Редактор Линге

— Ну, объ этомъ не будемъ лучше говорить; двумя-тремя утвержденіями нельзя убдить взрослыхъ людей. Но какъ бы то ни было, если такой человкъ, какъ Линге, колеблется въ своей до сихъ поръ послдовательной политик, то это является каждому изъ насъ — вдь мы дти въ сравненіи съ нимъ — какъ бы предложеніемъ обдумать хорошенько этотъ вопросъ. Доводы Линге поражаютъ меня, я просто понять не могу, что эти простыя вещи до сихъ поръ не приходили мн въ голову. Он кажутся мн такими ясными.

Хойбро громко, во все горло разсмялся.

— Я этого именно и ждалъ! — сказалъ онъ.

— Да, но замтьте, я предоставляю самому разсмотрть вс эти доводы. Я…

— Да, да, сдлайте это! Ха-ха-ха! Это именно то, что я сказалъ, — это преимущество нкоторыхъ людей, — что они могутъ такъ ловко обращаться со своими убжденіями. Такіе сомнительные поступки не заставляютъ ихъ блднть, не лишаютъ ихъ сна и аппетита. Они мняютъ все, осматриваются и потомъ остаются тамъ. Ахъ, да!

До этой минуты двушки не говорили ни слова. Шарлотта взглянула на Бондезена; потомъ и она начала смяться и сказала:

— Вотъ именно это и говорилъ господинъ Хойбро!

Бондезенъ вдругъ вспыхнулъ, губы его задрожали.

— Мн совершенно безразлично, что говорилъ господинъ Хойбро, и что бы онъ ни говорилъ, я не нуждаюсь въ томъ, чтобы ты была свидтельницей: въ этомъ дл ты ничего не смыслишь…

Какая опрометчивость, какъ онъ могъ такъ проболтаться! Шарлотта низко опустила голову надъ работой; вскор посл этого она опять посмотрла на него, но ничего не могла сказать ему. Она пристально посмотрла на Бондезена.

— Что ты хочешь сказать? — спросилъ Бондезенъ, все еще возбужденный.

Тогда вмшивается Хойбро и длаетъ глупое и оскорбительное замчаніе, въ которомъ онъ тоже раскаялся:

— Фрёкэнъ хочетъ дать вамъ понять, что вы не должны говорить ей «ты».

Бондезенъ смущенъ на одно мгновеніе, онъ извиняется, но вдругъ имъ снова овладваетъ гнвъ. Онъ выдаетъ тайну, уничтожая этимъ всякое возраженіе, которое онъ долженъ былъ бы на это сдлать; онъ обращается къ Хойбро и говоритъ:

— Я хочу обратить ваше вниманіе на то, что фрёкэнъ ничего не хотла дать мн понять. Мы говоримъ другъ другу «ты».

Хойбро поблднлъ, но поклонился и попрссилъ извиненія. Онъ посмотрлъ на Шарлотту; взглядъ, который она бросила Бондезену, выражалъ большую радость. Такъ странно она смотрла на него, вся сіяющая. Хойбро не могъ понять этого. Ну, а впрочемъ, это совсмъ его не касалось! Итакъ, они, значитъ, говорили другъ другу «ты».

Онъ взялъ свою шляпу и направился къ двери, здсь онъ опять низко поклонился, простился почти шопотомъ, ни на кого не взглянулъ и вышелъ. Черезъ нсколько минутъ онъ бжалъ по улиц, безъ пальто, легко одтый.

Бондезенъ остался.

IX

Это была правда — Шарлотта и Бондезенъ говорили: другъ другу «ты», когда они оставались одни въ комнат Бондезена на Парквег, когда около нихъ никого не было. Она часто бывала тамъ; въ первый разъ это случилось въ тотъ вечеръ, когда они возвращались домой изъ собранія рабочихъ. Бондезенъ завладлъ ея сердцемъ. Съ тхъ поръ, въ предолженіе осени и зимы, она бывала тамъ не разъ; они забгали къ нему на часъ или на два посл поздокъ на велосипед, а когда наступила снжная зима, они ходили вмст въ театръ или въ циркъ, чтобъ посл этого хоть немножко посидть въ комнат Бондезена. Ей было такъ жарко посл ходьбы, отъ свжаго воздуха. Она снимала пальто и шляпу, когда входила къ нему, Бондезенъ помогалъ ей. Дрова трещали въ печк, и чтобъ въ комнат было уютне, они уменьшали огонь лампы.

Это такъ часто повторялось, что пылъ Бондезена началъ остывать. Самое скверное было то, что теперь Шарлотта сама приходила къ нему, безъ всякихъ приглашеній, когда у нея бывали дла въ город; эти посщенія не всегда бывали ему пріятны. Онъ предпочиталъ торопливо и поспшно самому вести ее наверхъ, чтобы избжать встрчъ на лстниц, въ третій этажъ. Когда они доходили до двери, ему все еще приходилось употреблять предосторожности, высовывать голову на лстницу и прислушиваться, все ли спокойно въ верхнихъ этажахъ. Благодаря этому, каждый разъ они нсколько волновались, — это было очень пикантно. А въ комнат, закрывъ дверь, онъ съ наслажденіемъ свободно вздыхалъ и дрожащими руками снималъ съ нея пальто. Но все это исчезало, когда она приходила къ нему среди бла дня, со свертками въ рукахъ, вся пропитанная запахомъ покупокъ, которыя она длала для матери въ гастрономическихъ магазинахъ. Это уже совсмъ было похоже на жену, возвращающуюся домой съ мясомъ въ бумаг. И какъ мало привлекательно было при дневномъ свт, снимать съ нея накидку и все прочее, когда каждую минуту можно было ожидать почтальона или товарища, или даже хозяйку, забывшую стереть утромъ пыль. Нтъ, Бондезену это совсмъ не нравилось.