Редактор Люнге

— Идите сюда, идите! Я нисколько не обижаюсь за то. что вы говорили против меня в рабочем союзе, я всегда привык уважать искренние убеждение всякого человека.

Тут Гойбро разразился коротким, беззвучным смехом и спустился с лестницы.

— Какой медведь! — сказал Бондесен спокойно. — На любезность он отвечает грубым смехом...

Немного спустя в передней раздался звонок. Илен сам пошёл отворять и оставил дверь в комнаты открытой: это, конечно, почтальон, пожалуйста, спасибо.

Но это был не почтальон, это был редактор Люнге.

Илен в изумлении отступил назад; но Люнге улыбнулся и сказал, что у него только одно очень маленькое дело к нему, просьба, он зашёл сюда мимоходом.

Растерявшись от такой большой чести, Илен кричит через открытую дверь:

— Мама, это редактор Люнге, иди-ка сюда...

Фру Илен тотчас же выходит и сердечно просит редактора войти. Это ведь удовольствие, честь...

И Люнге наконец уступает просьбам.

Дело в том, что спекуляция с именем Илена оказалась удачной. Не говоря уже о том, что публику прямо поразило открытие нового гения и та новость, что деятельное использование различных сортов наших ягод могло бы сделать человека капиталистом и обогатить страну двумя жирными миллионами, — Люнге ещё обратил на себя внимание своей непартийностью и предупредительностью, с которой он оценил человека даже из лагеря противоположной партии. Всюду Люнге и только Люнге; кто другой захотел бы это сделать? Он был и остался несравненным. Имелись, впрочем, и раньше доказательства беспристрастности этого человека; он открыл писателя Ойена, о котором, в действительности, не знал ничего другого, кроме того, что он гений, но вместе с тем мог быть самым крайним правым, или — он отрёкся от своего собственного Лепорелло, когда тот совершал ночные похождения. Да, Люнге, в самом деле, сознавал высокое призвание печати! И таким способом он привлекал к себе многочисленных подписчиков.

Теперь его находчивость привела его к превосходной идее, и поэтому он явился к Иленам без всяких стеснений. Правда, благодаря этому он принуждён был отказаться от присутствие на политическом собрании в P. L. K., где должен был говорить председатель одельстинга, но нельзя же быть везде. Кроме того, он присутствовал на большом собрании рабочего союза, ведь должен быть и предел того, что можно требовать от одного человека.

Но Илен уже отослал свою статью в журнал, в жалкий популярный журнал, где печатались самые разнообразные вещи, надеясь, что там её возьмут. Он сказал всю правду, что она отослана.

Тогда Люнге ответил:

— Верните её телеграммой. Мы, конечно, за всё заплатим.

И Илен с признательностью в душе обещает телеграфировать.

Тут добрая фру Илен не могла больше удержаться и поблагодарила Люнге с сияющими глазами за всё, что он сделал для Фредрика. Он всех их очень обрадовал, и они многим обязаны ему, это было так неожиданно и незаслуженно.

— Милая фру Илен, мы исполнили только наш долг, — отвечал Люнге. — ...

— Но всё-таки не нашлось никого, кроме вас, кто сознавал бы, что на нём лежит этот долг.

— Да, — сказал он, — у различных редакторов бывают иногда более, а иногда менее ясные представления о призвании печати.

— Да, это, конечно, так. Но мы вас от души благодарим, мы не забудем, что первое поощрение явилось от вас.

И Люнге ответил шутливо, с улыбкой:

— Меня радует, фру, что в этот раз на мою долю выпало счастье воздать должное таланту. Мы, левые, совсем не людоеды.

Тут Эндре Бондесен громко захохотал и ударил себя по колену. До этого мгновения он сидел, онемев от восхищения, и не шевелился. Замечательно было то, что он уже наполовину опьянел к приходу Люнге, но хмель быстро прошёл. По счастливой случайности оказалось, что они ещё не всё выпили, не все ещё бутылки опустели, и когда Люнге предложили выпить стаканчик, он тотчас же согласился, откровенно и с благодарностью. Он был в этот вечер в хорошем настроении.