Редактор Люнге

Спор начался шутливо с того, что София хотела бы венчаться у городского фогта12. Это практично, современно, дёшево, без всякой лжи и шарлатанства с именем Божьим и всем прочим.

Гойбро желал бы венчаться в церкви. И не в какой-нибудь из родных церквей, без искусства и без красоты, не в какой-нибудь плохо сколоченной Божьей комнате, а в огромном Божьем храме, в мировом соборе, с мрамором, мозаикой и колоннами. И он желал бы ехать в церковь в карете, запряжённой четвёркой вороных коней, и кони должны иметь белые шёлковые розетки за ушами.

Ха-ха-ха, да это совсем не плохо! А какова должна быть невеста?

Шарлотта взглянула на него. — «Да, какова должна быть невеста?» — казалось, спросила она. И почему она взглянула именно теперь? Её лицо было чисто и нежно, лоб невинен, как у ребёнка.

Он ответил:

— Невеста должна быть молода и невинна. — Он подумал и снова повторил, кивая: — Да, молода и невинна.

Шарлотта сильно покраснела, она стала поспешно считать стёжки в своей работе, её пальцы дрожали. Затем она принялась вспарывать стёжки один за другим, хотя она, может быть, не сделала ни одной ошибки. Бог знает, может быть, она шила всё время правильно, и всё-таки она вспарывала.

Но тут фрёкен София начала язвить и смеяться над ним. Невинна? Что он хочет этим сказать? Этак немножечко глупа, а? Немного неопытна?

— Да, посвящена во всё немного менее, чем девушка с ребёнком, — ответил Гойбро грубо. — Называйте это, как хотите.

София не могла больше сдерживаться, она рассердилась, стала его расспрашивать, сказала, что эти рассуждения о невинности — чистейшая мужская мораль, и хотела разбить его при помощи вопросов. Вот как, в таком смысле невинна! Человек, который жил, страдал, плакал, не был невинен! И какая бы она ни была славная, но если она осмелилась приобрести некоторую опытность в жизненных отношениях, то...

Но Гойбро, со своей стороны, понимал, что всё это было только пустословием фрёкен Софии. Этот человек, в котором было так мало человеческой теплоты, которому так мало приходилось преодолевать искушений, чьи желания были так сухи и спокойны, она тоже старалась показать себя искушённой, виновной во всём. Он замолчал: не из-за Софии он затеял весь этот разговор.

— Итак, какая бы она ни была славная, — повторила София, — всё же...

— Всё же я не женюсь на ней, нет, — оборвал он резко.

София насмешливо захохотала. Чего она смеётся? Он пожал плечами, а София, увидев это, вдруг обиделась. Она быстро встала и сказала:

— Я оставляю Шарлотте всю вашу дальнейшую болтовню.

Затем София ушла из комнаты, вся бледная от гнева. Но Гойбро и Шарлотта не обменялись ни одним словом, они оба сидели молча и, даже когда София возвратилась, они не говорили друг с другом. Шарлотта, которая была так же нежна и тепла, как её сестра — черства и суха, наверное, согласна с ним, он мог это заметить по ней, хотя она совсем не глядела на него. Она всё время прилежно шила.

Впрочем, за последнее время Шарлотта стала не такой, как раньше, не такой весёлой, не совсем прежним игривым ребёнком. Да, вероятно, у неё тоже были свои маленькие горести. Она начала сопровождать брата в редакцию по утрам; Люнге принимал её всегда так любезно, что она прямо стремилась к этому развлечению. Ведь способность Люнге занимать дам была всем известна, у него уж имелись наготове разные шуточки, и он не особенно-то скрывал, какое восхищение вызывали в нём пышные бюсты и красные губы. Только в обществе дам он становился юным среди юных, поэтому было почти бесполезно приглашать Люнге на собрания, где не бывало дам. Тогда он или совсем не приходил, или приходил, скучал в течение часа и снова исчезал. Нет, без дам не было праздника в его сердце. Стоило только посмотреть на то, что происходило в союзе журналистов: двадцать пьющих и курящих мужчин и ни одной юбки во всей зале. Поэтому Люнге по целым месяцам не являлся на собрания союза журналистов и предпочитал ходить в другие места.

Таков он был. Но никто не мог бы придти и сказать, что редактор Люнге был настоящим соблазнителем, он к этому не стремился, он не терял самообладания, ничем не рисковал в делах сердца. Если случалось иногда, что его стремления по отношению к какой-нибудь женщине наконец удавались и приводили его к цели, он не оставался безмолвным, всё его существо наполнялось весёлым смехом по случаю успеха, победы: хи-хи-хи, ты моя, ты моя! И, дрожа от нетерпения явиться к ней, что-нибудь испытать, он представлял собой настоящего счастливого деревенского парня, который сам наполовину удивлён всем великолепием. каким он теперь мог наслаждаться. Какие, чёрт возьми, чудеса могут приключиться с человеком, когда он попадает в город!