такое не способен.

— Чисто по-человечески я жалею, что не на пенсии, — тяжело вздохнул следователь. — Наталья Супонова умерла от серьезного повреждения внутренних органов… Да у нее там фарш внутри! Как это сделали — еще неизвестно. Орудие тоже неизвестно. Но входное отверстие — дыра на уровне поясницы, а выходное — рот. И зубы, и глаза, и язык были удалены изнутри. Вот и как я на это должен реагировать?

— Искать убийцу, например. А лучше — нескольких убийц, тех, кто там был и исчез, а не остался, как я. Потому что один телефонный звонок — не повод обвинить меня в том, чего я не делал.

— Я никого не обвиняю. Я всего лишь собираю доказательную базу. Но желающих обвинить вас, Николай, будет больше чем достаточно, уж поверьте. Так что начните пересматривать свои показания прямо сейчас, пока вас не признали виновным в массовой резне!

* * *

Если Батрак, крыса эта гигантская, думал, что таким образом он меня сломает, то напрасно. Да, меня все еще трясло, когда я вспоминал тот звонок или застывшее лицо Натальи. Но я больше не позволял этому повлиять на мой самоконтроль. Я спокойно ждал, пока у меня появится хоть какая-то возможность связи с внешним миром. Тогда я раздобуду себе толкового адвоката, а уж он вытащит меня в два счета, потому что улики против меня на самом-то деле яйца выеденного не стоят. Это не решит все мои проблемы, но вернет мне свободу.

К моему удивлению, следующий день начался не с беседы со следователем, а с широко открытой передо мной двери.

— На выход, — мрачно скомандовал дежурный, выпускавший меня. — Вещички свои можете забрать у меня на посту.

Такого я точно не ожидал и несколько прифигел. Но я вышел за дверь, увидел, кто ждет меня в коридоре, и многое прояснилось. Правда, не все, потому что этих людей я тоже встретить не ожидал.

— Вы что здесь потеряли? — удивился я.

— Как интересно он благодарит, — заметил Сергей, обращаясь к своей спутнице.

— Ты благодаришь примерно так же, — парировала Таня. — Так что вы подружитесь. Николай, здравствуйте! Рада вас снова видеть. Прошу, идемте с нами!

Но я прыгать от восторга не спешил.

— А надо?

— Что, так понравилось здесь? — усмехнулся Сергей.

— Не уверен, что здесь — худший вариант.

Было видно, что Сергей готов вспылить, характер такой. Предвосхищая это, Таня подалась вперед и шепнула мне на ухо:

— Ничего еще не кончилось, и вы наверняка об этом знаете. Он просто занят сейчас, но он придет за вами. При этом пострадают люди. Вы готовы взвалить такой груз на свою совесть?

— Ладно, поехали, — закатил глаза я. — Но я не уверен, что поступаю правильно!

Конечно же, они меня не отпустили. Уж не знаю, каким образом они меня вытащили, но на это определенно ушли немалые деньги, а эти ребята не из тех, кто развлекается благотворительностью. Впрочем, если они действительно следят за Батраком много лет, я не мог не заинтриговать их. Слишком уж явно он выделил меня среди других людей!

Я ожидал, что меня засыплют вопросами уже в машине, но зря. Сергей сел за руль, Таня устроилась рядом с ним, я занял заднее сиденье, и автомобиль тронулся с места. Первое время я развлекал себя тем, что осматривал свои вещи. В полиции ничего не пропало, это хорошо. Но телефон как отключился, так и не работает — это плохо. Я попытался достать из него симку, но с удивлением обнаружил, что она превратилась в оплавленный кусок пластика.

Так что же это было там, на парковке? Очередной трюк Батрака, вроде вызова полиции, или нечто большее, неподвластное ему?

— Куда мы едем? — осведомился я.

— С коллективом знакомиться будешь, — отозвался Сергей.

— А если мне это не надо? Отпустите меня?

— Представь себе.

— А сейчас чего не отпустили?

— А ты все-таки познакомься сначала, для общего развития!

— Николай, вы и правда не спешите с выводами, — примирительно произнесла Таня. — Я знаю, что в прошлый раз вы нам не поверили, и я понимаю вас в этом. Но теперь вы убедились, что сами не разберетесь.

— Зато не убедился, что вы меня не обманете и не используете.

Сергей обернулся и бросил на меня гневный взгляд.

— Слушай, парень, ты буквально вчера вылез из деревни с горой трупов. Ты все еще считаешь, что мы можем быть хуже этого?

— В жизни всегда есть место сюрпризу, — пожал плечами я.

Фраза оказалась пророческой — они меня все-таки удивили. Я думал, что меня притащат на место какого-то общего сбора, но нет, мы приехали туда, куда мне и было нужно: к моей машине. Вот теперь я готов был их слушать.

— А ты, небось, уже вообразил, что тебя украли и без выкупа не отдадут? — хмыкнул Сергей. — Нет, парень, на враждебности ты далеко не уедешь. Враждебностью мы его только порадуем.

— Так вы расскажете мне, кто он, или нет? — поинтересовался я.

— Мы — нет, — ответила Таня. — Но мы пригласим тебя в Москву. С тобой хочет встретиться наш босс. Он был знаком с Арсением Батраком лично… давно. Когда Батрак еще был человеком.

— А кто он сейчас?

— Это в двух словах не объяснишь, да и не касается это тебя, если ты с нами не поедешь. Тут уж на двух стульях не усидишь! Или ты помогаешь нам, или разбираешься во всем сам.

Не нравились мне такие варианты, но и этих двоих можно было понять. Я ж им не друг и не брат, чтобы просто так мне помогать! Я понимал, что их борьба, пока неведомая мне, в какой-то момент может не совпасть с моими целями. Однако один я уже облажался… Яркие ленты, перегораживавшие путь в деревню, лучше всего напоминали мне об этом.

— Ладно, — сдался я. — В Москву так в Москву!

Я думал, что теперь, когда я дал свое принципиальное согласие, они будут посговорчивее. Размечтался! Нет, Таня общалась со мной свободно и была очень мила, кокетничала даже. Сергей вроде как расслабился. Однако говорить они готовы были только на сторонние темы, не касаясь ни словом, ни намеком Батрака.

Дело было даже не в том, что они не доверяли мне, хотя Сергей не доверял, это видно. Чувствовалось, что в их группе царит жесткая дисциплина. Тот самый главный, который послал их сюда и наверняка устроил мое освобождение, заявил, что беседовать со мной будет только он, и этого оказалось достаточно.

Мне пришлось прождать не один час, прежде чем мы добрались до цели. Целью оказался внушительный особняк, окруженный фруктовым садом — я не брался толком сказать, что это за деревья, в такой сезон не поймешь. Но летом тут наверняка было красиво. Дом был построен в классическом стиле, без откровенной демонстрации богатства, и все же никто не усомнился бы, насколько тут все дорого. Чуть поодаль, за теннисным кортом, виднелся маленький домик — думаю, для прислуги, и это тоже говорило о многом.

В роскошном холле перед главным входом нас встречали двое — уже знакомый мне Антон, не такой истеричный, как в прошлый раз, но все равно нервный, и мужчина, который по всем параметрам тянул на хозяина этого дома.

Он был на полголовы ниже меня — не коротышка, просто среднего роста, и на вид ему было лет шестьдесят. Как и Батрак, он носил дорогие костюмы, но если Батраку они шли, то этому типу не мешало бы уволить своего стилиста — никакой костюм не скрывал его тощенькую фигурку. Длинную шею венчала несуразно крупная голова — без мистики на этот раз, совсем не то, что я видел в многоэтажном доме, просто забавно. Волосы мужчины окрасила пепельная седина, лицо выглядело не то чтобы морщинистым, а как будто пожеванным крупной сонной коровой, и немного женоподобным. Ситуацию несколько исправляли благожелательная улыбка и умный, цепкий взгляд.

— Павел Павлович Громов, — представился он. — Добро пожаловать в мой дом.

— Мы босса Пал Палыч зовем, — признала Таня. — Он хороший.

— Вы про команду говорили, — напомнил я.

— Это ее костяк, — пояснил Громов. — Если нужно, мы нанимаем дополнительный персонал — для тяжелой работы или охраны. Но людей, которым я доверяю, всего трое. Надеюсь, с вами станет четверо.

Мы прошли в его кабинет — просторный зал, расположенный на втором этаже. По пути туда я заметил пару горничных, то есть прислуга в доме все-таки была. Но Громов никого не позвал к нам, в кабинете он сам подал нам кофе, хотя с такой дорогущей кофемашиной, как у него, это было несложно. Я заметил, что, пока он отвлекал внимание, Сергей запер дверь в кабинет.

— Серьезно у вас тут все, — оценил я.

— Прошу прощения, что не оставляю вам времени на отдых…

— Ничего, я уже… посидел. Значит, вы знакомы с Батраком?

— К этому мы еще перейдем. Для начала, прошу, расскажите мне, что произошло в секте.

Вот оно как… Этим своим податливым, как пластилин, лицом он мог слепить любого милаху, но в душе он все равно оставался человеком жестким, который сначала получает, что ему нужно, а потом уже решает, помогать или нет. Это было плохо для меня, но хорошо для общего дела.

Так что я рассказал им куда больше, чем полиции. Да все, по сути, рассказал! Как я надеялся разобраться в странностях сам, как отследил Батрака, о чем говорил с ним в секте. И о своем кровавом открытии тоже рассказал… точнее, о его послании мне. Которое я так и не смог понять.

Умолчал я только о звонке Рэдж, потому что посторонних это точно не касалось. Им нужен был Батрак — они все о нем узнали.

— Я не представляю, что он делал в той деревне, — завершил свой рассказ я. — Не похоже, что он хоть как-то контактировал с местными. Рискну предположить, что он снова собирался кого-то похитить.

— Охотился, — поправил меня Сергей.

— Чего?

— Охотился он, говорю. Ты ж сам упоминал, что у них животные дохли и растения загибались! Верный признак, что там обосновался…

В этот момент Громов бросил на него предостерегающий взгляд, и Сергей поспешно заткнулся. Любопытно. Выходит, приятельского между ними и нет ничего.

Скрытность Громова меня не обидела, я давно уже понял, что информацию мне будут выдавать скупо и поэтапно.

— Получается, выгрызенный дом на курорте тоже его рук дело?

— Не совсем его и не совсем рук, — усмехнулся Громов. — Но в целом похвально, что вы знаете об этом. Сергей прав. Думаю, если бы не ваше появление, он пробыл бы в деревне пару недель, уехал, а потом там пропали бы люди. Секта — очень удобная мишень для этого, там никто ни за кого не держится. Это я могу объяснить. А вот то, что он оставил вас в живых, — никак не могу. Это ему несвойственно, да и очевидно, что он намеревался с вами покончить, вы сами это упомянули. Как считаете, почему он передумал? Постарайтесь припомнить, что именно вы ему сказали, в какой момент он изменил свое решение?

Тут и думать нечего, я этот разговор сто раз в памяти прокрутил, пока в камере сидел. Вот только нужно ли им говорить?.. Пожалуй, да. Громов не дурак, он распознает и ложь, и скрытность, и искренность. Внесу-ка я аванс за будущие знания…

— Полагаю, это связано с моей женой.

— Вашей женой? Но она же умерла! По этому поводу — мои соболезнования. А ему такие соболезнования не нужны. То, что она была его дочерью, для него совершенно неважно.

Тут мелькнула неожиданная, почти ироничная мысль о том, что меня это радует. Не то, что отец так и не полюбил Рэдж, нет. То, что эта неведомая тварь, убивающая людей сотнями, никак не была связана с моей женой — даже эмоционально. Понятия не имею, был он ее отцом на самом деле или нет, но он не имел к ней никакого отношения!

— Я знаю. Когда мы первый раз говорили о ней еще на курорте, он остался равнодушен. Но там, в секте… Я сказал ему, что она жива, и вот это по нему конкретно так стукнуло.

— Любопытно. Почему вы так ему сказали?

— Потому что я верю в это, — твердо произнес я. — Труп старухи, который мне показали в морге, всего лишь искусная подделка. Возможно, Батрак тоже не был ни в чем уверен до конца. Он решил не убивать меня, чтобы, если что, использовать против нее или чтобы поймать ее… Не знаю. Чтобы строить хоть какие-то предположения, мне нужно сначала разобраться, кто он такой.

Вот и все, аванс я им выдал. Упоминать видение на темной улице, странный этаж и звонок я не стал. Да и не нужно им это. Если они и сейчас не заговорят по делу, они меня просто используют, а я такое сильно не люблю.

Они не спешили откровенничать. Громов сидел за столом, сомкнув перед собой руки, и раздумывал о чем-то. Антон делал вид, что его интересует исключительно ноутбук, хотя то и дело поглядывал на остальных. Сергей пялился на меня, словно ожидая, что я явлю миру чудо. Тане поболтать как раз хотелось, настолько, что она даже закусывала губу, чтобы сдержаться. Но уже было очевидно, что она не скажет ни слова по делу, пока не получит разрешение Громова.

— Ну же! — поторопил я. — Кто он такой? Какой-то демон?

Громов поморщился с таким видом, будто я ему в золотой портсигар дохлую лягушку засунул.

— Нет-нет, прошу вас, не нужно приплетать к этому никакую мифологию. Татьяна, будьте любезны, введите Николая в курс дела. По возможности кратко!

А Таня только этого ждала. Она бросилась к полкам, схватила какой-то тубус и достала из него копию очень старой гравюры. Я, конечно, в живописи не силен, но то, что я там увидел, больше всего напоминало Босха. Вроде бы наш мир — но совсем не наш. Дома искажены, изогнуты, стоят вопреки всем законам физики. По ним вьются то ли лианы, то ли щупальца, часть из которых сжимает в кольцах непонятных маленьких чудовищ. Чудовища побольше чувствуют себя на этих улицах куда свободнее. Одни из них бесконечно далеки от людей, они — откровенные монстры. В других есть что-то человеческое, и вот эти куда страшнее, потому что сразу начинаешь подозревать: они подобны тебе, они разумны, и если они уничтожат тебя, они сделают это не из голода, а из злобы.

