Red is my favourite colour (СИ)

Перед глазами плывут круги, и я думаю: «Надо рассказать мамочке, она умная, она знает, что делать… Надо позвать папочку, он сильный, он поможет…». Потом до меня доходит суть его слов, когда я слышу, как сестра рыдает у него на плече. Я чувствую внутри неимоверное желание… убить кого-нибудь. Того, кто виноват. Виноват в том, что наших любимых родителей больше нет. В том, что допустил это. Я со злостью скидываю всё с полок, топчу ногами ни в чём неповинную игрушечную лошадь, колочу остолбеневшего дядю.

Выбегаю на улицу, по которой от нашего дома уже отдаляется повозка. Я уверен, что там наши родители. Бегу за ней, поднимая вокруг себя столпы пыли, путаюсь в ногах и в конце концов падаю прямо лицом в землю. Слёзы застилают глаза, я не понимаю, что делаю и где нахожусь: вокруг только смазанный пейзаж, пыль во рту, кровь сочится из носа, а внутри один лишь огонь желания убить, порвать на куски, задушить. Анна бежит ко мне, вырвавшись из рук дяди. Протягивает ко мне свои маленькие ладошки, плачет, дурочка, захлёбываясь слезами. Я обнимаю её своими грязными руками, оставляя на волосах следы земли и сухие ветки.

— Я никогда тебя не брошу, сестрёнка, только не плачь.

***Лето 1889 г.

Прошло семь лет со смерти родителей, и мы с Анной уже вполне свыклись с этой мыслью, полностью погружённые в учёбу в Хогвартсе. Мы с ней неразлучны — живём в одной гостиной, ходим вместе на уроки, в столовой тоже сидим рядом.

В прошлом году я познакомился с Оминисом — он весь такой серьёзный, шуток не понимает, бурчит вечно, но мы с ним ладим, и, что самое главное, мне есть, о чём с ним поговорить. Я с нетерпением жду начала четвёртого курса, чтобы наконец изучать что-нибудь по-настоящему серьёзное, а не тот детский лепет, который нам рассказывают. Оминис говорит, что знает кое-какие запретные заклинания, но со мной не делится, как бы я ни просил!

Мы с ребятами играли в шинти {?}[Шотландский “хоккей” с клюшками и мячом] до позднего вечера за Фелдкрофтом, а теперь я плёлся, радостный, домой, предвкушая вечерние посиделки с сестрой у камина. Зайдя в деревню, я сразу понял, что что-то не так: кое-где догорают костры, у деревьев обломаны ветки, люди снуют туда-сюда, их лица пронизаны болью и горем. Я захожу в дом и вижу дядю Соломона, бледного, как тогда, в день смерти родителей. Анна лежит в постели — странно, рано же ещё. Я аккуратно подхожу к дяде и устраиваюсь рядом с ним на диване, кивая в сторону сестры. Он разлепляет свои обескровленные губы, но не может вымолвить ни слова, и я чувствую, как бешусь. В нетерпении я подхожу к сестре и пытаюсь заглянуть ей в лицо, но она спрятала его в подушке и жалобно мычит, вся скрючившись.

— Она заболела? Что же вы сидите, надо позвать лекаря! — я бегаю по комнате, собирая всё, что попадётся под руку: какие-то зелья, травы, одеяла.

— Себастьян, сядь, пожалуйста, — наконец отзывается дядя. Его голос необычно тихий, и это меня вводит в ступор. Я роняю всё из рук и опускаюсь на диван.

Он спешно рассказывает мне о нападении приспешников Ранрока и Руквуда, и что сестра, любопытная глупышка, побежала посмотреть, что же они там делают, а после её уже принесли на руках, еле живую. Мой застывший взгляд приковывается к его губам, которые то и дело кривятся от горя, и я не могу уже разобрать ни слова: в ушах гудит, а к горлу подступает жар гнева и безрассудства. Глаза наливаются кровью, как только я примеряю на себя боль моей родной сестры.

Я кружу по дому в поисках своей палочки — дядя всегда забирает их у нас на время каникул. Мне хочется сжечь всё дотла. Найти этих ублюдков и оторвать их тупые головы. Сделать уже хоть что-нибудь, чтобы Анне стало лучше! Соломон неподвижно сидит на диване, даже не шелохнётся, что меня просто выводит из себя. Когда я пытаюсь выйти на улицу, он с протяжным выдохом применяет на мне Инкарцеро, и я беспомощно падаю на пол, захлёбываясь слезами отчаяния и ненависти.

***Осень 1890 г.

Уже год я пытаюсь найти спасение для Анны, но всё безуспешно. Оминис не хочет помогать, они с дядей как сговорились, не желая иметь дело с тёмной магией. Так на кой чёрт тогда она нужна, если не применять её, болваны?! Почему Ранрок или Руквуд могут использовать её на моей несчастной сестре, а я не могу сделать того же, чтобы её спасти? С каждым днём надежда на излечение угасает в глазах Анны, и это обезоруживает — как я могу ей помочь, если она сама не хочет бороться? Но моя надежда не иссякнет никогда — я буду искать способ снять проклятие, чего бы мне это ни стоило.

Сама судьба хочет этого — она послала мне новую пятикурсницу, от которой я узнал про древнюю магию. Нам что-то рассказывал про это профессор Бинс, но эти недотёпы учителя тоже ни черта не смыслят, так что я потащил её в Запретную секцию, якобы помочь ей с её способностями. Надо использовать девчонку, пока она «тёпленькая», пока не набралась всяких глупостей от профессоров про то, что «нельзя применять тёмную магию».