Речники

Во-вторых, родник для чужого хоть и был с виду обычным источником, но только не для бабняка Нахушинского да тем более для большухи его секретами ведающей. С этой водой, что приносили молодухи Дануха делала три вещи на вид странные. Поначалу нюхала. Хотя вода эта хоть занюхайся, не пахла ничем. Обычная, кристально чистая, родниковая. Потом щупала её своими пальцами толстыми, растирая сырость между большим да указательным. Будто выискивая там попавшие песчинки иль мусор какой, иль на жирность да скользкость проверку устраивала. И в конце концов её на вкус пробовала да притом не с миски пила, а все те же мокрые пальцы облизывала.

Итогом трёх простых, но непонятных деяний ведьменных, считался приговор непререкаемый, что бывал только двух разновидностей. Первый и для молодух желанный: «тебя водица приняла в бабняк», опосля чего хватала молодуху, на коленях пред ней стоящую, за косу плетёную да кремниевой пластиной острой без всякого зазрения совести буквально отпиливала красоту девичью, укорачивая волос по плечи самые. Вот и всё. Нет больше косы девонька. Вставай с колен баба новоиспечённая да садись за стол и со всеми вместе пропивать утраченную молодость.

Второй вариант приговора большухинского для любой молодухи был как серпом… ну, не ведаю я по какому там месту девкам серпом надобно, чтоб было побольней да обиднее. Большуха говорила те слова ласково, беззлобно, как дитя малому: «Иди ка ты девка погуляй годок, а на другие Моргоски неси подарочки. Глядишь и пригласим, коль не скурвимся».

Такое зачастую молодуха слышала и год, и два, и три, и детей не одного успевала нарожать, а всё в невестах бесправных да молодухах хаживала, а право бабье так и не получала из года в год. Хотя, как говорилось ранее такое бывало большой редкостью, чтоб родовой источник змеёй охраняемый девку наотрез принимать отказывался. Вот по этой причине кой у кого нервишки и не выдерживали.

Именно поэтому молодухи все как одна, что невестились при баймаке Нахушинском к этому источнику как на работу хаживали. Чуть ли не каждый день тропу натаптывали. И кормили то они его яствами. И поили то они его кто во что горазд. А какие беседы с ним вели, да сколько слёз солёных утопили в нём вообще не счесть. Никому не ведомо…

Тут сознание Данухи скакнуло в сторону, и она уже увидела себя как бы на пьянке в разгар праздника. По ощущениям даже опьянела чуток, но странные дела творились в мире том неведомом. Чем больше пила пива пьяного, тем больше мёрзла от непонятного холода…

Очухалась она в первый раз в реке плавая кверху пузом надувшемся. Уткнувшись головой в камыши прибрежные, колыхаясь в мелководье телом грузным перекормленным. Озноб колотил трясучкой крупною. Зубы последние друг дружку добивали безжалостно. И тут светлая мысль вдруг мелькнула в голове болезненной: «Хорошо, что во мне говна много, а то б утопла к едреней матери».

Но то была единственная мысль незатуманенная, а все остальные осознавались не то кошмарным мусором, не то кошмаром мусорным. С разбега и не разберёшь такие тонкости. Вот будто спишь и сны один на другой карабкаются, с кондачка наскакивают, а какая-то сволочь тебя постоянно будит да никак не добудится. И уснуть не можешь толком, чтоб один сон посмотреть, как положено, потому что тормошат, сбивая концентрацию и проснуться не можешь потому что эта сволочь тебя не «дотормашивает».

Она хотела было отмахнуться от этой дряни назойливой, что будит еле-еле. Врезать ей промеж разлёта бровного, чтоб те вообще разлетелись в разные стороны. Дёрнула рукой и… проснулась окончательно.

Резануло от локтя до кисти так, что аж искры с того света увидала. Разлепила зенки заплывшие, а в них всё вертится, плывёт, качается. Да хорошо так укачивает, аж рвать тянет немилостиво. Поняла, что в реке плавает да что на берег надо бы. Уразумела что нужно бы зад утопить, чтоб о дно упереться ножками, а тот не тонет ни в какую хоть ты тресни сволочь жирная.

И так она топила этот «шар спасательный» и сяк под воду толкала да куда там, ничего не получается. Не тонет «говнохранилище» и ни чего ты с ним не сделаешь. Потом толи Дануха сообразила, толи туловище и без неё справилось, толи случайно получилось, но нащупала она дно не двумя ногами, как старалась по первому, а одной и только зацепившись за траву подводную, смогла наконец утопить задницу безразмерную да почувствовать под ногами опору долгожданную.

Встать не встала, да она и ни пробовала. Лишь ногами перебирая еле-еле, цепляясь за траву водную, отталкиваясь от дна песчаного она проталкивала своё туловище сквозь камыш к берегу. Но лишь спина на песок тёплый выползла, задница опять протест затеяла. Застряла она и Данухе, как баба не корячилась вытолкать седалище округлое на сушу не удалось никакими стараниями.