— Это стилизованное изображение, — пояснила Таня. — Написано не с натуры, а со слов очевидцев… Выживших, сумевших выбраться оттуда, их мало было. В большинстве своем они были малограмотными и впечатлительными, потому давали неточное описание…

— Побудешь тут впечатлительным, когда у тебя прямо под ногами пасть открывается, — фыркнул Сергей.

— А можно точнее? — вмешался я. — Что это за место?

— Другой мир, — просто сказала Таня, как будто в этих словах не было вообще ничего странного. — У него нет единого названия, потому что на официальном уровне он, конечно же, никем не признан. Просто есть разные группы людей, которые о нем знают. Понятное дело, каждая группа предлагает свое название и настаивает на нем. Я предпочитаю название «Внутренний мир», хотя у многих, конечно, оно вызывает не те ассоциации. Богатый внутренний мир и все такое…

— Татьяна, по делу! — вмешался Громов.

— Это тоже по делу, — обиделась Таня. — Так вот, мы его называем Внутренний мир или Мир Внутри.

— Внутри чего? — удивился я.

Если бы они завели со мной такой разговор раньше, при первой нашей встрече, я бы послал их куда подальше. Но теперь я был ровно на одну мертвую деревню ближе к принятию любых вариантов.

— Внутри того, чем он должен был стать, — заявила Таня. — Этот мир — он призрак… Призрак целого мира!

— Этого мы точно не знаем, — возразил Антон. — Он недостаточно изучен для таких заявлений! Есть теория о том, что это мир, построенный из античастиц, который своей агрессивной пародией на наш мир олицетворяет отсутствие симметрии между материей и антиматерией…

— Верно только то, что это другой мир, — прервал его Громов. — Я тоже не верю в версию с призраком, хотя она имеет место. Это некая полноценная реальность, которая каким-то образом копирует нашу реальность, но изменяет и дополняет ее на свой лад. Эти изменения преимущественно деструктивны и опасны для человека, в этом мире живут существа, о которых нам известно очень мало. Но это же — мир неизученных ресурсов и огромных возможностей.

— Это мир уродов, — холодно произнес Сергей. — Чертов уродский мир, который убивает все, к чему прикоснется!

Да уж… Пока что я больше узнавал о них, чем об этом мире. Громов относился к той загадочной реальности прагматично: хотел извлечь оттуда выгоду, не важно какую. Таня была типичной ученой, для которой не существует добра и зла, есть только объекты для наблюдения. Сергей по какой-то причине ненавидел тот мир, как ненавидят иногда людей. А Антон, конечно же, боялся и старался не касаться загадочного пространства даже в обсуждении.

— Этот мир иногда соприкасается с нашим, — пояснила Таня. — Происходит это по большей части хаотично и бесконтрольно. Во многих случаях на местах соприкосновения пропадают люди, их просто утягивает туда. Иногда они возвращаются, чаще — нет. О Внутреннем мире известно уже очень много лет, но сведения о нем все равно скудные, потому что туда невозможно добровольно путешествовать, а любые попытки его изучить смертельно опасны.

Говоря об этом, она почему-то покосилась на Громова, но быстро отвела взгляд, словно устыдившись собственных мыслей.

— Так, я понял, это мир каких-то кракозябр, где людям не рады, — обобщил я. — Но при чем тут Батрак?

На самом деле я понял куда меньше, чем пытался изобразить… Да почти ничего! Только то, что это другой мир, в который лучше не соваться. Хотя само понятие другого мира, целого мира, было из области фантастики, и мой разум ему отчаянно сопротивлялся.

Ответила мне снова Таня с молчаливого разрешения Громова.

— О Внутреннем мире просто так не говорят. Соответственно, и изучать его открыто невозможно, и все же им порой интересуются очень серьезные люди, понимающие его ценность.

— Или фанатики, — добавил Сергей.

— Арсений Батрак был и тем и другим, — отметил Громов.

— Был? — переспросил я. — Так он и сейчас есть, живет и здравствует!

— Николай, поверьте мне на слово, в жизни Арсения можно провести очень яркую черту. По одну ее сторону он был, по другую — есть.

— Так вы действительно знали его?

— Я общался с ним много лет.

Никто из них, даже Громов, не знал, как именно Арсений Батрак познакомился с этим загадочным Внутренним миром. Вероятнее всего, получил знания по наследству, так чаще всего и бывало. Далеко за примерами ходить не надо: сам Громов узнал от отца, который тоже живо интересовался «ценнейшим ресурсом». Ну а его батя, в свою очередь, вполне мог получить первые сведения от фашистов, с которыми он активно сотрудничал во времена Великой Отечественной. Об этом Громов упоминал как бы между делом, будто и не было в таком сотрудничестве ничего зазорного. Я спорить не стал, но мысленную пометку сделал.

Нам тут важно, что Арсений чуть ли не с подросткового возраста интересовался всем, что связано с Внутренним миром. С отцом Громова он познакомился еще молодым, но уже получившим неплохую репутацию ученым. Понятно, что формально он занимался совсем другими вещами. Но фанаты этого мира умели находить друг друга.

— На тот момент Арсений уже был сыт теорией, — пояснил Громов. — Он искал человека, который спонсировал бы практические исследования. Конечно, тогда, еще в советское время, использовали другую терминологию, но суть от этого не менялась.

— О каких именно практических исследованиях идет речь? — уточнил я.

— Сбор любых материальных указаний на Мир Внутри, и в первую очередь порталы.

Последний портал, с которым я сталкивался, находился в компьютерной игре. Кто-то чуть более образованный подумал бы об архитектуре. Но Громов определенно имел в виду не это.

— Какие еще порталы?

— Это нечто вроде дверей между двумя мирами, — пояснила Таня. — Между пространствами постоянно существует граница, которую мы, к сожалению, пока очень плохо понимаем. Иногда она рвется спонтанно, и людей утягивает туда. Но есть места, где граница стабильно тонкая и соприкосновения миров случаются не в пример чаще.

— Вот именно это и искал Арсений, — подтвердил Громов. — Это же было нужно моему отцу, он понимал, что полноценно изучить тот мир можно только через контролируемое проникновение. У отца были деньги, у Арсения были знания. Им оказалось несложно найти общий язык.

Примерно в тот же период с Арсением познакомился и сам Громов — отец направил его курировать этот проект. Он был младше Батрака, но не принципиально. Эти двое неплохо сработались, хотя Павел Громов не был так же искренне увлечен Внутренним миром, как его отец.

С тех пор Арсений, по сути, вел двойную жизнь. Чтобы не привлекать к себе внимания, он по-прежнему занимался историей и археологией. Этим же он прикрывался, когда наступало время экспедиций по заказу семейства Громовых. Вот где он пропадал в свободное время, вот ради чего он отказался от семьи и друзей… Хотя отказаться ему наверняка было несложно, такой уж человек.

Увы, для успеха одного энтузиазма мало. Внутренний мир существовал по своим законам и никак не поддавался изучению. Ломалось оборудование, гибли люди, а главное, истекало время — у них обоих.

— Думаю, мой отец и Арсений хотели попасть туда с одинаковым рвением, — задумчиво произнес Громов. — Для отца это стало просто наваждением. Ему по жизни везло, от нашего мира он получил все — успех, карьеру, богатство. Он мог позволить себе все что угодно, но в какой-то момент перестал хотеть. Он зациклился, все его мысли были о том мире. Я был недостаточно опытен, чтобы объяснить ему, как опасны навязчивые идеи… Да и не думаю, что это вообще было возможно.

— А Батрак, ему зачем было так нужно туда? — спросил я. — Интерес ученого?

— Скорее вопрос выживания. От родителей ему достались не только знания, но и слабые легкие. Его мать, насколько я знаю, умерла от туберкулеза. Сам он тоже страдал от этой болезни — я помню, он жутко кашлял уже во время последних наших экспедиций.

Получается, когда мы беседовали о курорте, Батрак не соврал мне… Точнее, не столько правду сказал, сколько вспомнил былое. На тот момент ему уже было пофиг на горный воздух, но когда-то он нуждался в таком вот отдыхе.

Он почему-то вбил себе в голову, что тот мир способен его вылечить. Возможно, у него даже были основания… Хотя, как по мне, логика странная: чтобы докопаться до мира, который, возможно, его чуть подлечит, он отказывался от полноценного лечения в этом мире и шастал по местам, где человеку со слабыми легкими лучше не появляться. По сути, он сам себе запустил последний отсчет.

— Но мой отец доверял ему именно поэтому, — отметил Громов. — Он был уверен: тот, кто хочет спасти свою жизнь, не будет мошенничать, чтобы хапнуть побольше денег. Когда Арсений сообщил ему, что предельно близок к прорыву и сможет открыть контролируемый портал, отец ему поверил. Он лично участвовал в этом мероприятии, хотя я был против.

— Это было девятнадцать лет назад?

— Нет, это было гораздо раньше. Я знаю, на что вы намекаете — Арсений пропал не тогда. Хотя тот эксперимент тоже закончился плачевно.

На словах у Батрака все было под контролем. Но как дошло до дела, оказалось, что до контроля ему весьма далеко. Никакой портал он не открыл, так, чуть надорвал границу между двумя мирами, устроил хаос, который и привел к трагедии. В тот день многие погибли, включая Громова-старшего. Арсений выжил, но благоразумно сбежал, опасаясь мести недавнего приятеля.

— Позже мы с ним встречались на нейтральной территории, где я не мог его убить, — вздохнул Громов. — Он пытался убедить меня, что это был несчастный случай, что нам нужно снова работать вместе. Но я на это идти не собирался и послал его к черту. Ему это особо не навредило, скоро он нашел себе новых спонсоров.

Работать с Арсением Павел больше не мог, но от исследования Мира Внутри не отказался. А те, кто увлечен параллельным пространством, образовывали предсказуемо маленькое сообщество, где все друг друга знали. Вот и Громов был в курсе всех дел недавнего подопечного своего отца, даже не интересуясь ими намеренно.

— Скоро пошли слухи об очередном его гениальном прорыве, — сказал он. — Я-то был научен горьким опытом и предупреждал: не слушайте его! Что он говорит и что будет на самом деле — совершенно разные вещи! Будете, как я, близких хоронить потом!

— Но это ни к чему не привело?

— Нет, конечно. Арсений всегда был хорошим дипломатом, он умел нравиться людям. Деньги он нашел и команду для экспедиции собрал. Вот это как раз было девятнадцать лет назад.

— И? — оживился я. — Вы знаете, что с ним произошло?

— Точно этого не знает никто, потому что все десять человек, которых он потащил с собой, сгинули без следа. Исчезли — и все. Лагерь остался, оборудование осталось, а самих людей нет. Объяснение могло быть только одно: портал там действительно был и всю экспедицию в него утащило. На этот раз не вышел сухим из воды и Арсений, он оказался там же, где остальные. Я надеялся, что он умер — из Мира Внутри мало кто живым возвращается.

— Откуда вы знаете, что он не сбежал? — удивился я. — Могло оказаться, что кого-то там действительно в портал засосало, а он испугался расправы со стороны очередного спонсора и слинял.

— Маловероятно. У меня ведь с ним личные счеты! Это другие махнули на него рукой, не до того было. Я отслеживал его, я обнаружил бы, если бы он где-то мелькнул. Да и потом, не стоит забывать о том, что Арсений был одержим этим миром. Он не смог бы держаться в стороне от исследований, рано или поздно он бы проявил себя. А его просто не было. Лишь пару лет назад до меня дошла информация, что некто Арсений Батрак интересуется новостями исследований Мира Внутри.

— Так, стоп! — прервал его я. — Сроки не сходятся. Вы услышали о нем пару лет назад. Мне он говорил, что вернулся, кажется, четыре года назад… Точно не помню, да и не это важно. А важно то, что десять лет назад он помог Наталье Супоновой с основанием секты!

— Да, меня это тоже поразило, — кивнул Громов. — От вас я о таком услышал впервые. Если эта информация верна, получается, Арсений вернулся достаточно давно, но почему-то много лет таился или пользовался чужим именем… С этим нам еще предстоит разобраться, как и с тем, почему пару лет назад он стал достаточно активен.

— Снова полез в исследования?

— Скорее интересовался чужими прорывами, а потом и это делать перестал. Но я уже вычислил, что это действительно он, и стал следить за ним намеренно.

Громов не собирался заниматься этим лично, у него не было ни времени, ни желания бегать за Батраком. Он нанял специальную команду, которой я и был представлен. Они наблюдали за Батраком и параллельно занимались исследованиями Внутреннего мира.

Самой увлеченной натурой среди них была, безусловно, Таня. Она узнала о Внутреннем мире еще маленькой девочкой, исследованиями занимался ее дед. С тех пор Таня собрала всю информацию, какая только была доступна. Она наизусть знала все свидетельства очевидцев, помнила расположение самых вероятных порталов, а главное, не боялась этого мира. Она была очарована им, ей хотелось туда попасть, и она продолжила бы исследования, даже если бы Громов прекратил платить ей за это немалые деньги.

Сергей Аптушко отвечал за безопасность. Он долгие годы был военным и ни в какую мистику не верил, пока не столкнулся со стихийно открывшимся порталом во Внутренний мир. Из-за этого погибли многие его друзья и младший брат. С тех пор он чуть ли не вендетту самому себе поручил, он действительно верил, что можно отомстить целому миру. Идея казалась мне сомнительной, но в остальном Сергей был мужик толковый и спокойный.

Антон Эдуардов вообще вляпался во всю эту историю по глупости. Он до последнего не верил во Внутренний мир и прельстился щедрым вознаграждением. Он решил, что Громов — просто богатый безумец, с которого можно содрать побольше, ничего для этого не делая. Когда оказалось, что он ошибся, было уже поздно. Антон подписал контракт, по которому должен был отработать пять лет. В принципе, он мог бы и сорваться, выплатить штраф, благо у нас не рабовладельческий строй. Однако Антон смутно догадывался, что с Павлом Громовым лучше не ссориться. С тех пор он боялся, страдал, но работал.

И вот эта троица с тем или иным количеством охраны на каждой вылазке занялась наблюдениями за вернувшимся Арсением Батраком. Сначала казалось, что он не делает ничего — не работает, не исследует, просто живет. И туберкулезом определенно больше не страдает. Это было несколько странно, но терпимо. Может, он все эти годы занимался лечением!

