Перевалив через холмы, Лу Чжи-шэнь вышел к большому сосновому бору и заметил тропинку, которая уходила в лес. По этой тропинке он прошел около половины ли и увидел перед собой полуразрушенный монастырь. Висевшие на выступах монастырской крыши колокольчики раскачивались под ветром и издавали мелодичный звон. На воротах висела выцветшая вывеска. На красном фоне едва можно было различить золотые иероглифы, гласившие: «Монастырь Вагуань». Сделав еще шагов сорок, Лу Чжи-шэнь миновал каменный мостик, вошел в монастырь и направился к флигелю для постояльцев. Подойдя ближе, он увидел, что ограды, которой обычно бывают обнесены такие помещения, около флигеля нет.
«Что здесь произошло? Почему этот монастырь пришел в такой упадок?» — подумал Лу Чжи-шэнь и отправился к помещению, где обычно находятся покои настоятеля, но и здесь двери были закрыты на замок, уже покрытый густой паутиной. Никаких следов вокруг не было, кроме помета ласточек.
Лу Чжи-шэнь стукнул посохом и крикнул:
— Прохожий монах просит накормить его!
Он несколько раз повторил эти слова, но ответа не последовало. Тогда он двинулся в ту сторону, где положено быть кухне и кладовым, но и там все было разрушено: не видно было ни очагов, ни котлов.
Оставив свой узел на земле возле кельи эконома, Чжи-шэнь взял посох и снова отправился на поиски. И вот в небольшой комнатушке, расположенной за кухней, он вдруг обнаружил несколько старых монахов, неподвижно сидевших на земле. У монахов были желтые изможденные лица. Лу Чжи-шэнь с возмущением воскликнул:
— Какие же вы бессовестные люди! Где у вас чувство долга, монахи? Сколько я вас ни звал, никто мне не ответил!
Но монахи только замахали руками и испуганно зашептали:
— Тише! Не говори так громко!
— Я только странствующий монах,— ответил Лу Чжи-шэнь,— и я прошу дать мне немного еды. Ничего плохого я вам не сделаю!
— Мы сами три дня сидим с пустыми желудками,— отвечал один из монахов,— что же мы можем дать тебе?
— Я пришел из монастыря на горе Утай,— продолжал Лу Чжи-шэнь,— уж наверно вы могли бы предложить мне хоть полчашки жидкой кашицы!
— Ты пришел к нам из обиталища живого Будды,— ответил старый монах,— и по положению мы должны были бы оказать тебе соответствующий прием. Но у нас беда! Все наши монахи разбрелись в разные стороны. В монастыре нет никакой пищи. Остались только мы, старики, да и то уже третий день сидим голодные.
— Глупости! — воскликнул Лу Чжи-шэнь.— Ни за что не поверю, чтоб в таком большом монастыре не нашлось какой-нибудь еды!
— Это верно, что наш монастырь не маленький,— отвечали монахи.— Здесь раньше всего было вдосталь. Наше богатство привлекло сюда бродячего монаха, который обосновался здесь. К тому же он привел с собой какого-то человека. Все наши постройки они разрушили и своими безобразиями разогнали монахов. А нам, старикам, некуда деться, вот мы и сидим здесь голодные. Никакой еды у нас нет...
— Довольно вам чепуху городить! — сердито сказал Лу Чжи-шэнь.— Ничего такого не может совершить один бродячий монах, хотя бы и с помощником! Почему вы не сообщите о них властям?
— Отец наш! — отвечали монахи.— Ты, наверно, не знаешь, что ямынь[25]
отсюда далеко, к тому же никакие власти все равно ничего не смогли бы с ними сделать. Эти люди — настоящие разбойники. Им ничего не стоит убить человека или совершить поджог! Они и сейчас преспокойно устроились за кельей настоятеля.— Как зовут этих людей? — спросил Лу Чжи-шэнь.
— Фамилия монаха — Цуй,— ответил старый монах,— его монашеское имя — Дао-чэн, а прозвище «Чугунный Будда». Мирянина же зовут Цю Сяо-и. У него буддийское прозвище «Взлетающий в небо якша» или «Злой Демон». Даже с виду эти люди не похожи на монахов, отрекшихся от мира, это — самые настоящие лесные грабители. А монашеское одеяние только прикрывает их бесчинство.
Во время этого разговора Лу Чжи-шэнь вдруг почувствовал запах еды. Он взял посох, огляделся по сторонам и увидел позади себя глиняный очаг, прикрытый циновкой, из-под которой шел пар. Чжи-шэнь приподнял циновку и обнаружил, что под ней в котле варится просяная каша.
— Эх вы, монахи! Совести у вас нет! — сказал Лу Чжи-шэнь.— Говорите, что три дня ничего не ели, а у самих полон котел каши. Монахи, а врете без зазрения совести!
Почуяв беду, монахи схватили свои чашки, тарелки, миски, ковши и наперегонки бросились к котлу.