Речи палача

Там присяжный — это парень из профсоюза; он подумает: «Ну и что? Одним кюре больше или меньше, хорошенькое дело!» И я не думаю, что вердикт будет тем же. Присяжный-коммунист будет менее опечален тем, что убит кюре, чем истинный верующий, и поэтому голосование может быть разным. Правосудие попало в ловушку жизни людей. Процесс длится, совещания долгие. Какой-нибудь присяжный думает, а который час? Уже поздно, меня ждет жена. Я бы с удовольствием сходил поел и так далее… давайте-ка ускоримся. А речь идет о жизни человека. Присяжный считает, что он уверен в виновности, в том, что это преступник, и поэтому, возможно, немного халтурит. В этом причина моих сомнений.

Такой случай произошел в Алжире, в начале 1950 годов, дело Мюллер. Вердикт по делу об убийстве ребенка был обжалован в кассационном порядке. Мать убила своего сына. Она утопила своего ребенка в алжирском порту. Это была женщина, приехавшая из Франции, с тремя детьми. Двое первых, восьми и десяти лет, были помещены в интернат, а третий, пяти лет, жил с ней. Поскольку она стала сожительствовать с одним парнем и ребенок мешал нм, они не нашли ничего лучшего, чем утопить его в алжирском порту. Преступление было раскрыто, потому что два брата этого ребенка узнали его на фотографии в газете. Я следил за всеми заседаниями. При объявлении о том, что их приговорили к смертной казни, парень не сказал ни слова, но женщина рухнула, упала в обморок. А все присутствующие, все люди в суде зааплодировали. Надо сказать, что в Средние века детоубийство наказывалось сажанием на кол: ты умрешь через утробу, ты, погубивший плод своей утробы. Так вот, в этом деле одного из присяжных звали Hemandes, кажется, через S, вместо Henmndez через Z Адвокат ничего не сказал… Но он подал дело на кассацию! Кассация по нарушению формы. Их снова судили в Оране, и там их приговорили к пожизненному. Ну вот, и я думаю, что нм на руку сыграли две вещи. Во-первых, время — во второй раз дело разбирали через год; во-вторых, накал страстей вокруг этого преступления в Алжире был иным, чем в Оране. В Алжире при преступлении, совершенном такой парой, женщиной, приехавшей из Франции и жившей с арабом, у них не было никаких шансов, и совсем не так это было в Оране.

Так вот, возвращаясь к алжирским «событиям», иногда я был просто озадачен! Смотрите, каждый раз они приказывали казнить двоих, троих приговоренных… а потом оп! было десять, пятнадцать помилований.

Дело случая? Тогда почему того, а не другого? В конце 1958 в Алжире было, как я уже сказал, девятьсот приговоренных к смерти. Как в канцелярии могли даровать помилование одному, а не другому? Какая была между ними разница? Это бы стоило проверить. Мы ехали в Оран: казнь или две, щелк! Казнь в Константине. Жжжжжжжж… садимся на самолет, летим в Константин. Выполняем казнь в Константине. Возвращаемся в Алжир… еще одна или две казни в Алжире. И хоп! снова в Оран. Через два или три дня! А потом было десять, двенадцать помилований. Так вот, как, ну как можно изучить пятнадцать, двадцать помилований за двадцать четыре часа? Как можно нормально, серьезно изучить соответствующим образом такие досье? На это нужно часы! Как можно сказать, что этот парень заслуживает смерти, по сравнению с тем? Потому что внимание, все они имели одинаковые обвинения: убийство, вооруженное нападение, квалифицированная кража, ношение оружия… Преступления были одними и теми же, одинаково ужасными. И все же были казненные и были помилованные. А почему того? Вот тут… тут я вспоминаю Фукье-Тенвиля,[59]«пропал!», так, так, так, давайте, вперед! Вот тут-то у меня и возникают сомнения. Я говорил отцу, это же невозможно! Как могут они так спокойно выносить суждения о помиловании? Представляю себе парня в канцелярии… так, так, так, так, давайте! одного или двух пропустим, а теперь… ну… давайте, десять, пятнадцать помилований. Именно тут кроется несправедливость. Вот этот парень, как он туда попал? Невозможно гак вот изучить жизнь человека меньше чем за полчаса. Необходимо досье, чтобы понимать, как он жил, когда был молодым… пострадал ли он, по сравнению с другим… есть ли у него какие-то заслуги. Невозможно обработать вот так вот пятнадцать, двадцать досье за день или за два. Да, тут возникают вопросы. Делалось ли это для примера? Не думаю, что дело было в адвокате, что было давление. Президент республики также имел свое слово. Он держал жизнь приговоренного в своих руках. Но как можно за, предположим, двадцать четыре часа представить президенту республики сорок досье. В Алжире, как я уже сказал, в феврале 1957 было двадцать казней. Двадцать казней за месяц! А значит, было как минимум восемьдесят помилованных! Больше восьмидесяти или ста помилованных. Как можно серьезно изучить более ста досье за такое короткое время?

Судебная ошибка