Речь и мышление ребенка

«Если ударить его [голубя] в этот кончик крыла — он умрет?»; «Она [гусеница] знает, что она должна умереть, чтобы стать бабочкой?» (ср.: «Она не знает, что она должна очень скоро умереть?») и т.д.

(Олени тащат сани): «Эти животные — существа, которые слышат, что им говорят?»; (Через минуту): «Как ведут лошадей?»; «Для чего служит борзая собака?» и т. д.

Человеческое тело побуждает к ряду аналогичных вопросов:

«Разве умирают [оттого, что съедают каштаны]?»; «Если вдохнуть яд, умирают?» и т.д.; «Как, кто делает точки [веснушки на руках]?»

Нет необходимости множить примеры: из всех этих вопросов очевидно, насколько порядок причинности, предполагаемый ребенком, маломеханичен и насколько он антропоморфен или включает идею цели.

Наконец, здесь следует поместить группу вопросов по отношению к вещам, сделанным руками человека, то есть к продуктам производства, группу, аналогичную группе соответствующих «почему».

«Для чего служат рельсы?»; «Та машина [просеивающая песок] не служит ли для этой [для журавля]?»; «Если у меня есть лодка, если ее намочить, и когда ее положить на солнце — она снова склеится?»; «Если выстрелить из пушки в фейерверк... граната пройдет через огонь и это разорвется, не правда ли?»

В заключение надо сказать, что материал этого параграфа позволяет проверить гипотезы, допущенные в отношении «почему» причинного объяснения, в частности в том, что касается редкого употребления чисто причинных вопросов.

§ 9. Вопросы, касающиеся действительности и истории

Вопросы этой категории, согласно принятому определению, относятся только к фактам и событиям, но не к их причине и не к их структуре в отношении причинности. На практике этот критерий не так прост, существует много переходов между предшествующей группой вопросов и данной. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, потому что понятие о действительности создается лишь благодаря отношениям причинности, которые соединяют факты. Тем не менее, так как нам нужна устойчивая классификация, которая должна быть принята всеми, нам необходимо принять определенный, хотя и несколько произвольный, критерий.

Когда заданный вопрос допускает причинный ответ, начинающийся с причинного «потому что» или состоящий в том, что говорят: «Бог это сделал» или «человек это сделал» и т. д., то этот вопрос, несомненно, причинный. Но мы отнесли к группе вопросов причинного объяснения и такие вопросы, как: «Если вдохнуть яд, то умирают?» или: «Шар знает, что вы там?», которые, казалось бы, относятся к вопросам о фактах. В данном случае критерий более тонкий. Эти вопросы, конечно, соприкасаются с причинностью, потому что они, в сущности, спрашивают: заставляет ли яд умирать или нет; катится ли шар в известном направлении потому, что он действует сознательно, или по другой причине и т. д. Наоборот, чисто фактический вопрос (например, такой: «Есть ли также и маленькие рыбки у берега?») не представляет никакого поиска, не устанавливает никакого причинного отношения. Итак, за неимением лучших, мы принимаем следующие условия: когда отношение между терминами, к которым относится вопрос, предполагает движение, действие или намерение, то вопрос причинен; если же отношение лишь статическое (существование, описание или место) или просто временное, то вопрос не причинен.

Установить, насколько эти произвольно установленные различия полезны, может только практика. Если предположить, что мы, например, найдем закон развития, который можно было бы применить к нескольким детям различного возраста, или что будет найден способ распознавать различные типы детей, которые задают вопросы, то стоит сохранить эту схему; а если нет, то пусть ее постигнет судьба классификаций старых грамматиков и логиков! Для проблем, интересующих нас здесь и являющихся проблемами общей, а не индивидуальной психологии, настоящая схема не имеет, по существу, никакого значения.

Кроме того, следует отнести вопросы действительности и истории в различные категории, из которых лишь первая трудноотличима от вопросов причинного объяснения. Это категория вопросов о фактах или событиях: