Речники

– Ой, маменьки, – давя в себе ужас шевелящийся, тихо да плаксиво девка выдохнула, выпрямляясь да прижимая к лицу ладошки, задом попятилась прям на Зорьку у стола раскорячившуюся, – сюда кто-то топает…

А вот опосля этого Зорьке память как обрезало.

Пока дождь хлестал да ливнем с неба лил пленница валялась на шкуре да мучила тяжёлую голову пытаясь дойти до понимания иль придумать хоть какую захудалую версию для всего вокруг происходящего. Но как ни пыталась разное придумывать, во всех придумках упиралась лишь в одно заключение – это нежить чёрная степная, будь она трижды проклята.

Об этой напасти на род людской давно слухи множились. Налетает мол это отродье нечеловеческое на баймаки мирные, мужиков бьёт подчистую от мала до велика чуть ли не вниз головой в землю втаптывая, а баб с девками куда-то уволакивают в своё логово подземное. Утаскивают с концами да бесследно, словно по воздуху. Никто из тех подземелий ни вертался, ни объявлялся. Потому никому было не ведомо, что там с бабами да девками делают?

Сказывали о том по-разному. Но Зорька до выпученных глаз всем доказывала, что их там съедают заживо. Хотя девки про них врали, кто во что горазд, кто дурней придумает, но в бабняке бабы согласны с Зорькой были, вернее она с ними соглашалась от скудности собственной фантазии. Да и по поводу заживо съедения картинка у неё пред глазами вставала как настоящая, от чего мурашки табунами по щуплой спине бегали холодом внутренности вымораживая. Опосля как всё это себе представила, в другое уже ни в какую не верила, потому что пугаться пуще этого не получалось как ни пробовала.

Долго ль, коротко ль ливень кончился. Грозовой наскок всегда явление скорое и ярица притихшая, вновь отчётливо различила голоса человеческие. «Нежить молвит человечьим голосом?», – мелькнул в её голове вопрос вкрадчивый, от чего в раз живот противно заболел кишки скручивая да моча наружу запросилась предательски. Еле сдержала, зажимая ноженьки.

Голова шла кругом, дурнота припёрлась невесть откуда, за нутро Зорьку схватила, мразь тошнотворная. Ярица по наитию поняла, что вот-вот простится с сознанием да с перепуга принялась дышать полной грудью да притом с голосом, горлом присвистывая. Извернулась-вывернулась да выставила лицо белое уж без единой кровиночки в дырку свободную, откуда свежесть пробивалась в коробку вонючую.

Только не успела она насладиться свежестью воздуха грозой напоенного. Откуда не возьмись перед ней возникла морда страшная, зверя невиданного. Словно бер огромен, только лохмы чёрные. А челюсть нижняя с мясом выдрана. И с той раны кровавой, чернота текла струями, заменяя собой кровь привычную.

Зорька на всё это безобразие глянула. Сглотнула в горле ком с громким бульканьем да опять сбежала от сознания в закрома снов спасительных на прощание издав ни то стон предсмертный, ни то свист улетающей души в пятки мозолистые …

Приходила она в себя медленно. Сначала Зорька не могла понять никак почему трясут её безостановочно. Ни сильно так потряхивают, как бы ни желая пробудить спящую, но и при этом в покое не оставляя, будто издеваются. Глаза открывать не стала. Побоялась, помня прошлое пробуждение. Но поняла даже через веки сомкнутые, что вокруг светло да благоухает ароматом степного разнотравья.

Наконец к ней вернулся слух, вернее осознание того что слышит звуки разные да по шороху тележных колёс поняла, что везут её в этой коробке будто в телеге нагруженной. Только телега эта больно чудная, на телегу совсем непохожая.

Зорька глаза приоткрыла до щёлок узеньких. Перед лицом была всё та же шкура берова. Поняла, что лежит лицом к стеночке. И тут рядом совсем, прям за спиной собственной, голос мужской кому-то небрежно указывал:

– Чуть правей держи. В обход пойдём меж холмами, низиною.

– Хорошо, атаман, – отозвался другой мужик.

Сердце Зорьки зайцем пуганым, заскакало как сумасшедшее. От чего девка зажмурилась, да попыталась вдавиться телом в подстилку ворсистую. Эта нежить говорила языком человеческим! Никогда ещё Зорька не слышала, как сила потусторонняя меж собой общается. И вообще никто не рассказывал, чтоб нежить вслух разговаривала.

Пацаны сказывали, а они от мужиков артельных слышали, будто говорит нежить не разевая рта. Даже губами не дёргая. А голос, вроде как сам собой звучит, будто нежить в голову залазит да там речи изнутри ведёт. Поразило это ярицу до глубины души девичьей. И ни сколько напугалась, сколь обиделась, поняв, что пацаны и тут её обманывали…

Время шло неспешной поступью. За спиной разговоров больше не было. Трясучка мерная – успокоила. Пленница, пригретая солнцем ласковым, разморилась, да расслабилась. Лёжа на боку да всякого в голове передумав разного, тупо в ворс мохнатый уставилась, шерсть разглядывая да забыв про своё положение улыбалась, грустью светлой объятая. Навеяла шкура вонючая на приятные воспоминания – прошлогодние Дни Девичьи, [21] что были в аккурат по осени …