Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

Исчезновение мужества и силы есть зло, которое творит себе сам человек; старость есть пустой предрассудок, позорный плод темного вымысла, будто дух зависит от тела! Но я знаю, что это – вымысел, и его гнилой плод не отравит мне здоровой жизни. Разве дух обитает в волокнах тела и тождествен с ними, так что должен сам терять гибкость и становиться мумией, когда они костенеют? Оставим телу, что́ принадлежит ему. Когда органы чувств тупеют и отображение картины мира слабеет, то неизбежно тупеет и воспоминание, и многие удовольствия и наслаждения становятся слабее. Но разве это есть жизнь духа? разве это есть юность, вечности которой я поклоняюсь? Для чего же другие люди рядом со мной имеют лучшее тело и более острые органы чувств? разве они не будут около меня, как и теперь, готовые к любвеобильным услугам? Печаль о разрушении тела есть моя последняя забота; какое мне дело до него? И разве несчастье для меня, если я сегодня забуду о том, что́ было вчера? Разве мелкие события одного дня образуют мой мир? Разве представления единичного и реального в узком круге, который определен присутствием моего тела, есть вся сфера моей внутренней жизни? Кто в низшем сознании не ведает высшего назначения, кому юность любезна лишь тем, что она дает больше чувственного богатства, тот имеет основание оплакивать нищету старости! Но кто смеет утверждать, что сила и полнота великих священных мыслей, которая дух творит из себя, также зависит от тела и что восприятие истинного мира требует употребления внешних органов? Разве для созерцания человечества я нуждаюсь в глазе, нерв которого уже теперь, в середине жизни, начинает тупеть? Или нельзя любить тех, кто достоин любви, без того, чтобы кровь, которая уже теперь движется медленнее, быстрым потоком проносилась сквозь узкие сосуды? Или сила воли зависит от силы мускулов, от мозга могучих костей? Или мужество – от чувства здоровья? Ведь это чувство обманывает и тех, у кого оно есть; смерть таится в незаметных уголках, внезапно бросается оттуда на человека и объемлет его с наглым смехом. Разве мне мешает, что я уже знаю, где она обитает? Или повторяющаяся боль и страдания всякого рода могут настолько угнетать дух, что он уже не способен к своему собственному, внутреннему деланию? Но ведь противодействовать этим страданиям есть тоже его дело, и они также служат поводом, чтобы в сознании зарождались великие мысли. Для духа нет зла в том, что лишь изменяет направление его деятельности.

Да, я хочу сохранить до поздних лет неослабленный дух, и никогда не должна исчезнуть свежая бодрость жизни; что радует меня ныне, должно радовать меня всегда; воля должна остаться твердой, а фантазия – живой, и я не допущу, чтобы что-либо вырвало из моих рук волшебный ключ, отмыкающий мне таинственные врата высшей жизни, и чтобы во мне погасло пламя любви. Я не хочу видеть пугающее многих бессилие старости; я даю обет могучего презрения ко всякому бедствию, которое не затрагивает цели моего бытия, и себе самому я клянусь сохранить вечную юность.

Но не отрекаюсь ли я, вместе с худым, и от хорошего? Разве старость, по сравнению с юностью, есть только слабость? Что́ же почитают люди в сединах, даже в тех, которые не сохранили ни следа вечной юности – этого прекраснейшего плода свободы? Ах, часто в них почитают только то, что воздух, которым они дышали, и жизнь, которую они вели, были подобны погребу, в котором труп дольше сохраняется от разложения; часто народ почитает их, как святые мощи. Дух подобен для них виноградному соку, который, как они мнят, даже при плохой породе становится лучше и ценится выше, когда стареет. Но нет, они так много говорят об особых добродетелях поздних лет, о трезвой мудрости, о холодной рассудительности, о полноте опыта и об изумительной, спокойной завершенности в знании пестрого мира. Прелестная юность есть для них лишь преходящий цветок человечества, старость же и все, что́ она несет духу, есть зрелый плод. Лишь тогда дух до конца очищен воздухом и солнцем, лишь тогда достигает полной зрелости внутреннее ядро человеческой природы и готово для наслаждения разумеющих. О северные варвары, не ведающие лучшего климата, где одновременно блещет и плод, и цвет, и оба всегда соперничают между собой своей роскошью!.. Разве земля так холодна и сурова, что дух не может подняться до этой высшей красоты и завершенности? Конечно, не каждый обладает всем прекрасным и благим; но дары разделены между людьми, а не между периодами жизни. Каждый есть особое растение; но что́ бы он ни был, он всегда может одновременно цвести и приносить плоды. Все, что́ может соединиться в одном человеке, все это он может иметь и сохранять; он это может – и должен.