Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

Если же несколько ниже в тексте я говорил об этой скорби христианина (черты которой в Христе нам передают и другие евангелисты, если только суметь правильно понять их с помощью Иоанна), что она есть основной тон и христианской гордости и христианского смирения, – то хотя все согласятся, что выражение «гордость» применимо и к душевному состоянию, не заслуживающему никакого порицания, но все же может показаться несколько смелым признать ее христианским настроением; ведь в христианском умонастроении настолько существенное и преобладающее значение имеет смирение, что что-либо, подобное гордости, по-видимому, совсем не может возникнуть в этой области, хотя мы и не стали бы порицать такое настроение в гражданской нравственности. Я не хочу ссылаться на то, что я здесь сопоставил также страх и любовь, тогда как ведь любовь есть признак христианина, а совершенная любовь изгоняет страх, так что отсюда следует, что я имел в виду человеческое, т. е. несовершенное состояние. Нет, моя мысль состояла в том, что если в христианине отличать его личное самосознание, с которым он противопоставляет себя Христу, от того самосознания, с которым он переживает свое общение с Христом, то первое самосознание, даже если божественный дух добра уже значительно влиял на него, всегда может быть только смирением. Последнее же самосознание, которое состоит в усвоении всех совершенств Христа, должно быть противоположным первому; и я не знаю обозначения, которое сильнее выражало бы эту противоположность, чем слово «гордость»; а чтобы засвидетельствовать это чувство, мне достаточно напомнить о всех возвеличениях христианской церкви в наших новозаветных книгах. Но что в этой гордости содержится скорбь о том, что общение с Христом действительно ощущается еще в недостаточном объеме, – это ясно само собой.

15) Всегда довольно рискованно, и в особенности, как это здесь имеется в виду, в отношении неверующих, как бы основывать веру в Христа на что-либо единичное в Нем. Ибо всякой единичной черте слишком легко может быть противопоставлена внешне сходная черта в другом человеке, причем бывает трудно вскрыть внутреннее и существенное различие последней от первой. Так, иной фантазер, мнивший о себе более высоко, чем он того заслуживал, умирал за эту свою веру; и как часто заблуждение защищалось по твердому убеждению и с опасностью для жизни! Однако такая укорененность заблуждения – если только подлинный предмет веры не есть все же истина, к которой лишь присоединилось заблуждение – основана лишь на идионсинкразии, которая не может получить широкого распространения. Напротив, самосознание Христа сияет отраженным светом в вере всей толпы Его учеников и в радости всех мучеников этой веры; и такого действия, конечно, никогда не оказывал самообман какой-либо единичной души. К этому нужно еще присоединить, что в этой вере дело касалось не только внутренних явлений сознания, относительно которых человек всегда легче может ошибаться, и не только надежды на весьма отдаленное будущее, в отношении которого открывается свободный простор для фантазии; напротив, Христос должен был верить, что при неблагоприятных обстоятельствах, совершенно явственных и легко обозримых, все же непосредственно выразится божественная сила этого сознания. Но все же обоснование своей веры на единичном остается всегда неполным, и точно так же остается всегда рискованной попытка через посредство единичных черт укрепить веру в других.

16) Заключительный итог этого рассуждения, именно, что Христос есть средоточие всякого посредничества, должен надлежащим образом связать все единичное в этом ходе мыслей и пополнить его кажущиеся пробелы. Тем не менее, я желал бы обратить внимание читателя на то, что в моем трактовании вопроса сознательно подчеркнуто, что если даже допускать некоторое значение за тем различием, которое в то время имело большой успех в качестве великого открытия, – именно за различием между учением Христа и учением о Христе, – то все же идея посредничества во всяком случае должна быть причислена к учению Христа, и наше учение о Христе есть не что иное, как сначала развитое верой, а потом санкционированное историей подтверждение и применение этого учения Христа. И если я отделяю Его школу от Его религии, то, как совершенно явственно свидетельствует заключение, это есть лишь различное рассмотрение одного и того же вопроса с двух разных точек зрения. Ибо идея спасения и посредничества как центр религии – в этом и состоит религия Христа; поскольку же отношение этой идеи к Его личности есть исторический факт, и все историческое существование как учения, так и религиозного общества основано на нем, я называю эту историческую сторону дела общеупотребительным именем школы. А что эта школа для Христа есть лишь вторичное, первичное же – указанная идея, это явствует из приведенного здесь, равно как из того, что сначала Он возвестил царство Божие и Себя как грядущего, и лишь позднее – Себя как пришедшего.