Однако достаточно было понаблюдать за ним пару недель, и странности начали накапливаться. Отследить его перемещения порой было невозможно. Иногда он брал билеты на самолет или поезд, иногда арендовал машину, а иногда попросту исчезал. Но это еще ладно, с этим можно было смириться, допустив, что он засек слежку и хотел избавиться от нее.

Куда важнее для его преследователей оказалось то, что рядом с ним пропадали люди. Если он бывал где-то проездом, можно было не беспокоиться. Но если он задерживался хотя бы на две недели, исчезновений было не избежать.

Ни одно из этих исчезновений так и не получило объяснения. Люди попросту растворялись в воздухе, о них больше никогда ничего не слышали, а Батрак двигался дальше.

— Правильно ли я понимаю… Вы в какой-то момент разобрались, что он делает, но так и не помешали ему? — нахмурился я. — Не остановили его, не предупредили людей?

— Начнем с очевидного: людей о таком предупредить невозможно, — указал Громов. — Они не готовы верить. Вы даже после столкновения с определенными странностями нам не поверили, пока дело не дошло до того, что не соответствует реальности. Ожидать большего от обывателей было бы наивно. Ну а остановить его мы пытались.

— Да не то слово! — встрял Сергей. — Ты что ж думаешь, если б можно было, мы б его жить оставили, суку эту?

Довольно быстро они разобрались, что Арсений Батрак больше не человек. Он, похоже, помнил все, что было с ним до исчезновения, но вел себя совершенно иначе. Он стал опасен, и они попытались захватить его в плен… Это было ошибкой. Всех наемников, посланных за ним, он убил, а основной группе едва удалось унести ноги.

На плен они больше не надеялись, работали на уничтожение и все равно проигрывали.

— Мы много что попробовать успели, — признал Сергей. — Мы в него стреляли, сбивали на машине, поджигали его и даже взрывали здание, в котором он находился. Бесполезно! Его ничего не берет, он всегда возвращается все таким же.

— Но как именно это происходит? — уточнил я. — Он восстанавливается или все это просто его не ранит?

— А поди ж ты, рассмотри! — поежился Антон. — Рядом с ним после покушения нельзя оставаться, потому что, если оно не удалось, тебе хана. Мы это сложным путем выяснили.

Даже в основной команде изначально было не три человека, а пять — еще один военный и второй специалист по Миру Внутри. После неудачных попыток убийства Батрак их уничтожил, а уж сколько наемников он перебил — никто даже не считал.

Совсем осторожными самопровозглашенные охотники были вынуждены стать, когда он отомстил им. Он напал первым, разворотил один из домов Павла Громова, уничтожил всю охрану и чуть не добрался до основной группы. С тех пор они держались от него на почтительном расстоянии, но наблюдение не прекращали, надеясь, что он допустит ошибку.

— Так что он собой представляет? — спросил я. — Что он вообще такое, что он может? Я так понял, в том мире никто долго не живет… Почему он не только выжил, но и сумел вернуться?

— Слишком много вопросов, на которые я и сам не отказался бы получить ответы, — усмехнулся Громов.

— Тут еще вот какое дело… В том мире нет четко обозначенных видов, — добавила Таня. — По крайней мере, нам о них неизвестно. И распространенной разумной жизни нет. Случай Арсения Батрака слишком уникален, чтобы воспринимать его как представителя определенного вида.

— Но какие-то предположения у вас должны быть!

— Да, кое-что мы знаем.

— Так и я узнать бы не отказался! Раз уж я здесь и с вами.

Сергей бросил вопросительный взгляд на Громова, тот кивнул. Похоже, доступ все-таки получен…

— Мы зовем его Крысиный Король, — сообщил Сергей. — Потому что называть его старым именем слишком уж… человечно. Там, где он появляется, там крысы частенько мелькают, отсюда и обозначение.

— Оформленных видов там нет, но об отдельных сложных, предположительно разумных существах мы иногда узнаем, — подхватила Таня. — Когда о таком существе собирается хотя бы минимальный объем данных, мы передаем их вместе с присвоенным названием в международное сообщество людей, интересующихся Миром Внутри.

Она, похоже, воспринимала это все как серьезную научную деятельность. А как по мне, это было переливание из пустого в порожнее. Они что-то узнавали, но что-то придумывали и сами в это верили. Они давали названия и считали их классификацией. По-моему, это та же мифология, только на серьезных щах и за большие деньги.

— Кроме того, что он крыс дрессирует, что-то еще примечательное в нем есть? — спросил я.

— А ты в деревне на это не насмотрелся?

Тут Сергей определенно хотел меня задеть, но просчитался. Когда шок проходит, контролирую я себя неплохо.

— Насмотрелся, но там тоже были крысы или что-то вроде крыс. А вас, я так полагаю, он интересует не поэтому, вы бы иначе за ним не гонялись столько.

Громов посмотрел на меня с возросшим уважением. За кого он вообще меня держит? Одного разговора было достаточно, чтобы понять: этот человек ставит выгоду превыше всего, не стал бы он охотиться за Батраком ради одной лишь мести.

— Мы предполагаем, что он умеет открывать порталы, — признал Громов. — Или хотя бы знает заранее, где они откроются. В этом отношении Крысиный Король уникален. Нам известно, что раньше были прецеденты проникновения условно разумных существ из того мира в наш. Но это были в основном случайности. О том, кто контролирует порталы, мы узнали впервые.

Ну, что они впервые узнали — так себе показатель. Если кто-то действительно контролирует порталы между мирами — боже, какими категориями я теперь думаю… — отследить его почти нереально. Батрак просто ведет себя слишком нагло со всеми этими похищениями, вот и привлек внимание.

Отталкиваясь все от того же стремления к выгоде, я предположил:

— Я вам для того и понадобился, чтобы попробовать новый подход к нему… Из-за меня он сделал то, чего не делал раньше — я про погром в секте. Меня он выделил из толпы.

К чести Громова, отнекиваться он не стал:

— Да, это очень важные обстоятельства. Долгое время у Крысиного Короля не было никакого «якоря» в этом мире, его не интересовали ни люди, ни объекты. Но это черта еще Арсения Батрака — он и до своего исчезновения не был сентиментален и ни к чему не привязывался. Признаться, еще с тех пор, как мы узнали о его исчезновении, мы наблюдали за его дочерью.

— Просто супер, — сухо заметил я.

— Мы не ходили за ней по пятам, не подумайте!

— И вы не предупредили ее.

— Это снова возвращает нас к вопросам веры и неверия, — пожал плечами Громов. — Мы готовы были защитить ее, если бы Крысиный Король напал. Но он не проявлял к ней никакого интереса, и мы прекратили разрабатывать эту версию, убрали слежку. О том, что ваша супруга сама отправилась на встречу с ним, мы узнали слишком поздно и не успели ее предупредить.

Подозреваю, что вот тут он нехило так приврал. Они прекрасно знали, что Рэдж едет к своему папаше, это несложно выяснить. Они намеренно остались в стороне, позволили этим двоим встретиться, чтобы проверить, как отреагирует Крысиный Король.

Не зря мне сразу не понравилась эта компашка. Они, конечно же, пытаются выставить все однозначным. Крысиный Король — определенно зло, потому что он не человек. А они — силы добра, ведь они люди, как же иначе? И если насчет Крысиного Короля я был с ними согласен, то по поводу самих охотников у меня хватало сомнений.

К сожалению, я уже миновал тот этап, когда мог работать один.

— Так какие у вас планы на мою скромную персону? — осведомился я.

— Это мы, конечно же, обсудим, такое нужно решать вместе…

— Перестаньте, — перебил его я. Получилось не слишком вежливо, ну так и я не дворцовая фрейлина. — Я в этом деле новичок, никто не воспримет мое мнение всерьез, да и мнение я толковое не составлю с такими знаниями. А вы, пока везли меня сюда, наверняка десять раз продумали, что со мной делать. Давайте перейдем сразу к этой части: какую приманку вы хотите сделать для Крысиного Короля?

— Ни о какой приманке не может быть и речи, — возразил Громов. — Это опасно для вашей жизни, что уже весомый аргумент. И это опасно для всех, кто будет рядом. Поэтому мы решили сосредоточиться не на нем, а на вас. По какой-то же причине он признал вас особенным. Возможно, дело в чем-то, чем вы обладали изначально. Возможно, в связи с его дочерью. А может быть, он уже сам изменил вас для каких-то своих целей… В двух вариантах из названных трех вы можете быть связаны с Внутренним миром больше, чем обычные люди.

— И что? Я никакой связи не чувствую.

— Ее нельзя почувствовать. Определить ее можно только на месте разрыва границы… Поэтому я хотел бы предложить вам небольшой эксперимент. Нам известно место разрыва границы. Мы давно уже пытались организовать контролируемую экспедицию в тот мир, но значимого результата не было. Теперь мы бы хотели пригласить вас в отряд, направляющийся туда, в надежде, что это повлияет на итог.

Он замолчал, да и я не спешил отвечать. Я все ждал, когда он добавит что-то, что сделает его план чуть менее бредовым и самоубийственным. Но тишина затягивалась, и я вынужден был признать, что вот это — всё. Всё, до чего они додумались!

— Вы это называете «небольшой эксперимент»? — поразился я. — Да если себе пулю в лоб пустить — и то интриги больше! На что вы вообще надеетесь? Какую роль мне предстоит сыграть?

Громов на этот раз не ответил, а вот Сергей ухмыльнулся:

— Колышка!

— Какого, на хрен, колышка?!

— Которым дверь подпирают.

— Лучше я это объясню, — вызвалась Таня. Она повернулась ко мне: — Послушай… Самая большая опасность при экспедиции на ту сторону — то, что дверь закроется и вернуться уже не получится. Но если ты действительно связан с тем миром, а иначе Крысиный Король вряд ли отметил бы тебя, высока вероятность, что именно из-за тебя портал останется открытым. Через этот эксперимент мы убьем сразу двух зайцев. Во-первых, проверим, можно ли с твоей помощью изучать Мир Внутри. Во-вторых, узнаем, какое влияние ты имеешь на тот мир, а значит, и на Крысиного Короля! Опасно ли это? Да, для всех нас, и для тебя — в первую очередь. Но если у нас получится… Возможно, именно через тебя и с твоей помощью мы наконец найдем способ убить Крысиного Короля.

* * *

Они хотели, чтобы я дал ответ сразу же, а я не спешил, я взял паузу на размышления, и Громов неохотно позволил мне ее. Было же о чем подумать! И думать мне полагалось до утра, не дольше.

Аргумент против — моя почти гарантированная смерть. Самопровозглашенные охотники напоминали мне детей, которые нашли автомат и не представляют теперь, что с ним делать. Им очень уж хотелось попасть туда, особенно Громову, у которого это вообще наследственное. Причем он-то осторожность окончательно не потерял, он не собирался участвовать в операции лично, ссылаясь на возраст. А если я умру, Батрак так и останется безнаказанным, он продолжит убивать, и никто уже не найдет Рэдж.

Рэдж — это как раз мой аргумент за. Я уже не сомневался, что Батрак не меня, а ее как-то связал с тем миром, подсунув вместо нее ту мертвую старушку. Он рассчитывал убить Рэдж, но от меня узнал, что она, вероятнее всего, осталась жива. Получается, я ее подставил! Теперь я если и соглашусь на какой-нибудь безумный план по проникновению туда, то с единственной целью: предупредить ее, а лучше — спасти. Опять же, делать это нужно продуманно, а не бросаться в омут с головой…

В общем, я застрял. Для отдыха и размышлений мне выделили собственную спальню, просторную, нейтральную, определенно предназначенную для гостей. Размышлений было столько, что утопиться можно. С отдыхом упорно не складывалось. Я не то что спать — я оставаться в постели не мог. Повертевшись для приличия до часу ночи, я оделся и отправился бродить по дому, благо он был такой большой, что это сошло бы за полноценную прогулку.

Я ожидал, что в такое время дом будет пустовать. Сначала так и было, а потом я заметил, что из приоткрытой двери библиотеки струится теплый свет — настольная лампа, скорее всего. Я заглянул туда и убедился, что со светом угадал верно. На письменном столе горела лампа, а за письменным столом сидела Таня.

Она, похоже, не ложилась и не собиралась. Она окружила себя старыми книгами и увлеченно выписывала что-то из них. Из всей этой компашки она нравилась мне больше всего. В ней не чувствовалось ни алчности, ни ненависти, она была искренне увлечена своим делом. Возможно, это мне сейчас и нужно?..

Я тихо постучал по двери, чтобы предупредить о своем приходе, но Таня все равно подпрыгнула. Потом она разглядела, что это не Крысиный Король, а всего лишь я, и смущенно улыбнулась.

— Ой, а я не ожидала… Тут никого и не бывает в такое время!

— Я тут тоже не бываю в такое время, — усмехнулся я. — Как и в любое другое. Не спится?

— Да я вообще сова, я раньше трех все равно не усну! А ты чего бродишь?

— Мысли тяжкие покоя не дают.

Я сказал это спокойно, насмешливо даже, но Таня все равно помрачнела.

— Тут я тебе ничего не подскажу…

— Да я вроде и не просил о подсказке.

— Но я все-таки рискну сказать, что лично я хотела бы, чтобы ты пошел. Очень хотела бы!

И ведь не врет: очень хочет! Взгляд просящий, лицо грустное. От вопроса я попросту не удержался:

— Зачем тебе это? Ты же знаешь, насколько опасной будет эта экспедиция, даже если я соглашусь.

— Потому что это нечто по-настоящему новое, то, что мы еще не пробовали. Это реальная возможность первого контакта!

— С кем? — изумился я. — Насколько я понял из ваших же рассказов, разумная жизнь там встречается даже реже, чем на бесплатном семинаре по саморазвитию. Допустим, все получится, мы попадем в тот мир, не превратившись при этом в фарш. Где гарантия, что на той стороне нас встретит кто-то разумный?

— Но я же говорю не про конкретную форму жизни, я говорю про сам мир!

— Ты говоришь про мир как про разумное существо, а это ненормально — даже в пределах абсурдной ситуации, в которой мы существуем.

На этот раз она не смутилась. Таня была не слишком уверена, когда речь шла о ней лично. Но этот самый Мир Внутри был для нее кумиром, который безупречен.

