Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

На высшее, чего может коснуться язык, надлежит употребить всю полноту и роскошь человеческой речи, не потому, чтобы существовало украшение, без которого не могла бы обойтись религия, а потому, что со стороны ее глашатаев было бы нечестиво и легкомысленно, если бы они не старались посвятить ей и собрать для нее все прекрасное, чем они владеют, чтобы таким образом, быть может, с надлежащей силой и достоинством выразить религию. Поэтому вне поэзии невозможно выразить и сообщить религию иначе, как риторически, со всей силой и искусством языка, и охотно пользуясь услугами всех искусств, которые могут содействовать беглой и подвижной речи. Поэтому уста того, чье сердце полно религии, открываются лишь перед собранием, где может многообразно действовать слово, выступающее в таком обильном вооружении. Я хотел бы нарисовать вам картину богатой и роскошной жизни в этом граде Божием, когда сходятся его обитатели, где каждый полон собственной силой, которая хочет излиться наружу, и вместе с тем каждый исполнен священной жажды все воспринять и усвоить, что́ могли бы дать ему другие. Когда один из них выступает перед остальными, то не должность и не уговор управомочивает его на это, и не гордость или самомнение внушает ему это дерзновение, а лишь свободное движение духа, чувство сердечного единения каждого со всеми и совершенного равенства, совместное уничтожение всего земного порядка, всякого различия между первым и последним. Он выступает, чтобы выставить перед другими свою движимую Богом душу как предмет участливого созерцания, чтобы подвести их к той области религии, которая ему родна, и привить им свои священные чувства; он высказывает божественное, и в святом молчании община внимает его вдохновенной речи. Открывает ли он тайное чудо или с пророческой уверенностью связывает будущее с настоящим, укрепляет ли он новыми примерами старые восприятия, или его пламенная фантазия открывает ему в возвышенных видениях новые части мира и иной порядок вещей, – испытанный дух общины всюду сопровождает его дух; и когда он возвращается к себе из этих странствий по царству Божию, сердце его и сердце каждого есть лишь общее вместилище одного и того же чувства. И если тогда ему громко или тихо возвещается согласие его воззрения с тем, что́ есть в них, то открываются и справляются священные мистерии, которые суть не только многозначительные эмблемы, но – если правильно всмотреться в них – и вполне естественные указания определенного сознания и определенных ощущений; это есть как бы высший хор, который на своем собственном возвышенном языке отвечает взывающему голосу. И это не только сравнение; нет, если такая речь есть музыка без пения и тона, то среди святых существует и музыка, которая становится речью без слов, определеннейшим и понятнейшим выражением самого глубокого сознания. Муза гармонии, интимное отношение которой к религии, хотя и давно уже высказанное и изображенное, лишь немногими признано, издавна посвящала религии на своих алтарях прекраснейшие и совершеннейшие создания самых вдохновенных своих учеников. В священных гимнах и хорах, к которым лишь слабо и легко прикреплены слова поэтов, выявляется то, чего уже не может охватить определенная речь; и так поддерживают друг друга и сменяются звуки мыслей и чувств, пока все не насытится и не наполнится святостью и бесконечностью. Таково воздействие религиозных людей друг на друга, таково их естественное и вечное соединение. Не осуждайте их за то, что эта небесная связь – совершеннейшее создание общительной природы человека, – связь, которой они могут достигнуть, лишь познав ее высшее значение, – более дорога им, чем выше всего ценимый вами гражданский союз; последний ведь нигде еще не созрел до мужественной красоты и, по сравнению с первой, кажется скорее вынужденным, чем свободным, скорее преходящим, чем вечным.