Редактор Люнге

Они условились пойти вместе вечером в театр, затем он проводит её домой. Люнге с нетерпением ожидал вечера. С ним, впрочем, случилась небольшая неприятность. Он отбросил в сторону газету, которую читал, и нахмурил лоб. Эта возмутительная, злонамеренная прачка из Гаммерсборга до сих пор ещё не перестала тревожить его, теперь она наконец поместила своё воззвание в «Злобах дня» и не умолчала, что «Газета» отказалась напечатать этот крик о помощи.

Люнге пожал плечами. Теперь он, чёрт возьми, отделался наконец от этой попрошайки, которая вдобавок являлась к нему со всем, чем угодно, только не с чистым лицом! Ну, вот видите, разве существует благодарность на свете? Заявила ли эта женщина вполне определённо, что он — редактор Люнге — вручил ей значительную сумму денег с самого начала? Ничего подобного, женщина этого совсем не сделала. «Газета» отказалась напечатать! Это было всё.

Как только Люнге покончил с самым необходимым для утреннего номера, он оставил контору. Ему надо было зайти к парикмахеру, а затем идти прямо к Дагни. Но сначала необходимо было исполнить одно поручение. Люнге направился в редакцию «Норвежца».

В редакцию «Норвежца»!

Ему, к сожалению, предстояло уладить одно немного щекотливое дело; но это дело не особенно уж его огорчало. Оно состояло в том, что его маленький делопроизводитель, исключительно из заботы о процветании «Газеты», взял и совершил глупый поступок. Делопроизводитель просто-напросто выпустил циркуляры к помещающим объявления, к пароходным обществам, купцам, канализационной компании в Фредриксгале, сравнил число подписчиков «Газеты» и «Норвежца» и убеждал публику помещать объявления в наиболее распространённом органе. Он составил этот план в своём собственном хитром мозгу, но выполнил его так грубо и откровенно, так неделикатно, даже совсем не намекнул на какой-нибудь принципиальный вопрос, и сам редактор должен был вмешаться в это. А что, если «Норвежец» найдёт в себе храбрости в этот раз и наделает глупостей! Что, если он обвинит его в нечестности по отношению к товарищу по убеждениям, к честно конкурирующему органу! Люнге ни за что на свете не хотел, чтобы его газету уличали в подобного рода низостях.

Он быстро улаживает дело с редактором «Норвежца». Он с шумом вбежал в редакцию, как один из самых известных в городе щёголей, сказал так и так, это было безобразие, позор, он об этом ничего не знал до сих пор, попросил извинения и обещал предотвратить повторения. Этим всё было исчерпано. Редактор «Норвежца» сказал несколько слов, которые надо было сказать, поклонился несколько раз, как надо было поклониться, и покончил с этим делом. Он был даже от души рад, что ему удалось оказать любезность своему знаменитому коллеге.

Затем Люнге сказал: «до свидания», и ушёл. Но редактор «Норвежца» тотчас же вошёл к своему секретарю и сообщил о случившемся. Он чувствовал желание поделиться своими мыслями с кем-нибудь, а никого, кроме секретаря, не было налицо.

Люнге миновал подводные камни. Он шёл по улице лёгкой походкой, со шляпой на затылке, и завернул к своему парикмахеру. Немного спустя он снова вышел на улицу, выбритый, причёсанный, сильно помолодевший и весёлый. Сегодня вечером он ведь свободен, у него не было никакой работы, не о чем было заботиться. Пройдя немного дальше по улице, он вдруг замечает, что у него нет манжет, он их забыл у парикмахера. Раздосадованный, он немного резко поворачивает обратно, идёт назад по той же дороге; через несколько минут он наталкивается на свою жену.

Она шла прямо ему навстречу.

Так, так, конечно! Чёрт возьми! Надо же было ему забыть манжеты! Он не мог никуда ускользнуть, не видно никакого переулка, чтобы свернуть в него, его жена, приближаясь, смотрела ему прямо в лицо.

Он поздоровался с ней кивком и сказал:

— Ты в городе?

— Да, — ответила она. — Слушай, не желаешь ли пойти со мной сегодня вечером в театр? Мне так хочется.

Он смутился.

В театр? Нет, он не может.

Неужели? А ей, в самом деле, так захотелось.

Но ведь она может пойти одна?

Она подумала и сказала задумчиво: «да». Но почему он не мог тоже пойти с ней один раз? Она не очень уж часто его просила.

Нет, у него сегодня вечером назначено собрание.

Да, но только на два акта? Во всяком случае, он может её проводить туда?

Он покачал головой и сказал немного нетерпеливо, что он принуждён отказываться от удовольствий, когда у него есть дела. Времена теперь не такие, чтобы заниматься пустяками. Министерство должно быть свергнуто, день был назначен.

Она подумала немного.

— Ну, хорошо, тогда я одна пойду, — сказала она.

— Да, иди. Слушай, не могла бы ты взять с собой кого-нибудь из детей? Ах, нет, правда, сегодня вечером ведь не для детей. Да, да. Я забыл свои манжеты у парикмахера, я иду к нему взять их.

Они расстались.

Ну, разве не было счастьем для него, что он встретил свою жену, прежде чем пошёл в театр! Право, она и раньше сталкивалась с ним и в театре и на концертах, не говоря ни слова, даже если он был с той или иной дамой; но это, во всяком случае, было для него уздой, стеснением, он не чувствовал себя вполне свободным.