— Так ведь для меня он и есть разумное существо!

— Не уверен, что понимаю.

— Я не зря сказала, что насчет того мира не существует единого мнения. У каждого, кто здесь работает, своя версия. Мы знаем, что эти версии разные, и предпочитаем сосредотачиваться не на различиях, а на общих интересах. Мои убеждения здесь никто не разделяет, но я к этому и не рвусь. Я знаю о Мире Внутри больше, чем они, поэтому верю самой себе.

— Хорошо, и что же он для тебя?

— Он — призрак живого мира.

Она произнесла это так уверенно, что я даже позавидовал. Я бы не смог!

— Слушай, я понимаю, что мы давно уже ступили в зону мистики… — начал было я.

Однако Таня прервала меня:

— Нет, о мистике не думай. Неправильно объяснять все, что непонятно нам или не поддается привычным методам исследования, мистикой. Первобытный человек считал, что огонь, выбитый молнией, есть воля божия. Но разве от его веры или неверия что-то становилось правдой? Ну а в каком-нибудь Средневековье тебя бы признали демоном из-за бионического протеза и сожгли на костре.

Я невольно вспомнил происшествие в секте.

— Не только в Средневековье…

— Ну вот! Иногда невозможность что-то изучить и разобрать по правилам науки связана с отсутствием нужных инструментов. Мы привыкли к своему миру и располагаем инструментами только для его изучения. А там все по-другому — и нельзя вот так вешать ярлыки!

— Но ты все равно используешь слово «призрак», — указал я.

— Ну так не изобретать же мне новый язык ради этого! — рассмеялась Таня. — Есть несколько версий происхождения того мира, придуманных не мной. Я решила придерживаться одной, чтобы не метаться и далее все изучать с позиции этой версии.

— В чем же она заключается? И почему именно она?

— Потому что в рамках этой версии я могу увидеть тот мир, даже не разыскивая его.

— Да ладно!

— Да, — настаивала она. — Хочешь, и тебе покажу?

— Заинтриговала, показывай!

Она встала из-за стола и направилась к окну, за которым мирно дремали голые деревья. Однако Таню интересовал не сад, она указала куда-то наверх, в небо.

— Вон он!

Я, совсем растерянный, посмотрел в том направлении, куда она указывала. Ночь выдалась ясная, небо хорошо просматривалось, и там… не было ничего. Я ожидал разглядеть какой-нибудь самолет или загадочное свечение, хотя это было бы слишком уж своевременно — тому миру проявить себя именно в момент нашего разговора. Но нет, чуда не произошло, над домом мерцали звезды и подмигивала нам бледная половина Луны.

— Э-э… на что именно я должен смотреть?

— Так на Луну же! — пояснила Таня.

— При чем здесь она?

— Мир Внутри находится внутри Луны!

Не сказать, что до этого все шло строго по науке, но теперь история вообще съехала непонятно куда. Я покосился на Таню с явным сомнением, однако на нее это никак не повлияло, она в себе была уверена.

— Существует теория о том, что Луна — это самый большой осколок планеты, которая существовала задолго до появления жизни на Земле, — продолжила она. — Единственный осколок, сохранившийся по сей день. На той планете тоже могла зародиться жизнь, такая же, как наша, для этого были все условия. Но сложилось так, что две схожие планеты оказались слишком близко и столкнулись. Одна из них разлетелась на мелкие осколки и стала непригодна для жизни. Вторая же, пострадавшая куда меньше, стала Землей.

— Ты что, только что сравнила Землю с маньяком-убийцей?

— Не с маньяком! Но убийцей она в некотором смысле была.

— Просто замечательно…

— Верь во что хочешь, — пожала плечами Таня. В ее голосе не было и тени обиды. — Но я буду верить в то, что мне ближе. Внутренний мир — это призрак того, чем могла стать Луна. Этот мир не сделался полноценным, он — всего лишь остаточная энергия. А энергия людьми изучена лишь отчасти, поэтому тут и получается приписать мистику, которой нет.

— Но если этот мир не сформировался и не развился, откуда там сходство с нашим? Откуда жизнь?

— Потому что Луна и Земля оказались в вечной сцепке, — невозмутимо объяснила Таня. — Они всегда были вместе. Земля не отпускает Луну. Луна серьезно влияет на Землю. Из-за этого и энергия, которая могла бы стать полноценным миром, не может развеяться. Она вынуждена существовать здесь, но это не значит, что она должна оставаться пустой. Не имея возможности создать что-то самостоятельно, она копирует то, что создала Земля. В некотором смысле это верно — Земля ей задолжала.

Мне было сложно поверить, что мы действительно ведем этот разговор… такой разговор! Если бы Таня хоть раз застеснялась своей веры, беседа пошла бы по-другому. Однако у нее была уверенность, которой мне остро не хватало, а значит, и насмехаться над ней я не мог.

— Но если она копирует то, что видит на Земле, почему получается вот такое мутировавшее нечто? — поинтересовался я, вспомнив гравюру, которую показывала мне Таня.

— Потому что призрак никогда не будет равен живому организму.

— Планета — не организм.

— Это нормальная, здоровая, функционирующая система, в некотором смысле — единый организм. А Внутренний мир — это останки чего-то, что могло стать таким же, но так и не стало, да и не сможет. Оно меньше нашего мира, и среди найденных свидетельств его жизни есть намеки, что у целого мира может быть некий единый разум, то, что его породило.

Я уже понял, что не переспорю ее. Какой бы неудобный вопрос я ни придумал, Таню он не смутит, она тут же подберет ответ. И дело даже не в том, что ей хочется выйти победительницей, она ничего не придумывает, она сама себе верит. То, что мне кажется жутчайшей дичью, для нее вполне логично.

— Но если это действительно разумный мир, он породил Крысиного Короля, — напомнил я. — И вот с этой хренью ты хочешь установить контакт?

— Ты снова используешь стандарты нашего мира, а в частности добра и зла. Люди ведь сами не могут до конца разобраться, что злом считать! А там все по-другому. Да и потом, мы мало что знаем об отдельных формах жизни, пришедших оттуда. Может, Мир Внутри создал Крысиного Короля. А может, Крысиный Король зародился на основе этого мира, как паразит. Послушай, я не знаю, удастся ли людям когда-либо установить контакт с этим миром, даже если он действительно разумен. Но я хочу быть первой, кто попробует!

— Да уж… Если бы я был разумным миром, я бы держался от людей подальше!

— Надеюсь, я хоть как-то смогла тебе помочь, — улыбнулась Таня.

— Спасибо, что рассказала мне, — уклончиво ответил я.

Мы с ней расстались, и у нее хватило такта не спрашивать, что я решил насчет экспедиции. Это правильно, потому что не решил я ничего.

Я вернулся в свою комнату и еще немного постоял у окна, разглядывая Луну. Ответов мне это предсказуемо не принесло, хотя она сегодня ночью действительно напоминала бледного призрака. Неужели она и правда?.. Да ну, не может быть.

Я плюхнулся на кровать, собираясь поваляться до рассвета, но сам не заметил, как задремал. Разбудил меня на сей раз не кошмар, а звонок стационарного телефона, стоящего на тумбочке возле кровати.

За окном все еще было темно, так что я спросонья подумал: случилось что-то срочное, и трубку поднял быстро. Однако заговорил со мной совершенно спокойный голос Громова.

— Николай, я вас не разбудил? Не хочу давить, просто я привык решать деловые вопросы с утра.

Из-за внезапного пробуждения и беспокойной ночи у меня теперь раскалывалась голова, да еще этот тип меня раздражал, так что ответил я без энтузиазма:

— Разбудили, и этот вопрос решить не получится вот так, по щелчку пальцев. Мне обязательно отвечать прямо сейчас?

— Нет, если вам еще необходимо время подумать. Просто уже семь утра, и я решил уточнить.

Действительно, аж семь утра…

— Благодарю за напоминание, но я все-таки еще подумаю!

— Как вам будет угодно.

Я положил трубку на место и отключил телефон от сети. Я надеялся перехватить еще пару часов сна — хоть какое-то послабление в преисподней, поглотившей мою жизнь в последнее время! Но не срослось. Я только-только начал засыпать, сознание погрузилось в то смутное состояние, когда мыслей уже нет, но и полного отключения от тела — тоже, когда снова затрезвонил телефон.

Упрямый же старик попался… Он что, так и будет мне каждый час перезванивать? В воспитательных целях я собирался не брать трубку, однако тут даже до моего усталого сознания дошло, что Павел Громов не может мне звонить. Ему для этого нужно, чтобы телефон был проводом подключен к сети. А тот, кто может дозвониться на выключенный телефон, — далеко не Павел Громов.

Я подскочил на кровати как ошпаренный, в таком состоянии да в темноте не сразу вспомнил, с какой стороны этот дурацкий телефон, но все-таки нашел его. Едва поднеся трубку к уху, я сразу же услышал знакомые помехи, которых при разговоре с Громовым не было.

— Рэдж? Рэдж, это ты?

Но это была не Рэдж. Со мной заговорил незнакомый голос… детский голос! Сквозь жуткий шорох помех ко мне обращалась маленькая девочка — лет, может, четырех-пяти…

— А ты меня любишь?

— Что?.. — только и смог произнести я.

— Ты будешь любить меня, когда я приду?

Сказала — и смеется, а у меня от этого смеха все холодеет внутри.

— Кто ты такая? Где Рэдж?

Но на этот вопрос она не ответила, ее голос поглотили помехи, и трубка затихла той тишиной, которая и полагается отключенному телефону.

* * *

Я согласился, потому что по-другому уже нельзя.

Я могу отказаться сейчас — и мне хочется. Мне не нравятся ни хитрые взгляды Громова, ни честная увлеченность Тани. Я могу уйти и пытаться сделать все один или поискать помощь в другом месте. Но я уже никогда не смогу отстраниться от всего этого и сделать вид, что Рэдж просто умерла, без каких-либо странностей. Тот мир, чем бы он ни был, достанет меня. Отпустить Рэдж по-настоящему я не сумею, я слишком сильно ее люблю, и призрак воспользуется этим.

Ожидание беды порой хуже самой беды, и мне проще было покончить со всем сейчас, так что я дал свое согласие на экспедицию. Дальше мне ничего не нужно было делать, Громов и компания засуетились сами. Они, видно, опасались, что я передумаю, а то и вовсе сбегу, потому старались осуществить все как можно быстрее. Уже через пару дней мы ехали к предполагаемому порталу.

Нас было семеро: я, основная группа и три хорошо вооруженных охранника. Вряд ли это были какие-нибудь новички, не представлявшие, куда мы едем. Громов очень надеялся на успех этой операции, а потому не мог допустить, чтобы все сорвалось из-за истерики персонала. Так что сопровождали нас суровые дядьки от сорока до пятидесяти лет. Думаю, они уже не раз имели дело с такими заданиями и примерно знали, чего ожидать.

Из-за этого я совсем уж их не понимал. Можно согласиться на такое по наивности и неверию, так когда-то попался Антон. Но если они понимали, что там будет хреново, ради чего поехали? Только ради денег? А много ли денег нужно мертвецу? Может, они недооценивали угрозу… Я видел, что один из них то и дело дергается и глаза у него странные… С этим все ясно: нарик, да еще и принял для храбрости. Но что двигало остальными двумя — для меня было полнейшей загадкой.

Громов, конечно же, с нами не поехал. Громов умный. Он клятвенно пообещал, что все время будет на связи, и обещание это наверняка выполнит. Сложно ли быть на связи, когда тебе ничего не угрожает? Если не боишься предсмертных криков, так и вовсе без проблем.

Мне объяснили, что мы едем на заброшенную железнодорожную станцию. Раньше она обслуживала небольшой городок, образовавшийся вокруг крупного завода. Но еще в прошлом столетии он оказался покинут. Официальной причиной назвали пожар на заводе и последовавшее за ним загрязнение окружающей среды крайне мерзкой химией. Однако мне уже рассказали, что взрыв стал скорее следствием, чем причиной.

А причиной послужило то, что в этих местах частенько рвалась та самая граница, миры соприкасались, и сюда попадала редкостная дрянь. Люди пропадали и умирали так, что от одного взгляда на труп поседеть можно было. Естественно, местные не дураки были, съехали при первой возможности, и город опустел.

Но город нас не особо интересовал. За последние годы там не раз проводили исследования фанаты Внутреннего мира. Они и определили, что наиболее высокая вероятность угодить в портал в тоннеле, через который поезда в прошлом попадали на станцию. Некоторые, чтобы подтвердить свою теорию, даже отправлялись туда, и никто не вернулся.

Я смутно догадывался, что такая же участь ожидает и нас. В лучшем случае напрасно помотаемся, портал не откроется, такое тоже бывало. В худшем — влетим туда и застрянем, потому что мое присутствие вовсе не делает нас особенными. Но меня не пугал даже худший вариант. Так я, по крайней мере, буду ближе к Рэдж, это увеличит мои шансы ее найти.

Мои спутники были настроены куда оптимистичнее. Они тащили с собой чертову тучу оборудования, которое должно было не только сохранить нам жизни там, но и показать, как вернуться обратно. Я в это не вмешивался и лишних вопросов не задавал, большую часть дороги я просто смотрел в окно. Взаимодействовать с окружающими мне пришлось лишь однажды, когда Сергей попытался подсунуть мне пистолет.

— Не надо, — только и сказал я.

— Уверен? Без оружия туда пойдешь?

— Если хотя бы половина того, что вы рассказали мне о том мире, правда, никакое оружие мне не поможет.

— Суди сам.

Он определенно считал, что я совершаю ошибку — по глупости или по трусости. Он, по ходу, про протез забыл. Это даже лестно.

Стрелять, когда у тебя всего одна рука, та еще задача. Нет, это возможно, особенно из пистолета. Но это не быстро и требует определенной сноровки. Я вот, например, не умею, и у нас нет времени меня учить.

Да и потом, в эти дни функциональность моего протеза, увы, снизилась. Тут надо понимать, что он контролируется двумя способами. Ряд простейших движений запускается через датчики, управляемые мышцами на культе. Но вот сложные движения пальцев задаются через специальное приложение на смартфоне. Штука это удобная, при желании я могу весьма эффектно продемонстрировать миру средний палец в стиле Терминатора, причем быстро.

