Редберн: его первое плавание

«Нельзя ли что-то вроде этого устроить теперь в Нью-Йорке? – сказал Гарри. – Или там совсем нет комнат с леди?» – с тревогой добавил он.

Я снова уверил его, как часто делал прежде, что Нью-Йорк – это цивилизованный и просвещённый город с большим населением, прекрасными улицами, прекрасными зданиями, более того, с множеством омнибусов, и что, почти что по большей части, он в Англии и сам знал, насколько подобна Англии в основе своей была эта диковинная Америка, которая привлекла его.

Я не мог не поразиться – поскольку сам с рождения был космополитом, – я был поражён его скептицизмом относительно цивилизации у меня на родине. Патриот больший, чем я, мог бы вознегодовать от его инсинуаций. Он, как оказалось, думал, что мы, янки, жили в вигвамах и носили медвежьи шкуры. В конце концов, Гарри был настоящим кокни, и его христианский мир ограничивался Лондоном.

Тогда я уверил его, что не вижу причины, почему он не должен играть как трубадур в Нью-Йорке, а также в другом месте, он же внезапно огорошил меня вопросом, не присоединюсь ли я к его предприятию, поскольку довольно тяжело участвовать в таком деле в одиночку.

Я сказал: «Мой дорогой Бьюри, у меня не больше голоса для частушек, чем у немого для торжественной речи. Петь? При моих щебёночных лёгких я счастлив, что вообще могу говорить, уж какое там пение соловьём!»

Поэтому этот план был аннулирован, и вскоре Гарри начал отходить от идеи пения, как средства к своему существованию.

«Нет, я не буду петь ради своей баранины, – сказал он, – что скажет леди Джорджиана?»

«Если бы я хоть однажды увидел её светлость, то мог бы сказать тебе, Гарри», – ответил я, точно не сомневаясь относительно её слов, но почувствовав себя неловко из-за своей дружеской совести, когда он сослался на разных своих дворян, истинно благородных друзей и на свои отношения с ними.

«Ну, конечно, Бьюри, друг мой, ты, помимо других своих достижений, умеешь писать хорошим почерком, и это, несомненно, окажет тебе помощь».

«У меня действительно хороший почерк, – с удовольствием возразил он – вот, посмотри на орудие! Не думаешь ли ты, что такая рука, как эта, не сможет поставить точку над „и“ или поставить перекладину в букве „т“ с трогательным изяществом и нежностью?»

Действительно, это был самый превосходный писец. Он был маленьким, и пальцы были длинными и тонкими, с суставами с мягкой округлостью, с ногтями с полусферической основой и с гладкими ладонями, когда-то представивших египетской гадалке для прочтения несколько иероглифических линий. Тут была не крепкая рука фермера из Цинциннати, который следовал за плугом и руководил штатом, а как будто благоуханная рука Петрония Арбитра, изящного молодого римского щёголя, который когда-то на форуме абсолютно игнорировал великого Сенеку.

Одна только его рука дала бы право моему Бьюри на одобрение со стороны того восточного властелина, похвалившего лорда Байрона за его кошачьи пальцы и объявившего, что они предоставляют несомненное доказательство его благородного происхождения. А так оно и было: ведь лорд Байрон был тем же, кто и все остальные, – сыном человеческим. Так же и с нищими метисами с крошечными ногами с изящными руками в Лиме, если говорить об их руках и ногах, учитывая это соображение, то они представляют олигархию всего Перу.

Безумие и глупость думать, что джентльмен определяется по его ногтям, как Навуходоносор, когда тот вырос на пастбище, или считать, что дворянская отметина должна характеризоваться малостью ноги, когда у рыб вообще нет ног!

Денди! Ампутируйте себе ноги, если хотите, но знайте и будьте уверены в том, что великий человек, как пирамида, стоит на широкой опоре. Это только хрупкая фарфоровая пагода покоится на пальцах ног.

Но хотя руки Гарри смотрелись, как руки леди, и когда-то были белыми, как батистовый носовой платок королевы, и незапятнанными, как репутация Дианы, всё же его последние натяжения тросов, перевозки фалов и катушек с линями, случайные забавы с горшками со смолой и слякоть на обуви несколько выделяли их из его оригинальной утончённости.

Он часто с сожалением следил за ними.

Ох, руки, думал Гарри, ах, руки! во что вы попали? Прилично ли, что вы испачканы смолой, вы, которые когда-то препоручали графинь их кучерам? Действительно ли это та рука, которой я приподнимал для поцелуя руку божественной Джорджианы, которой я клялся леди Блессингтон и скреплял свою связь с возлюбленным Господом? Эту ли руку Джорджиана прижимала к груди, когда клялась быть моей? С глаз долой, трусиха и отступница! Поглубже вниз – исчезни в этом грязном кармане короткой куртки, куда я тебя затолкал!