Речи любовные

Он никогда не рвал связующие их нити. Никогда не делал слишком большой промежуток между звонками. Но ничего более и ничего менее. Он не был мучим любовным томлением. Ему достаточно было лишь убедиться, что она есть. И она была: говорила, смеялась, волновалась, и он считал ее самой живой из женщин, которых знал. Она всегда пела о своей женской доле: о требующей поклонения красоте, заводила жалобную: «Не уходи, Ты нужен мне, Побудь со мною, Что станется со мной без тебя? Делай что хочешь, только не уходи!» Будь он супругом-вертопрахом, она говорила бы ему то же. Но он был всего лишь утратившим к ней вкус любовником, и поэтому она спрашивала: «Когда мы увидимся? Я хочу вас видеть. Вы говорите — скоро, но мы совсем не видимся».

***

— Почему мы не видимся? Почему мы не можем просто пообедать вместе?

Но меж ними не было места ни простоте, ни просто обедам. И сказать ей эту очевидную вещь он не мог. Она хорошо знала, от чего он на самом деле отказывался. Он не желал играть с огнем. Эта женщина была способна вскружить ему голову, и он держал ее на расстоянии. Столько неудовлетворенных просьб, столько тайно пролитых слез, о которых он с отчаянием догадывался, столько всего, что он недодал, он, ведущий себя словно вор… она прошла через все это и все же не рассталась с ним. Год за годом, сегодня, как когда-то, она ждала встречи с ним.

— Выпьем по бокалу вина, — говорил он, словно они виделись накануне.

Слегка пришибленная, слегка оживленная, она соглашалась длить эти странные отношения. Являлась к назначенному часу, ждала его, он являлся, и им становилось весело.

Она очень прямо сидела на стуле, открытая его взору, прекрасная, хотя с годами ее лицо приобрело более мягкие очертания. «Его голос изменился», — отметила она про себя. Он уже не играл им, как прежде, его звуки больше не производили в ней такого разрушительного действия. А может, она как-то иначе стала его слышать. Они были уже не те, что раньше! Да и могли ли они остаться прежними? Годы ведь не остановишь.

— Вы всегда меньше нуждались во мне, чем я в вас, — проговорила она, успокоившись. — Оттого я была несчастна.

— Я никогда не желал этого, напротив, всеми силами пытался этого избежать.

— Но вы не довели до конца то, что требовалось, ради того, чтобы избежать этого.

Она имела в виду: «Вы не удержались и слишком приблизились ко мне», но ничего не сказала, ибо менее всего сожалела об этом. Ее упрек можно было отнести разве что к самому первому его взгляду.

— Я нуждался в вас и сейчас нуждаюсь.

— Вот уж не скажешь.

— Я нуждаюсь в том, чтобы вы существовали, — уточнил он.

Она одновременно и плохо, и хорошо понимала эти его слова. Ведь и ей нужно было, чтобы он существовал (пусть даже без любви к ней). Больше всего ее обескураживала умеренность его нужды в ней. Ведь она была по-женски неумеренна даже в любви.

— Чтобы я существовала, но где-то там, — прошептала она, улыбнувшись.

В ней был такой покой! Как это странно! Они постарели! А что сталось с магнетической силой, толкавшей его к ней? Укротил ли он ее? Умерла ли она? Ничего похожего на эту силу от него уже не исходило.

— Я не произвожу на вас больше никакого впечатления, — сказала она.

— Не знаю.

Ни за что на свете он не хотел ее обижать. Она подумала, что и в ней поубавилось влечения. Осталось лишь чувство, все еще горячее, но уже несколько абстрактное. Что происходит с телом? Мы не властны над ним! Желание приходит помимо нашего хотения, мы лишь приглашены к нему, мы его гости — или должники, что, в сущности, то же самое. Оно сзывает нас на праздник крови, но не нам управлять огнем, зажженным им в ней. Сила, толкавшая его к ней, умерла. Значит, эта сила была смертна? И все же никто не мог доставить ей удовольствие подобное тому, что доставлял он, сидя напротив нее. Что-то все же осталось? Все эти мысли пронеслись в ее голове. Итог был таков: они оба больше не приглашенные на праздник желания, но они были его приглашенными раньше, и это незабываемо. Она призналась:

— Сегодня я могу сказать, что люблю вас. Потому что люблю вас, как должно любить: когда от тебя отреклись. Вы не принадлежите мне. Ничего мне не даете.

— Как это ничего вам не даю!

— Я даю вам очень многое. — Он сделался серьезным.

Она любовалась, до какой степени он упивается собой. Он самообольщался, хотя был не более прав, чем она. Ей это было на руку: она получала благодать восторга, пусть и через страдание, чувство, что она живет полной жизнью. Если он и сидел теперь перед ней, значит, все же давал ей что-то, каким бы редким гостем он ни был. Ведь ничто не удержится в нас, если оно ничего нам не дает, а мы держимся за то, что держит нас на плаву, пусть это даже отчаяние. Ей хотелось не вести с ним споры, а просто рассуждать.

— Я вас люблю больше, чем мужа, потому что от него жду многого, в нем заинтересована.

— Вы в нем заинтересованы?

— Он моя жизнь, тогда как вы для меня ничто.

— Вот спасибо!

Она поправилась, хотя, по сути, и была права: чем он был для нее?