Однако после звонка по межмировой линии мой смартфон восстановлению не подлежал. У меня даже не было времени купить новый со всеми этими переездами. Громов выдал мне телефон для связи, но для установки приложения гаджет уровня «кирпич» не подходил. Так что приходилось довольствоваться базовыми функциями.

На станции нас встречала другая группа — пять человек, я никого не знал. Мне объяснили, что двое из них — охранники, остальные — ученые. Им предстояло остаться здесь и следить за сигналом, который мы будем подавать оттуда. Опять же, это в теории, как оно будет на самом деле — никто не знал.

Заброшенная станция представляла собой жалкое зрелище. Нет, создавали ее когда-то весьма симпатичной: аккуратная платформа, кованые столбы, крыша-навес, лавочки, маленькое здание касс и администрации. Но за то время, что здесь не было людей, это место пришло в катастрофический упадок. Ржавчина сожрала все, что хоть отдаленно напоминало металл, сделала трухлявым и ломким. Грязи было столько, будто тут только позавчера осушили болота. Черной, подсохшей, но еще вязкой грязи… Не знаю, откуда она взялась. Да и не хочу знать.

Разрушений было многовато для такого срока. Мне уже доводилось видеть и станции, и города, которые существовали без людей гораздо дольше. И держались они лучше! А тут погодные условия не самые плохие, никаких особых факторов нет — и такое гнилье…

Я не стал спрашивать о причине, и так ведь знал, что мне ответят. Тоннель был далеко — просматривался черной точкой на горизонте. Но даже так ветер доносил до станции ледяной воздух и какие-то звуки, которые я упрямо списывал на эхо.

На основном пути и вспомогательных догнивали поезда — три ржавые громады, такие же бесполезные, как все остальное тут. Связываться с этими крокодилами не было нужды, для нас уже подготовили неплохо восстановленный головной вагон. Конечно, он тоже не тянул на возвращение к славному прошлому, ни один хотя бы отчасти адекватный пассажир туда и ногой не ступил бы. Но мы-то не сильно адекватные, нам можно!

В вагоне укрепили двери, заменив их механизм, полностью восстановили окна, наварили на них защитные решетки. Тут хватало места и для оборудования, и для людей. Техник, которого я не знал, объяснял что-то Сергею и Антону. Я наблюдал за всем этим со стороны, я все еще чувствовал необъяснимую отстраненность от происходящего, да и не пытался от нее избавиться. Так лучше, так я сам спокойнее буду.

Ко мне подошла Таня, сжимавшая в дрожащих пальцах раскуренную сигарету.

— Нервничаешь? — поинтересовался я. — Я думал, ты рада будешь.

— Я и рада! Но все равно волнуюсь.

Таня, в отличие от меня, пистолет взяла. Значит, и она не могла поручиться, что первый контакт пройдет мирно да с хлебом-солью.

Когда подготовка была закончена, Сергей позвал нас с таким видом, будто именно из-за нас экспедиция не стартовала на час раньше. Я не был задет, меня предупреждали, что в напряжении он вечно чем-то недоволен. Я видел, что все, кто входил в вагон, сжимали в руках оружие. Я же просто плюхнулся на первое свободное кресло у окна. Я только спросил:

— Что будет, если портал не откроется?

— Покатаемся, — усмехнулся Сергей.

— Выедем за пределы тоннеля и почти сразу вернемся, — пояснил Антон. — Таким образом у нас будет две попытки прохождения через опасную зону. Если ничего не получится, попробуем в другой день при другой фазе Луны.

Он тоже упомянул Луну… Очень, очень любопытно. Я сильно сомневался, что Антон — сторонник романтичной теории про неприкаянный призрак другого мира. Получается, Луна реально связана с переходами в то пространство, пусть и непонятно как.

Когда двери были заблокированы, поезд двинулся с места, медленно, тяжело, словно бесконечно уставший зверь, которому покоя не дают даже в могиле. Из-за этого наше приближение к тоннелю было по меньшей мере постепенным, и все равно мне казалось, что все происходит слишком быстро. Я был не готов, но я никогда не буду готов.

Надо сказать, что готов не был никто. Я видел, что они беспокоятся все сильнее, скрывая это с той или иной степенью артистизма. Самое смешное тут то, что я со стороны наверняка казался равнодушным — я-то видел свое отражение в стекле. Возможно, они подумают, что я псих, раз не боюсь приближения к смерти, но оно и к лучшему.

День выдался пасмурный, полутемный, и чем ближе мы оказывались к тоннелю, тем меньше света оставалось между нами. Но и это было нормально, а других указаний на то, что рядом скрыто нечто необычное, я не увидел. Здесь не было засохших деревьев или мертвых животных, как в сектантской деревне. Просто ржавая железная дорога — и не более того.

У поезда работали фары, бросавшие в абсолютную тьму рыжий свет, но его мало на что хватало. Нет, впереди-то наверняка было видно, что происходит, а сбоку, где сидел я, — только какие-то вспышки и блики. Я надеялся, что нам объявят, получается хоть что-то или нет, но все молчали. Тишину нарушал только стук колес и попискивание датчиков, в показаниях которых я не понимал ровным счетом ничего.

Тоннель оказался длиннее, чем я предполагал, а может, это я опять потерял чувство времени. Так или иначе, впереди снова забрезжил хмурый серый свет неприветливого дня. Значит, тоннель мы проехали, первая попытка сорвалась. Ничего, не последняя ведь!

По крайней мере, это я думал, что попытка сорвалась. Я уже успел посмотреть карту и знал, что выкатиться мы должны были в поля. По старой схеме поезд около часа колесил через луга и всякие там живописные рощи, прежде чем добирался до очередного островка цивилизации. Это гарантировало, что нашему эксперименту никто не помешает.

Однако, когда мы покинули тоннель, выяснилось, что ожидает нас совсем не чистое поле.

Поезд медленно и плавно выехал на… городскую площадь. Городскую, блин, площадь! Судя по тому, что остальные тоже шокированно пялились в окна, мне это не мерещилось. Мы прибыли в город, причем не маленький и не заброшенный, как тот, из которого мы стартовали. Мы оказались на широкой, мощенной плиткой площади — именно там обрывались рельсы, и поезд едва успел остановиться. По периметру площадь окружали черно-серые многоэтажные дома. Вот только они не поднимались к небу, нет, город был изломан и вместе с тем цел. Его попросту так построили. Здесь был дом, который закручивался угловатой спиралью, и дом в форме молнии. Дом, согнувшийся под прямым углом, и дом, будто собравшийся падать, да так и замерший.

Казалось, что тут произошла какая-то катастрофа и все вот-вот рухнет… Но недолго казалось. Потому что время шло, а ничего никуда не падало. Город был изломанным с самого начала и оставался таким уже неведомо сколько.

Небо над нами было затянуто сплошной пеленой перламутрово-серых облаков, пропускавших совсем мало света. Из-за этого в городе царил полумрак, и во многих домах горели окна. Явно электрическим светом, как в обычных многоэтажках! Получается, здесь кто-то жил… получается, люди? Неужели это могли быть люди?

Однако на улицах я не видел никого и ничего, только иногда из переулков вырывались извивающиеся кольца сизого дыма, притом что огня я нигде не заметил. Чуть дальше, за одной из линий домов, просматривалась бурная темная река, едва сдерживаемая бетонными набережными, хотя в нашем мире возле тоннеля никакой реки не было.

Таня первой объявила то, что все мы уже поняли:

— Что ж, поздравляю! Мы внутри! Мы — первая группа, которой удался контролируемый вход в этот мир!

— Только праздник из этого устраивать не надо, — поморщился Сергей. — Это все будет контролируемо, если мы выйти сумеем!

— Пока все указывает, что сумеем, — сообщил Антон, не отрывавшийся от компьютера. Думаю, смотреть в окно ему было попросту страшно. — Я все еще отслеживаю сигнал тех датчиков, которые остались на станции. Компьютер не может определить, на каком расстоянии от нас они находятся, и так не было бы, если бы мы остались в своем мире. Но он видит, где они находятся, указывает направление…

— То есть, если мы пойдем обратно по этим рельсам, там будет портал? — уточнил я.

— Вероятнее всего, да.

— Вот и проверим, но потом, — заключил Сергей. — Так, народ, прямо сейчас домой мы не идем, не для того тащились! Да, нам повезло, мы оказались в относительно мирном участке этой дьявольской пучины. Но не хватало еще расслабляться! Во-первых, тут все не такое, как кажется, нам это сто раз повторяли. Во-вторых, у нас есть основания полагать, что этот мир регулярно меняется, тут все может в любой момент схлопнуться! Так что кто будет туриста из себя изображать, тому ногу прострелю!

Ногу он прострелит… Как будто это облегчит нам экспедицию! Дипломат из него так себе.

— Мы должны держаться вместе, — продолжил он. — Все одной группой! Никакого разделения! Наша задача — собрать как можно больше материалов. Фото, видео, образцы — все что угодно! Слушаться меня и Татьяну, она у нас тут отвечает за науку. Если вдруг кто окажется таким кретином, что умудрится потеряться, встречаемся здесь через два часа. С местными ни в какой контакт не вступать, нет здесь полноценных местных! Всем все ясно? Вопросы есть? Нет? Тогда выходим!

Я слушал его и не спорил, потому что спорить было бесполезно. Хотя я уже знал, что буду вести себя несколько иначе. Это у них научные цели, я сюда по другой причине пришел. И если секрет того, что портал нас пропустил и не прожевал, действительно во мне, они сами заинтересованы в том, чтобы меня не потерять.

Наше присутствие по-прежнему не вызывало никакой реакции в городе, площадь оставалась пустой. Когда мы вышли, нас встречал сырой пронизывающий холод — тот самый случай, когда температура, может, и не слишком низкая, но из-за сырости кажется, что мороз проникает повсюду, обвивает щупальцами, и укрыться от него невозможно.

В воздухе застыл странный запах, и я никак не мог определить его источник. Запах этот не был таким тошнотворным, как на том этаже, но не был он и приятным. В нем сливались запахи речной воды, дыма и прелой травы. Из-за этого, да еще сырости, дышать тут было тяжело, но Антон предупредил нас, что опасности для жизни нет. Что бы ни зависло в воздухе, оно не ядовито.

Мы заблокировали двери поезда, хотя и не знали, сумеем ли вернуться на нем. Но хоть какую-то базу здесь иметь надо! Если мы все-таки разделимся, это будет отличная точка сбора. А мы разделимся, это я знаю наверняка.

Первым шел Сергей, за ним — Таня и Антон, по бокам прикрывали охранники. Мне тоже полагалось держаться в середине как единственному безоружному (про мою инвалидность они открыто говорить не рисковали, люди по умолчанию боятся таких тем). Я там вначале и шел, но незаметно, по чуть-чуть, начал сбавлять шаг и в итоге оказался замыкающим.

На площади было чисто и пусто. На улицах тоже было чисто, но там вился дым. Он скользил через воздух ажурными пепельными щупальцами, и было совершенно непонятно, откуда он исходит и по какому принципу двигается, ведь ветра между домами не было. Иногда он налетал большими облаками, ослепляя нас, и когда такое случилось первый раз, Сергей был уверен, что это диверсия перед атакой.

Но атаки не было, на нас никто не нападал, потому что некому было напасть. Мы продвинулись вглубь улиц, и площадь уже скрылась из виду, а мы по-прежнему никого не встретили. Заглянуть можно было только в окна на первом этаже, те, где горел свет, но и там мы не обнаруживали ничего примечательного. Там находились обычные квартиры! Разная банальная мебель, чистота, книги, пледы на диванах… И — никого. Однажды мы даже увидели на столике чашку с дымящимся чаем. Ее будто бы только что оставили, хозяин отлучился буквально на минутку… Но сколько бы мы ни ждали, в просматривающиеся комнаты никто не возвращался. Все это тщательно снималось на видео, хотя я слабо представлял зачем. Такие кадры уж никак не докажут существование мира-призрака!

До Сергея тоже дошло, что мы напоминаем детсадовцев на выгуле и бестолково тратим время.

— Нужно заходить в дом! — объявил он. — По-прежнему держимся вместе, не расходимся, в контакт не вступаем!

Все покивали, ну и я покивал, продолжая оставаться позади. На мою удачу, когда они ломанулись в дом, на нас налетело очередное облако сизого дыма. Остальных оно поторопило, а мне дало возможность неслышно скользнуть в узкий переулок. Он оказался не глухим, я ускорил шаг и скоро был уже на соседней улице, оттуда тоже убрался переулками, запутывая след.

Объективно действия мои были на редкость тупыми — уж простите, как есть. Я скрывался от единственных, кто может меня защитить, и тащился непонятно куда. Я не тешил себя иллюзией, что здесь на самом деле не все так плохо. Да я чувствовал, что это жуткая дыра, по сравнению с которой деревня, полная трупов, покажется цветочками!

И все равно я уходил. Потому что знать про это место что-то конкретное невозможно, а исследовать его мне без надобности. Я прибыл сюда ради Рэдж, и меня не покидало чувство, что при остальных она не приблизится ко мне, просто не решится. Она ведь никогда не выходила со мной на связь, когда рядом были другие люди.

Уже очевидно, что она попала в этот мир из-за своего папаши. Но, может, не просто попала! Может, он что-то сделал с ней… И теперь она боится или стесняется показываться мне на глаза, а другим не доверяет.

Только вот стесняться меня ей было не нужно. Я мог принять ее любой, я знал об этом — точно так же, как она когда-то приняла меня.

Итак, я оторвался от группы, но чуда не случилось. Меня никто не ждал в этом городе, и улицы оставались пустыми. Не появилось никаких указателей, здесь не было телефонов, способных зазвонить в нужный момент… Словом, я двигался вслепую. Иногда мне казалось, что я что-то слышу — не звук даже, а отзвук, прилетевший издалека. Но никакого другого указания на постороннее присутствие не было.

Я посмотрел наверх и обнаружил нависающее прямо надо мной здание. Огромное здание с сияющими желтыми окнами, в которых виднелась все такая же нормальная жизнь, будто и не замечавшая эти игры с гравитацией. Я не представлял, на чем и как держится этот дом. Но я слишком четко понимал, какое невразумительное кровавое пятно от меня останется, если он рухнет мне на голову, а потому пошел быстрее.

Свернув на соседнюю улицу, я наконец остановился как вкопанный. Нет, здесь по-прежнему никого не было, но здесь обнаружилась надпись! Сделанная белой краской на стене, она, как и на том проклятом этаже, выдавала почерк Рэдж, не оставляя никаких сомнений, что это написала моя жена. Здесь слова были другие: «Соблюдай правила игры».

Что ж, смысла в них было не больше, чем в предыдущей надписи. Какой игры? И где мне узнать эти правила? Чтобы соблюдать их, сначала не мешало бы узнать! Мне казалось, что кто-то попросту издевается надо мной, но это не могла быть Рэдж, она бы никогда так не поступила. Она знает, как мне тяжело без нее!

Ну и как это тогда понимать? Кто-то подделал ее почерк или она действовала не по своей воле?

— Рэдж! — крикнул я. — Ты здесь?

Это было не менее тупое решение, чем отделение от группы. Если здешние чудовища и не почуяли меня, то уж теперь точно услышат. Да плевать на них! Я ведь пришел сюда не для того, чтобы поселиться и жить до старости, все сводится к моей жене.

Я подошел ближе к стене и коснулся надписи рукой. Краска уже высохла, и это лишь означало, что ее нанесли больше пары часов назад. А дальше временной промежуток был не ограничен, до бесконечности, и у меня не было никаких гарантий, что Рэдж все еще в городе… или что она оставила эту надпись для меня.

Я должен был продолжать поиски и не должен был оставаться на месте. Не так уж сложно сообразить. Если Рэдж не отозвалась сразу, значит, не услышала меня, зато услышать мог кто-то другой, а мне тут ни с кем не хотелось встречаться.

Соседние улицы были ничем не примечательны, и я снова остановился лишь на той, где впервые увидел магазин. Хотя нет, «магазин» — слово слишком строгое, слишком современное, рисующее рекламные плакаты и кассовые аппараты. А это скорее была лавка, занимающая первый этаж очередной изуродованной высотки. Большие окна, золотистый свет нескольких ламп под абажурами внутри и деревянные полки с книгами — на весь зал. Книги были старые, в разноцветных обложках, определенно дорогие… Над лавкой не было никакой вывески, но, кроме букиниста, у меня вариантов не нашлось.

Массивный деревянный прилавок, украшенный причудливой резьбой, оказался пуст. Это вроде как намекало, что меня там не ждут, но… Я устал маяться на этих улицах, я же ничего не добился! Может, внутри я найду подсказку? Да и потом, книги — ценнейший источник информации. Если я вернусь к остальным с книгами, я даже смогу избежать истерики Сергея на предмет того, что я попрал его авторитет.

Понятно, что заходить в такие места в одиночку да без оружия — сомнительная идея. Но лавка выглядела такой уютной и безобидной, что я решился. Я подошел к двери и уже намеревался проверить, заперта ли она, когда за спиной у меня вдруг прозвучал детский голос.

— Не входи.

Мать честная, да у меня чуть сердце не разорвалось! Я-то уже привык к тишине и не ожидал, что она будет нарушена так бесцеремонно и так внезапно. Я ведь не слышал никаких шагов… И то, что заговорил ребенок, ситуацию не упрощало, а, наоборот, делало только хуже. Безобидных маленьких детей в преисподней не бывает!

Так что поворачивался я уже с дурным предчувствием — и не зря. То, что стояло передо мной, напоминало маленькую девочку лишь отчасти.

На вид ей было лет семь-восемь, невысокая, худенькая, тело обычное, человеческое, и голова пропорциональная, а я уже видал всякое! Черты лица у девочки были правильные, симпатичные даже, густые длинные волосы падали на плечи. Она была босиком, носила она только короткое платьице, и я смог различить, что руки и ноги у нее самые обычные. Проблема была в цветах. Кожа девочки оказалась черной — и не так, как бывает у выходцев с Африканского континента, нет, это был эталонный черный цвет, идеальный, я в жизни такого не видел. А вот волосы девочки были молочно-белыми, как и ногти на руках и ногах, как и большие глаза, лишенные радужек и зрачков. Из-за этого было невозможно точно определить, куда она смотрит, но я чувствовал, что прямо на меня.

За белыми губами девочки, разомкнувшимися в улыбке, скрывались мелкие острые зубы. Черные.

Я невольно отшатнулся от нее и налетел спиной на закрытую дверь лавки.

— Почему мне нельзя туда входить? — прошептал я.

Я и сам не ожидал, что задам именно этот вопрос. Он был, мягко говоря, не главным в этой ситуации. Куда уместнее было сейчас сказать: «Ты кто, мать твою, такая вообще?!» Или: «Что ты такое?!» Но что сказал, то сказал.

А может, оно и к лучшему. Я и мысли не допускал, что это существо не опасно для меня, и я прекрасно знал, что это не ребенок. Да одних ее клыков достаточно, чтобы понять! Я не представлял, что буду делать, если она набросится на меня…

Однако она набрасываться не спешила, равно как и отвечать. Она улыбнулась чуть шире и показала пальцем вверх. Сначала я посмотрел в небо, но ничего особенного там не увидел. А потом до меня дошло, что мы, вообще-то, лавку обсуждали. Так что я повернулся и через панорамные окна заглянул внутрь, пытаясь рассмотреть потолок.

Мне потребовалось серьезное усилие воли, чтобы повернуться к девочке спиной. Я считал, что ничего хуже уже не будет. Но как только я разглядел потолок лавки, мысли о девочке улетучились сами собой.

Потому что на потолке сидело нечто. Оно было точной копией человека — рослого, но тощего мужчины. Вот только пропорции были нарушены: его голова казалась меньше, чем должна быть, а руки и ноги были удлинены так, что ему приходилось постоянно сгибать их, и это делало его похожим на гигантского паука.

Но главное, на нем не было кожи. Совсем. Ее содрали, и остались только кровавые мышцы, обнаженные участки жира, тугие струны вен. Зрелище было потустороннее, потому что он, определенно страдающий, был жив, и он охотился. Я четко понял: если бы я шагнул в лавку, эта тварь свалилась бы прямо мне на голову.

Теперь оно обнаружило, что я на него смотрю, и больше не таилось. Оно с нечеловеческой ловкостью спрыгнуло на пол, переползло к окну и прижалось вплотную к стеклу. На месте оно не задержалось, оно двигалось, как гигантское насекомое, кружило, выискивая выход на свободу — туда, где был я. Я не мог отвести от него глаз, я видел обнаженные из-за пропавших губ зубы и полувыкаченные, исчерченные алыми прожилками глаза. Может, оно и напоминало человека, но разума в нем точно не было!

Замерло оно лишь один раз, прямо напротив меня. Оно посмотрело на меня с яростью, с голодом и ударилось головой о стекло, силясь разбить его. На месте удара осталось густое кровавое пятно, и, хотя стекло не пострадало, я поспешил отойти.

— Не бойся, — сказала девочка. — Сам он не выйдет. Ты только дверь не открывай.

— Кто он такой?

— Он просто живет здесь.

— А ты кто?..

Вот, я все-таки задал этот вопрос… Она осталась все так же миролюбива:

— И я здесь живу. Но он живет только вот тут, а я живу везде.

— Послушай… Я кое-кого ищу, может быть, ты сможешь…

— Нет, — прервала меня она.

Она не проявляла и тени недовольства, и все равно мне стало не по себе из-за того, что я, возможно, ее расстроил. Но разговор нужно было продолжать, потому что, когда в двух шагах от тебя беснуется человек без кожи, молчать не слишком приятно.

— Что — нет? Ты мне не поможешь?

— Тебе сейчас нужно не искать, — пояснила девочка. — А бояться.

— Что? Но ты же сказала, что он не выберется из клетки!

— Не его.

— Значит, тебя?

— И не меня.

— А кого тогда?

— Ее.

Она наклонила голову набок, явно разглядывая что-то за моей спиной. Твою ж налево… Как в гребаном фильме ужасов: все худшее всегда находится за спиной!

Мне не хотелось оборачиваться. Хотелось сделать вид, что у меня за спиной ничего нет — вообще ничего, это пространство не существует. Вот только тому, что скрывалось там, было побоку, что у меня тут настроение «я в домике». Девочка не обманула меня насчет опасности, скрытой в лавке. Значит, и теперь она говорила мне правду.

Я повернулся медленно, чтобы не спровоцировать нападение. И меня действительно не тронули — пока. Существо, на которое указывала девочка, замерло на другом конце улицы, давая мне шанс рассмотреть себя.

Оно было здоровенным, как пантера или даже больше, но чертами оно напоминало скорее собаку — изящную гончую. Его шкура была темной, может, черной, и ее покрывали то ли наросты, то ли шипы, а вот меха не было. Под шкурой бугрились литые мышцы, намекавшие, что при желании эта зверюшка может бегать очень быстро и бить очень сильно. Но больше всего меня интересовали серповидные когти на лапах существа и клыки, настолько большие, что они не помещались в пасти и выпирали в разные стороны. Если в такие попадешь — уже не вырвешься… целиком так точно.

Существо смотрело на меня — я издалека видел его пылающие глаза — и глухо рычало. Оно не раздумывало, напасть или нет. Оно лишь решало, когда напасть.

Псину заметил не я один: человек без кожи, всего секунду назад такой яростный, странно взвизгнул, отскочил от стекла и забился куда-то вглубь лавки. Это тоже говорило о многом.

— Что мне делать? — еле слышно произнес я, не сводя глаз с хищника.

— Беги.

Девочка сказала это совершенно спокойно и совсем не громко, а чувство было такое, словно она из стартового пистолета выстрелила. Онемение разом отпустило, я сорвался с места и побежал прочь. Я знал, что псина ринулась за мной, мне для этого не нужно было оборачиваться, я прекрасно слышал удары ее когтей по мостовой.

Я понимал, что не смогу убежать. Никто не смог бы. Да я от обычной собаки вряд ли удрал бы, а это было нечто несравненно более опасное и могущественное! Но что еще мне оставалось делать? Драться с этой тварью было даже глупее, чем бежать от нее. Я надеялся, что псина отвлечется на другую жертву или мне удастся найти убежище.

Однако все двери на моем пути были закрыты, да и других живых существ здесь не оказалось. Я просто бежал прямо, стараясь думать только о настоящем моменте и не думать о том, что со мной сейчас произойдет.

Я даже не знал, в какой стороне остался поезд. Сам того не заметив, я окончательно потерялся, я слишком много кружил по городу. Может, оно и к лучшему… Я сам нарвался на все это. Какое право я имел приводить такого монстра к остальным? Приносить кого-то в жертву ради спасения собственной шкуры? Нет уж, если справлюсь, то один, а если нет… сам виноват.

Долгое время мне удавалось сохранять свободу. Кто-то другой списал бы это на удачу, однако меня не покидало ощущение, что хищник играет со мной. Да, он выглядит абсолютно безмозглой тварью. Но здесь ведь ничего не понятно! Мне в любом случае только и оставалось, что бежать, бежать, бежать…

А потом остановиться, потому что бежать стало некуда.

Я оказался на берегу той самой реки, которую видел, отходя от поезда. Обычно городские реки — явление весьма спокойное, иначе и быть не может, буйный поток не нужен никому, и для усмирения течения ставят плотины. Но наивно было ожидать, что в этом мире подействуют те же правила. Здесь сквозь город с воем прорывалась горная река, темный пенящийся поток, который то и дело хлестал камни, оставляя на них трещины. И даже в ее мутных водах в куцем свете здешнего дня я видел что-то темное, гибкое, определенно живое, потому что способное двигаться против течения.

Река была не только смертоносной, она была обитаемой, и что-то мне подсказывало, что это далеко не безобидные рыбки.

И вот я буквально между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — река, которая знает минимум десять способов меня убить. С другой — псина, которая догнала меня, стоит теперь шагах в пяти и пялится этими своими человечески умными глазами. Сердце колотится отчаянно, быстро, легкие и мышцы горят после долгого быстрого бега. Срочно нужна гениальная идея, а идеи нет. Ни гениальной, ни любой другой. Спасения тоже нет: за мной побежала только псина, некому меня спасать.

— Просто уйди… — попробовал было сказать я.

Напрасно. Да я и не надеялся чего-то этим добиться, но что еще я мог? Упасть на колени и молить о пощаде? Ага, десять раз!

Ну а потом времени на сомнения у меня не осталось. Черная псина бросилась на меня, и я мог только реагировать — инстинктивно, ничего не анализируя. Эта тварь метила мне в шею, и я знал, что стоит ей дотянуться до меня, и она попросту вырвет мне горло. Поэтому я выставил вперед правую руку, и клыки сомкнулись на протезе.

Хищник оказался даже сильнее, чем я предполагал. Протез был сделан из пластика и крепкого металла, но челюсти псины смяли его, как алюминиевую банку. Если бы это была моя рука, от кости осталась бы лишь труха… И если один укус я отразил, то на второй мне подставлять нечего. Здесь я точно не выживу, а значит, нужно было попытать счастья в реке.

Я вывернулся из протеза и не столько нырнул, сколько упал в бурлящие волны. Я успел лишь разглядеть, что псина не последовала за мной. Она уселась на берегу и выглядела… довольной? Глупо было приписывать животному человеческие чувства, и все равно мне казалось: у этой твари был какой-то план и теперь он полностью осуществился.

А потом мне стало не до того. Река подхватила меня, потащила, силясь утянуть на дно. Сейчас без протеза мне было даже легче, и все равно я был вынужден бороться за каждый вдох. Если бы в реке водились какие-нибудь хищные твари вроде пираний, им ничего не стоило бы порвать меня на части.

Однако на меня больше никто не нападал. Кто-то в воде определенно был: иногда я, ища опору, касался ногами длинных скользких тел. Но они не причиняли мне вреда, а порой даже поддерживали, хотя это происходило разве что случайно. Не думаю, что в этом мире хоть что-то хотело мне помочь.

Река несла меня, кружила, то поднимала, то почти топила. Мне лишь изредка удавалось оглянуться по сторонам, определить, где я вообще нахожусь. Хватка отчаяния крепла, однако я старался не поддаваться. Я должен выжить, все не может закончиться вот так!

