Есть, разумеется, и свобода. Желанная, полная и безграничная. Та, которую мы выбирали. Ради которой покидали нажитое добро. Разрывали семейные узы. Оставляли пожилых, консервативных родителей. А случалось, что и маленьких детей…
Вот она, долгожданная свобода! Свобода печати! Свобода воли! Свобода духа!
Выбрали! Дорвались! Обрели!
Лично я был уверен — вот обрету свободу, первым делом напишу что-то вроде «Гамлета».
И что же? Где наши «Божественные комедии»? Где наши «Братья Карамазовы»? Где, на худой конец, «Севастопольские рассказы»? Где элементарное «Муму»?!
Есть свобода печати. Есть газеты, журналы, издательства. Есть бумага. А шедевров что-то не видно.
Лимонов написал похабную книгу о своей исхудавшей, беспризорной жене. Тарасевич наводнил западную прессу советскими эстрадными репризами. Людмила Штерн с необыкновенным душевным подъемом излагает свою заурядную биографию. Талантливейший Юз Алешковский растворился в безудержном приблатненном наговоре.
О Довлатове и говорить не хочется…
Почему замолчал виртуоз Марамзин? Где умная, благородная проза Игоря Ефимова? Что произошло с Аркадием Львовым?
Читатели, прямо скажем, тоже хороши. Зайдите в «Красное яблоко» на 108 улице. Присмотритесь к окружающим. Рыбы накупили. Сосисок накупили. Польские шоколадно-вафельные торты не оставили без внимания. Рядом пылится забавная книжка Александра Баскова. И стоит-то несчастных четыре доллара. Не покупают! Журнал «Искусство кино» не покупают! Даже про шпионов читать не хотят…
Советский читатель — вот о ком я по-настоящему тоскую.
Два года перед выездом читал я одну нелегальщину. К обычной литературе начисто вкус потерял. Даже Фолкнера не перечитывал. Линда Сноупс, мулы, кукуруза… Замечательно, гениально, но все это так далеко…
Снабжал меня книгами в основном писатель Ефимов. То и дело я звонил ему:
— Можно зайти — долг вернуть?
Наконец, Ефимов рассердился:
— Мне тридцать человек ежедневно звонят, долги возвращают. Меня же из-за вас посадят как ростовщика! Придумайте что-нибудь более оригинальное…
Особенно популярен в Ленинграде «Континент».
Любой культурно-алкогольной идеей готов пренебречь достойный человек ради свежего номера. Хотя бы до утра, хотя бы на час, хотя бы вот тут перелистать…
Спрашивается, где я найду такого читателя?! Разве выдержат мои произведения конкуренцию с осетриной?!
А тиражи? Тысяча — это уже считается неплохо. А когда в Союзе мне понизили тираж до 18 000 экземпляров, я запил от унижения. (Правда, в Союзе книжку так и не издали.)
Короче, обрели свободу. Брели, брели, и обрели!
Поели, оделись, машин накупили…
Что дальше?
Не знаю. Замираю в растерянности и недоумении…
КОЛОНКА РЕДАКТОРА
Еще в разгаре зимы, когда газета только создавалась, мы беседовали с одним почтенным и доброжелательным лицом. Лицо сказало:
— Мне искренне жаль вас, ребята. Вы, конечно, очень талантливые. Но вы прогорите через три месяца. У вас мало денег. У вас нет американского опыта… Хотите пари? Через три месяца газета погибнет…
Прошло три месяца. И мы действительно погибли. Сгорели дотла. Сгорели все 24 полосы. Их больше не существует…
Отныне мы выходим на 32 страницах. Сохранив и увеличив все основные разделы. Добавив много нового.
Лицо было абсолютно право. У нас по-прежнему мало денег. Мы лишь приобретаем американский деловой опыт.
И все-таки мы живы. Вернее, рождаемся заново. Более упитанные и крепкие.
Лицо ошиблось. Вернее, чего-то оно просто не могло знать.
Оно не могло знать, что нас поддержат самые уважаемые люди Америки.
Что редакторы крупнейших журналов охотно предоставят нам свои материалы.
Что наши друзья и коллеги захотят работать бесплатно.
Что президент корпорации Боря Меттер окажется начинающей акулой Уолл-стрита.
Что казначей Леша Орлов продемонстрирует задатки Гобсека и Шейлока.
Что замечательные журналисты Петя Вайль, Саша Генис и Алик Гальперин оставят насиженные теплые места и ринутся в опасное плавание на борту «Нового американца»…