Red is my favourite colour (СИ)

— Душа моя, вы пока идите на платформу, я скоро. — Корбатов появился внезапно, и я от неожиданности вздрогнула. Он протянул мне билет, а сам направился на улицу.

Я не успела ничего спросить или возразить, поэтому смиренно взяла свой тяжёлый чемодан и потащилась улиткой на платформу, не замечая вокруг суетливых людей.

Кингс-кросс был немноголюден, несмотря на выходной, поэтому я не чувствовала себя такой потерянной, как неделю назад, когда мы только приехали в Лондон. Я сиротливо стояла между девятой и десятой платформами, ожидая профессора. Оставалось каких-то пять минут до прибытия поезда, а его всё не было. Я начала нервничать и тревожно оглядывать проходящих мимо людей.

Сначала я совсем ничего не поняла: навстречу мне шло… дерево? То есть, ноги-то человеческие, а вот наверху массивный коричневый горшок, а в нём то самое лимонное дерево из палатки за углом.

Я сняла очки и в недоумении протёрла глаза. Мне не показалось, это происходит в самом деле! Я просияла и кинулась навстречу Корбатову, которого было совсем не видно за небольшим, но раскидистым растением.

— Душа моя, давайте поспешим, все вопросы потом, — пыхтел он, аккуратно опуская горшок на тележку для багажа. В один миг мы оказались на нужной нам платформе и еле успели запрыгнуть в вагон.

Лишь когда уселись в орошённое солнцем купе, смогли перевести дух и расслабиться.

— Чуть не опоздали! — Корбатов облегчённо протирал платком вспотевший лоб, а я глупо улыбалась, глядя на дерево, которое уже заполнило запахом всё вокруг.

— Спасибо вам огромное, — пролепетала я, сдерживая ком слёз в горле.

Профессор ласково улыбнулся и придвинул горшок ко мне.

— Пустяки, душа моя. Я же видел, какими бешеными глазами вы смотрели на ту теплицу. Да и школе не помешает разнообразие в растениях, одна тентакула да бадьян кругом. — Он неопределённо махнул в сторону и достал газету, купленную в той палатке.

Преисполненная нежности, я с содроганием рассматривала каждый листочек, уже воображая, как буду ухаживать и заботиться о своём дереве.

Спустя пару чашек кофе и полчаса пустой болтавни ни о чём, я осмелилась спросить профессора:

— Вы обещали рассказать, что там в вашей… Анне Карениной? — я засмущалась, не уверенная, правильно ли запомнила название произведения. Корбатов довольно крякнул и откинулся на спинку сиденья, сложив руки в замок на коленях.

— А вы готовы услышать? А то после ваших вчерашних прощаний с подругой я больше таких слёзных потоков не выдержу. — Он насмешливо подмигнул мне, а я залилась краской ещё больше.

Всю неделю доставляла профессору одни неприятности: то эта миссис Морган, то министр, то Ася, теперь ещё и дерево это… он больше со мной точно никуда не поедет!

Я умолкла, решив, что мне лучше до конца поездки не высовываться, но Корбатов неловко прокашлялся и, глядя задумчиво в окно, проговорил:

— Сразу вам скажу, что я вижу это произведение не совсем так, как его выставляют во всяких литературных журналах. — Он презрительно покосился на газету и пренебрежительно отбросил её к окну.

— Это как? — я придвинулась ближе к столу, не тая любопытства.

— Знаете, мне претят все эти россказни про благоразумие, рациональность и прочее. — Профессор сморщился и раздражительно повёл плечами.

— Не совсем понимаю…

— Я вижу в этом произведении несчастную историю любви, которая могла бы быть вполне себе счастливой, если бы не чопорное общество… — И он рассказал мне вкратце содержание, пока на моём лице сменялись самые разные эмоции: от глупой смущённой улыбки до возгласа испуга в конце.

— Но… как же так! — я исступлённо схватилась за край стола. — У неё же остались дети! — я задыхалась словами, будто воочию увидев финальную сцену с главной героиней.

— Сын и дочь, да… — Корбатов печально подкручивал усы. — А любовь? Любовь ведь тоже осталась.

— Да что там любовь! — я отмахнулась. — Разве ж есть дело до какой-то там любви, когда речь заходит о детях?

Корбатов поражённо хмыкнул и вскинул брови.

— Вот уж не думал, что вы, такая юная и мечтательная, будете так взросло рассуждать.

Я непонимающе покачала головой, сминая в пальцах салфетку.

— Но как же… это же её дети, а не кто-то посторонний. Нет, я не понимаю… — я хмуро надвинула брови, борясь с разношёрстными мыслями в голове.

— Думаю, она бы не сделала то, что сделала, если бы общество не пренебрегало ею.

— Но ведь она поступила аморально, что ж тут удивляться?

— Душа моя, а кто из нас хоть раз в жизни не поступал аморально?

Я задумалась, и в голове вспыхнул тот самый вечер. Ошеломлённые глаза одноклассников, когда Гаррет… он… чёрт, какой позор!

— Я… я очень понимаю эту Анну… — я сложила на столе руки и устало опустила на них голову. — Но прощаться с жизнью из-за какого-то осуждения, тем более оставив детей… это слишком.

— Вот и я о том же! — Корбатов удовлетворённо вздохнул. — Смысл как раз в том, что пора менять все эти глупые устои. Пора жить, а не бояться сделать что-то не так.