Неожиданно слева между зданий мелькнул знакомый бок поезда. Площадь! Течение двигалось в нужную мне сторону, река все же донесла меня до площади. Это был мой первый шанс спастись — и последний. Если течение потащит меня дальше, это точно будет финал.

— Помогите! — крикнул я, не зная, услышат ли меня за грохотом реки. Есть ли вообще кому слышать, жив ли кто-то.

Но и без помощи я уже действовал по-другому: решительнее, не экономя силы. Зачем, если дальше только смерть? Раньше я порой расслаблялся, давая реке власть над направлением, а теперь плыл наперерез ее волнам. Я захлебывался, я вообще ничего не видел, я замерз настолько, что едва ли чувствовал свое тело. Я держался на чистом упрямстве, том самом, которое и раньше не позволяло мне склонить голову и признать поражение.

Полагаю, что даже так я бы ничего не добился и пошел камнем на дно, если оно вообще было у этой реки, если бы меня не услышали. На берегу замелькало движение, я узнал своих спутников — у них дела обстояли куда лучше, чем у меня, к поезду вернулись все. Кто-то из них бросил мне веревку, и я чуть не упустил ее, но тут меня опять будто бы поддержали речные твари, дали секундную паузу… и опять это не могло быть ничем, кроме случайности.

Я обмотал веревку вокруг левой руки и крикнул:

— Тащите!

Сам я тоже продолжал плыть, если бы я просто висел на этой веревке тряпкой, я бы разбился о камни. Но и полноценно управлять онемевшим телом я больше не мог, поэтому без своих спутников я бы не справился, а вот с ними добрался-таки до берега.

Они даже помогли мне выбраться из воды — Сергей и один из охранников, имя которого я не запомнил, но который не нарик. А потом они оба как-то одновременно отшатнулись от меня, хотя почему — неясно. Я решил, что это такая маленькая месть за то, что я свалил, никого не предупредив, да и сейчас доставил им нехилые неприятности. Но в таком случае они бы просто не подали мне руку, а они пошли дальше: теперь все, у кого было оружие, наставляли это оружие на меня. Разве что Таня не наставляла, однако она наблюдала за мной с таким нескрываемым ужасом, что и пистолет менее шокирующим показался бы.

— Ты кто такой? — процедил сквозь сжатые зубы Сергей.

— Вы совсем охренели? — поразился я. — Николай Полярин, с вами приехал, портал вам открыл! Дайте уже одеяло, что ли, холодно тут стоять!

— Только двинься с места — и посмотрим, как на тебя пули действуют!

Он не шутил. Я по глазам видел: если я шагну к нему, он в меня выстрелит. Когда они все успели сойти с ума?

— Да что с вами не так? — зло спросил я. — С каких пор вы меня узнавать перестали?

— С таких, что копия точная, но внимание к деталям тебя подвело, выродок! У Николая Полярина, который приехал с нами, правой руки нет!

Я хотел сказать, что у меня правой руки, вообще-то, действительно нет, а потом посмотрел на нее — и все, пропал голос.

Рука была.

Я не изменился в реке — я видел это в отражении в окне ближайшего дома. Я не превратился в чудовище, на меня не налипли никакие речные паразиты. Просто в реку я упал калекой, а выбрался совершенно здоровым человеком.

И что с этим делать дальше — я не знал.

* * *

Меня не покидало ощущение, что нам позволили уйти. Наш визит во Внутренний мир был не худшим по сравнению с тем, что это пространство может подбросить. Но и он гостеприимностью не отличался. Основную группу изрядно погоняла какая-то хрень в доме, который они исследовали. О том, что случилось со мной, и вспоминать лишний раз не хочется.

Однако все мы остались живы, а это уже много. Как только меня достали из реки, все внимание переключилось на меня. Потому что мир нас больше не трогал! А ведь что стоило той псине пройти вниз по реке и устроить нам бурную вечеринку?

Но псины не было, как не было и девочки, как и прочей здешней фауны. Был только я, внезапно отрастивший руку и поэтому крайне подозрительный. Я чувствовал, что пристрелить меня хочет минимум половина группы. Повезло мне разве что в том, что они были военными, посланными на миссию. Им сказали привезти образцы, и они должны были это сделать. А что может стать лучшим образцом, чем живое существо?

Так что от пули меня милостиво избавили и потащили с собой, однако ко мне больше не относились как к члену экспедиции. От меня показательно держались подальше, и даже Таня не рисковала ко мне подойти.

Мне все равно было не до них, мне своих мыслей хватало, чтобы не скучать. Никому не передать, каково это — обрести руку, не имея ее почти всю жизнь. Я ж не помнил, как это — жить с правой рукой! Я шевелил ею, сначала осторожно, а потом все смелее и смелее. Я ждал подвоха, но подвоха не было. Правая рука подчинялась мне так же безукоризненно, как левая, она не болела, а главное, не отращивала когти и не пыталась никого придушить. Человек, не знающий мою историю, вообще не поверил бы, что это не обычная рука.

Отправиться обратно на поезде мы все-таки не смогли, да это изначально был маловероятный вариант. Пришлось идти пешком… Через тоннель, да. Через тот самый тоннель, где было темно, и наши фонари мало что исправляли.

Это было идеальное место для нападения. Едва обозримое пространство, границ которого мы не знали, ловушка, где так много уголков для засады, а путей для отступления нет совсем. Казалось, что мы бредем через бескрайнюю, беспросветную тьму, жалкая группка, обозначенная куцым светом.

И даже там на нас не напали. Я чувствовал, что рядом кто-то есть, улавливал легкое волнение воздуха, вызванное быстрым движением тел сквозь тьму, слышал шаги. Получается, ненападение на нас было исключительно жестом доброй воли.

Даже мне это казалось подозрительным, а моим спутникам — вдвойне. Перед ними представала совсем уж угрюмая картина: Николай Полярин исчез, а потом явилась его точная копия, только починенная кем-то. И этой копии определенно покровительствует мир-убийца, который чуть раньше пытался нас всех сожрать и переварить. История сходилась настолько идеально, что мне нечем было оправдаться, вот я и не пытался. Просто шел с ними и ждал, что будет дальше.

Я до последнего боялся верить, что нас отпустят. Думал, вот выйдем из тоннеля и снова окажемся в голове сумасшедшего, ничего привычного там не будет, это все просто игра. Не зря ведь Рэдж оставила мне послание про правила игры!

Однако Мир Внутри продолжал нам благоволить. Мы все-таки добрались до станции на радость встречавшей нас группе ученых. От них мы узнали, что нас не было два дня, хотя для нас прошло часов шесть-семь от силы. Но, судя по разговору Тани и Сергея, это было еще не самое серьезное искажение времени, на которое способен тот мир.

Группа принесла с собой немало образцов, однако я предсказуемо стал всеобщим любимым лабораторным хомячком. Меня изолировали в отдельном фургоне, со мной по-прежнему никто не общался. Я же учился управлять новой рукой. Это было больше, чем бионический протез, намного больше! Рука, вернувшаяся ко мне, была такой же тренированной, как левая, они вообще мало чем отличались, хотя до этого культя правой руки предсказуемо уступала здоровой левой.

Я понимал, что опасно радоваться такому, опасно привыкать, и все же… Радость уже кипела, бурлила в душе. Может, чудеса все-таки бывают и одно из них положено мне? Есть за что получать!

На пути обратно к особняку Громова Таня села в кабину фургона, который вез меня. Нас с ней по-прежнему разделяла стенка, и разговаривать можно было только через решетку.

Я уже рассказал Тане о том, что произошло со мной. Тогда она никак не отреагировала, а вот теперь решила обратиться ко мне.

— Среди новейших свидетельств о том мире есть одно любопытное упоминание, — задумчиво сказала она. — Там очень мало стабильных видов, а четко обозначенных разумных вообще нет. Но есть те, в которых мы подозреваем разум.

— Если ты о том человеке без кожи, то зря, — указал я, устало прикрывая глаза. — Человеком он только казался, никакого разума у него не было.

— Я не о нем.

— А о ком тогда?

Удивиться у меня получилось вполне искренне, потому что про девочку я никому не рассказывал. Не знаю почему, просто при первом рассказе это получилось само собой, а дальше уже поздно было исправляться. Меня и так подозревают, не хватало еще путаться в показаниях!

— Я о черной гончей, — пояснила Таня.

— О ком… О той штуке, которая погрызла протез и столкнула меня в реку? Не назвал бы ее гончей!

— Это общее название, которое использует наше исследовательское сообщество. Черную гончую видели в том мире, и не раз. Есть основания полагать, что это обитающий там вид. И многие поступки этих существ представали откровенно разумными. Опять же, зачем мыслить категориями нашего мира? Это у нас разумен лишь человек. Там возможно все что угодно.

Привычные знания о мире требовали спорить с ней и все отрицать. Правая рука намекала, что у меня нет на это права.

Если задуматься, та псинка и правда вела себя более чем подозрительно. Она явно была быстрее меня и могла сцапать на улице, а вместо этого она позволила мне добраться до реки. Для такого ей нужно было намеренно замедляться! А при нападении ей было не так уж сложно повалить меня на набережную и попросту оторвать мне голову. Но она позволила мне остановить себя и действовала так аккуратно, что обошлось без единой царапины.

Значит, она хотела избавить меня от протеза и вернуть мне руку, она для этого все сделала. Но зачем? Ответа не было ни у кого.

Меня привезли обратно в особняк, и там обнаружилось целое медицинское крыло с великолепным оборудованием. Похоже, Громов подготовился ко всему. Да оно и понятно… Насколько я знаю, семьи у него никогда не было, он жил один и постепенно стал одержим тем миром. Он считал своего папашу безумным фанатиком, а сам оказался еще хуже. Его отец хотя бы нашел время наследника заделать! Хотя, может, где-нибудь в совсем другом месте болтался Палыч-младший, который с готовностью подхватит знамя отца, когда тот все-таки доиграется.

Опять же, круговорот Палычей в природе был наименьшей из моих проблем. Я хотел знать, что со мной сделали, и покорно позволил себя обследовать.

Это продолжалось не один час и даже не один день. Меня просветили рентгеном, сделали МРТ всего, что только можно, крови на анализ, по моим ощущениям, взяли не меньше литра. И что? И ничего.

Пока все без исключения указывало на чудо. Я помнил, что у трупа старухи, который пытались выдать за Рэдж, была искусственная кость в челюсти. Я ожидал, что и в моей правой руке обнаружится нечто подобное — необъяснимое и все же сделанное кем-то. Но нет, моя рука была рукой — и больше ничем. Подозрений не вызывали ни кости, ни мышцы, кровь и кожа оказались совершенно нормальными.

— Если бы я не знал, что с ним случилось, я бы никогда не поверил в это, — говорил Громову врач, руководивший обследованием. — У него на руке даже шрама нет! Нет никаких указаний, что раньше этой руки не было, она развита совершенно гармонично.

Когда стало ясно, что я — это я, а не очередная хищная дрянь, принявшая облик Николая Полярина, группа снова начала относиться ко мне нормально. Пожалуй, даже лучше, чем раньше, вроде как я прошел боевое крещение. Остальные изъявили желание снова работать со мной. Таня так и вовсе навещала меня каждый день.

— Внутренний мир никогда никого не лечил вот так, — рассказывала она. — Калечил — да, и не один раз. Не только на своей территории, на местах порталов тоже. Но исцеление… Ты — первый в истории!

— Первый, о ком известно, — уточнил я. — Знаем-то мы мало… Ты лучше другое скажи: никто не был ранен? Я, если честно, такой пришибленный был, что даже не рассмотрел.

— Серьезно — никто, так, по мелочи, — Таня показала мне повязку на собственной руке. — Всего лишь ссадины и царапины. Миссия считается очень успешной!

— Но не слишком ли успешной?

— Что ты имеешь в виду?

— Такое ощущение, что мир играл с нами, — признал я. — Он хотел вернуть мне руку, а все остальное стало отвлекающим маневром.

— Ну, не знаю… Многовато внимания тебе! С чего вдруг?

— Сам бы не отказался узнать…

Но рука как таковая ответов не таила. Скоро медики отчаялись со мной разобраться и вышвырнули меня из лазарета. И вот тут я обнаружил то, что мне очень сильно не понравилось.

Во-первых, охраны в доме стало значительно больше. Когда я приехал, ее вообще не было. А теперь по двору и дому разгуливали вооруженные люди, которые старательно делали вид, что не пялятся на меня. Однако это как раз и выдавало тот факт, что на меня им было поручено обращать особое внимание.

Во-вторых, ворота забора, огораживающего территорию, теперь постоянно были закрыты и даже, полагаю, заперты. А ведь до этого их запирали на ночь и открывали днем! Здесь никого не боялись, да и сейчас причин не было. Вывод напрашивался сам собой: они не хотели защититься от того, кто снаружи, они готовы были удерживать кое-кого внутри.

И понятно кого, как будто так много кандидатов! Мне дозволялось выйти из дома и пройтись по саду, и никто даже не шагал за мной след в след, но и без внимания я не оставался. Полагаю, если бы я попытался собрать сумку и валить, уровень дружелюбия заметно бы понизился.

Я не стал выяснять, что тут происходит окольными путями — через Сергея или Таню. Я сразу направился к заправляющему тут всем Пал Палычу.

Громов принял меня сразу же, он будто только этого и ждал. Что ж, ему хотя бы хватило совести не делать вид, что ничего особенного не происходит.

— Почему я вдруг стал пленником?

— Вы не пленник, Николай, — укоризненно посмотрел на меня Громов. — Вы просто особый гость.

— Да уж, гость с ограниченными маршрутами… Вы ведь понимаете, что не имеете права держать меня здесь?

— Я надеялся, что удерживать вас вообще не придется, потому что вы достаточно благоразумны и сами сможете правильно оценить ситуацию.

— Да нечего тут оценивать! — отмахнулся я. — Вы же сами меня чуть ли не по атомам исследовали! Я всего лишь человек, просто мне достался вот такой… Подарок.

— Даже этого подарка достаточно для дальнейшего изучения. Да и потом, мы обследовали вас только методами, которые привычны нашей медицине. А то, что произошло с вами, выходит далеко за ее пределы. Это одна из причин, по которым я настоятельно прошу вас остаться.

Просит он, конечно… Просьба подразумевает, что есть хоть какой-то выбор. А какой выбор у меня? Устраивать драку с охранниками я не буду, это безнадежно. Я даже позвонить никому не смогу! Потому что моему телефону давно настал каюк, а телефоны в доме предусмотрительно отключены, я уже проверял.

Да и потом, даже если бы я добрался до телефона, куда звонить, в полицию? Не думаю, что они мне помогут, Громов найдет способ все выставить так, как ему выгодно.

Хотелось открыто упрекнуть его в этом, однако так мое положение стало бы хуже. Поэтому я лишь спросил:

— А вторая причина какая?

— Успешность экспедиции. То, что раньше было лишь теорией, стало явью. Тот мир по какой-то причине заинтересован в вас, у него к вам особое отношение. Мы можем воспользоваться этим, изучить его… Подчинить даже!

Подчинить целый мир, серьезно? Не вовремя же у кого-то наполеоновские амбиции поперли! А ведь поначалу казался адекватным мужиком…

— И вас совсем не волнует, что у меня есть свои цели? — мрачно осведомился я.

— Это какие же?

— Разобраться с Арсением Батраком, например.

— Самоубийство чистой воды, — поморщился Громов. — От таких целей вас нужно спасать. Крысиный Король — отдельное от того мира существо, он вас не пожалеет!

— Один раз уже пожалел.

— Вы слишком ценны, чтобы уповать на его милосердие.

— Ну а с моей женой что же? — не выдержал я. Хладнокровие все-таки не мой конек.

— А что с ней? Она мертва.

— Вы прекрасно знаете, что я в это не верю.

— Поверить в смерть близких действительно тяжело, — отмахнулся Громов. — Это приходит с опытом. Николай, вы — ключевой элемент. Я просто не могу вас отпустить. Если вы примете это, наше сотрудничество станет гораздо приятней для обеих сторон.

— Ключевой элемент чего?

— Понимания, что тот мир может сделать с человеческим телом.

— Вот что! — Я поднял вверх правую руку. — Конечность отрастить. Вот и все, что вы от меня узнаете… Да это вы уже узнали! И то Внутренний мир делает это не последовательно и контролируемо, а когда его жареный петух в неизвестное место клюнет.

— Вы все-таки не понимаете истинный масштаб происходящего.

— Так помогите мне понять или отпустите.

Громов некоторое время рассматривал меня молча, с явным сомнением. Он ничего не говорил мне, но, думаю, вариант бросить меня в клетку тоже рассматривался. Однако в итоге Пал Палыч все же решил сменить гнев на милость. Он поднялся из-за стола и кивнул мне:

— Прошу, следуйте за мной.

Я ожидал, что следовать придется к двери, но — нет. Он подошел к книжным полкам и спокойно сдвинул в сторону одну из них.

Ох-ре-неть. Я думал, такое только в фильмах бывает. Все эти тайные ходы, скрытые двери… Кому это вообще понадобится? Впрочем, Громов вел жизнь, в которой хватало секретов даже от союзников. Не думаю, что он вообще считал кого-то по-настоящему «своим».

Тайная дверь пустила нас в коридор без окон, все равно не тянувший на средневековые катакомбы, потому что оформлен он был белой штукатуркой и освещен целым рядом лампочек. К коридору примыкали некоторые другие двери, тоже, подозреваю, выводившие то в стену, то в холодильник. Но Громова они сейчас не интересовали, он повел меня дальше, к лестнице на другом конце коридора.

Лестница извивалась, уводя нас вниз, на первый этаж и дальше — в подвал. Мои знания об этом доме подсказывали, что это был единственный способ попасть в то помещение, потому что так-то я в подвале уже бывал и ничего особенного там не видел.

А этот зал определенно был особенным, мне одного взгляда хватило, чтобы понять. Громов щелкнул выключателем, и загорелись с легким шелестом люминесцентные лампы, наполнившие призрачным светом помещение с круглыми сводами, как в храме каком-нибудь. Это было сделано не случайно. В зале не обнаружилось никакой мебели, ни единого предмета, его назначением было только хранение скелета.

Но какой это был скелет! Намекающий на человеческий, однако точно не принадлежащий человеку. Он был увеличен, растянут во все стороны, будто бы делали его когда-то из полимерной глины. Кости искажались, но плавно, без надломов и линий соединения. Скелет широкой жабой занимал всю стену и тянулся под потолком. И даже для того, чтобы разместить его вот так, потребовалось повозиться, закрепляя металлическими кольцами его непомерно длинные руки и короткие ноги, явно неспособные нести такую тушу. Представлять, как этот уродец выглядел при жизни, мне не хотелось.

Хотя какая там жизнь? Очевидно же, что передо мной скульптура! Это существо было слишком несуразным, чтобы жить, чудовищным не только эстетически, но и с точки зрения любой развитой жизни. Я не представлял, из чего сделали это чучело, зачем, а главное, для чего Громов показал мне его.

— Ну и что это такое? — равнодушно спросил я, разглядывая бугристую, будто пузырившуюся изнутри голову уродца.

— Это мой отец, — так же спокойно сообщил Громов.

Я уставился на него с нескрываемым удивлением, да и с упреком тоже. Понятно, что это шутка, но какая-то уж очень дебильная! Смешного в ней ничего нет, а оскорблять собственного мертвого отца — так себе идея.

— При чем здесь ваш отец? — только и сумел спросить я.

— При том, что это действительно он. Присмотритесь — и вы увидите, что это не имитация. Это настоящая человеческая кость. Так что кость в вашей правой руке не единственная, которую создал тот мир.

Я действительно подошел поближе, присматриваясь к уродцу. Быть может, это несколько наивно с моей стороны, потому что «на глаз» я бы не отличил настоящую кость от подделки. Но это была чертовски качественная подделка! Настолько, что я даже не решился притронуться к ней. От этой штуки веяло смертью, и воображение против моей воли рисовало несчастного искаженного человека, которым это существо могло быть.

— Я упоминал, что мой отец умер далеко не при нормальных обстоятельствах, — сказал Громов.

— Да, это, кажется, было при попытке открыть портал…

— Именно так. При попытке, инициированной Арсением Батраком до его собственного перехода. Тогда он вышел сухим из воды. А вот мой отец, наивно поверивший ему, — нет. Он не попал в тот мир, но оказался в зоне действия портала.

— И он превратился… вот в это?

— Да. Прямо на моих глазах.

Голос Громова при этом оставался безжизненным, взгляд — ледяным, и я не брался даже предположить, что он чувствует сейчас, глядя на изуродованные кости. А уж что чувствовал тогда — тем более.

— Это произошло не мгновенно, — продолжил он. — Это длилось ровно до тех пор, пока не закрылся портал. Позже анализ ситуации показал, что речь шла о десяти минутах. Но мне это показалось вечностью… Я слышал его крики, слышал, как он звал меня, но не рисковал к нему подойти. Потому что даже страх потерять его был слабее, чем страх перед превращением в такого же выродка! А потом портал закрылся, и на месте моего отца остался лишь огромный, бесформенный, едва узнаваемый кусок плоти. Но знаете, что было хуже всего?

Я-то не знал, но мог предположить:

— То, что он был еще жив?

— Именно так. Тот мир играл с ним, как ребенок играет с пластилином, изменил в его теле все, но не убил. И даже разум не стер! Мой отец был нежизнеспособен, однако перед смертью он успел понять, во что превратился. Он просил меня о смерти, и я дал ее ему. Но забыть все это я уже не мог.

— Но зачем вы вот так храните его останки? — спросил я. Теперь уже я намеренно не смотрел на скелет, не мог просто. А ведь для меня это был посторонний человек! Для Громова это существо стало напоминанием о судьбе отца. Похоже, котелок у Пал Палыча прохудился даже раньше, чем я ожидал.

— Как символ. В день его гибели и я, и Арсений получили подтверждение, что Мир Внутри влияет на живых существ из нашего мира. Для Арсения это было доказательством того, что его проблемы со здоровьем могут быть решены. Для меня же это стало ресурсом, который я обязан использовать.

— Так уж и обязаны?

— Тот мир задолжал мне, — отрезал Громов. — Он отнял у меня отца и унизил меня. Теперь я имею право на компенсацию. Ну и с научной точки зрения такие манипуляции человеческим телом — это результат, которого больше ни одним путем не добиться. Нужно работать в этом направлении и дальше! Это важнее, чем любые цели, которые вы там себе придумали. Николай, по вам еще ничего не ясно. Но вы слишком уникальны, чтобы просто игнорировать вас или воспринимать как обычного человека. Теперь-то вы это понимаете?

И вот тут, стоя между Громовым и изуродованными останками его отца, я четко понял две вещи.

Первое — с логикой у него беда. Он с ней играется, как тот мир поигрался с его отцом, и может якобы логически доказать все, что ему выгодно.

Второе — просто так уйти из этого дома у меня не получится. Мне отныне дозволено лишь выбрать, насколько комфортным будет мой плен.

* * *

Чтобы свалить отсюда, мне требовался относительно коварный план, потому что без коварного плана тут никак. Но это дело я решил отложить — буквально на пару дней. Не потому что хотел дать себе отдых, хотя и это, признаться, было неплохо. Я просто учился жить с двумя руками, а заодно и наблюдал, что тут как устроено.

Жизнь с двумя руками оказалась штукой приятной. Это все равно что долгие годы провести в смирительной рубашке, а потом вдруг получить свободу движения… Я, конечно, утрирую, но не слишком. Раньше мне казалось, что я полностью адаптировался, я ничем не ограничен. Да мне просто не с чем было сравнить!

Мое обучение упрощало еще и то, что меня не трогали. Вряд ли это по доброте душевной или из уважения к правам человека, скорее, они просто не знали, что со мной делать. Они сосредоточились на образцах, которые притащили с собой из Внутреннего мира. Под это дело было отведено целое крыло, и я туда не совался, так что не знал, как у них дела продвигаются. Отчасти моя отстраненность была вызвана тем, что у меня и своих забот хватало, отчасти — инстинктивным страхом перед этими образцами. Во Внутреннем мире мои спутники вели себя как малые дети в магазине игрушек: хватали все, что под руку попадется. Ни они, ни я не знали, на что способны кусочки той реальности, оказавшиеся в этой.

Ну и конечно, все это время я ждал вестей. Звонок, письмо, да хоть надпись на стене — что угодно! Ведь связывалась же Рэдж со мной раньше, и я не сомневался, что восстановление моей руки тоже как-то сводится к ней.

Однако телефоны молчали, вестей не было, и становилось все очевиднее, что ничего нового не случится, пока я не свалю.

На побег я решился почти спонтанно — просто почувствовал, что готов, и не стал медлить. Я не хотел долго ждать и все перепроверять по двадцать раз, боялся выдать себя нервозностью. Я лишь дождался того момента, когда ночь переходит в утро — в это время в доме обычно становилось особенно тихо, и даже охрана, теперь многочисленная, лениво подремывала на своих местах.

Я бежал налегке. Большую часть своих вещей я оставил здесь, любая сумка здорово замедлила бы меня. Это не было такой уж большой проблемой: я мало в чем нуждался, у меня были деньги, чтобы купить необходимое. Да и вообще, с самого возвращения из того мира меня не покидало ощущение, что с двумя руками можно добыть что угодно.

Я выглянул из своей комнаты, прислушался. В доме было предсказуемо тихо, лишь где-то далеко приглушенно работал телевизор. Это не удача, так и должно быть, здесь так каждая ночь проходит. Я поспешил к лестнице, не основной, просматривавшейся отовсюду, а к пожарной, узкой и темной, редко используемой. Я знал, что она выведет меня к двери в сад. Дверь эту, конечно, запирали и днем, и ночью. Но ключ был мне не нужен, изнутри она открывалась легко.

Сад встречал меня темнотой, разреженной разве что светом низких круглых фонариков, разбросанных вдоль дорожек. Но фонарики эти были в большей степени декоративные, не чета ярким прожекторам, освещающим парковку и основную дорогу, ведущую к воротам.

В другой сезон, когда деревья и кусты покрыты пышной листвой, задача моя стала бы совсем простой, спрятаться здесь — раз плюнуть. Голые ветки служили не таким хорошим укрытием, но тоже не худшим. Я двигался только по земле, на дорожки не выходил. Это спасало меня от света, а влажная почва, покрытая пожухшей травой, добросовестно глотала звук моих шагов. Мне нужно было пройти не так уж много, добраться до забора, его я с легкостью перескочу — с двумя руками-то! И тогда, тогда…

Я так и не узнал, что будет тогда. Возле забора меня уже ждали человек десять охранников, растянувшихся живой цепью по периметру участка. Они ничего не выискивали, они совершенно точно знали, что я сейчас появлюсь.

Зараза, мать их за ногу!.. Я не сомневался, что ничем не выдал себя, не допустил ни одной ошибки. А значит, за мной просто следили днем и ночью, когда я думал, что они заняты. Они знали, что я сбегу, под вопросом оставался лишь срок.

Понятно, что это невозможно было угадать, и все равно я чувствовал себя идиотом, попавшимся чуть ли не на детскую уловку. Чтобы сохранить хоть какую-то видимость гордости, я не устроил драку. Куда мне одному тягаться с десятком хорошо вооруженных дуболомов? Я выпрямился, расправил плечи и вышел на открытое пространство перед забором.

Среди охранников не было ни одного знакомого, но это мало на что влияло, не думаю, что и знакомые пошли бы мне навстречу.

— И что теперь? — спросил я.

— От тебя зависит. Пойдешь обратно сам — ничего. Попытаешься строить из себя беглого каторжника — ноги сломаем. Чуть-чуть.

— Ноги в это вмешивать не надо, — поморщился я. — Сам пойду.

Громов, видно, не любил нарушать свой здоровый сон, потому что его посреди ночи будить не стали. Видимо, мой побег не считался достаточно важным событием. Меня просто заперли в комнате до утра, и уж тут было не дернуться. Оставалось только ждать… непонятно чего.

Утром за мной явился Сергей в компании очередных безликих охранников. Нет, не сомневаюсь, что в быту они были замечательными личностями, но с тех пор, как они начали работать здесь, для меня они превратились в одинаковых болванчиков, которых нет смысла отличать друг от друга.

— Что, доигрался? — мрачно осведомился Сергей.