Редьярд Киплинг. Лучшие сказки

Он свёл дружбу с одним старым тупохвостым альбатросом, который порекомендовал ему остров Кергелен⁶¹, где всегда царит тишина и покой; но по пути туда наш Котик попал в ужасную грозу с градом и чуть не расстался с жизнью среди щербатых береговых утёсов. Отчаянно борясь с ветром, он всё же пробился к острову и увидел, что и на Кергелене жили когда-то котики. И так было со всеми островами, где он побывал.

Лиммершин назвал мне все эти острова, и перечень получился длинный, потому что Котик провёл в странствиях целых пять лет, лишь на четыре месяца возвращаясь домой, где все потешались над ним и над его несуществующими островами. Он побывал на засушливых Галапагосских островах⁶², расположенных на самом экваторе, и чуть не испёкся там заживо; он побывал на островах Джорджии⁶³, на Оркнейских островах⁶⁴, на островах Зеленого Мыса⁶⁵, на Малом Соловьином острове⁶⁶, на острове Гофа⁶⁷, на острове Буве⁶⁸, на островах Крозе⁶⁹ и ещё на крохотном безымянном островке южнее мыса Доброй Надежды⁷⁰. И повсюду он слышал от жителей моря одну и ту же историю: было время, когда в этих местах водились котики, но люди истребили их всех. Даже когда наш путешественник, возвращаясь с острова Гофа, отклонился от курса на много тысяч миль и добрался до мыса Корриентес⁷¹, он обнаружил на прибрежных утесах сотни три жалких, облезлых котиков, и они рассказали ему, что и сюда нашли дорогу люди.

Тут уж сердце его не выдержало, и он обогнул мыс Горн и решил плыть на север, домой. По пути он сделал остановку на небольшом островке, густо поросшем зелёными деревьями, и там набрёл на старого-престарого, доживавшего свой век котика. Наш герой стал ловить для него рыбу и поведал ему все свои горести.

— А теперь, — сказал он напоследок, — я решил вернуться домой, и пускай меня гонят на бойню: мне уже всё равно.

— Погоди, не отчаивайся, — посоветовал его новый знакомец. — Я последний из погибшего племени котиков с острова Масафуэра⁷². Давным-давно, когда люди били нас сотнями тысяч, по берегам ходили слухи, что будто бы настанет такой день, когда с севера приплывёт белый котик и спасёт весь наш народ. Я стар и не доживу до этого дня, но, может быть, его дождутся другие. Попытайся ещё разок!

Котик гордо закрутил свои усы (а усы у него выросли роскошные) и сказал:

— Во всем мире есть только один белый котик — это я; и я единственный котик на свете, неважно — белый или чёрный, который додумался до того, что надо отыскать новый остров.

Произнеся это, он опять ощутил прилив сил; но когда он добрался до дому, мать стала упрашивать его нынче же летом жениться и обзавестись семейством: ведь Котик был уже не холостяк, а самый настоящий секач. Он отрастил густую, волнистую белую гриву и с виду был такой же грузный, мощный и свирепый, как и его отец.

— Позволь мне повременить ещё год, — упорствовал Котик, — Мне исполнится семь, а ты ведь знаешь, что семь — число особое: недаром седьмая волна дальше всех выплёскивает на берег.

По странному совпадению, среди знакомых Котика нашлась одна молодая особа, которая тоже решила годик повременить до замужества; и Котик плясал с ней Танец Огня у берегов Луканнона в ночь перед тем, как отправиться в своё последнее путешествие.

На сей раз он поплыл в западном направлении, преследуя большой косяк палтуса, поскольку теперь ему требовалось не менее ста фунтов рыбы в день, чтобы сохранить кондицию. Котик охотился, пока не устал, а потом свернулся и улёгся спать, покачиваясь в ложбинках волн, омывающих остров Медный⁷³. Окрестность он знал назубок; поэтому когда его вынесло на мель и мягко стукнуло о водоросли на дне, он тут же проснулся, пробурчал: «Гм-гм, прилив сегодня сильный!», перевернулся на другой бок, открыл под водой глаза и сладко потянулся. Но тут же он, как кошка, подскочил кверху, и сон у него как рукой сняло, потому что совсем рядом, на отмели, в густых водорослях паслись и громко чавкали какие-то несусветные создания.

— Бур-р-руны Магеллана! — буркнул Котик себе в усы. — Это ещё кто такие, кит их побери?

Создания и впрямь имели престранный вид и не похожи были ни на кита, ни на акулу, ни на моржа, ни на тюленя, ни на белуху, ни на нерпу, ни на ската, ни на спрута, ни на каракатицу. У них было веретенообразное туловище, футов двадцать или тридцать в длину, а вместо задних ластов — плоский хвост, ни дать ни взять лопата из мокрой кожи. Голова у них была самой нелепой формы, какую только можно вообразить, а когда они отрывались от еды, то начинали раскачиваться на хвосте, церемонно раскланиваясь на все стороны и помахивая передними ластами, как толстяк в ресторане, подзывающий официанта.

— Гм-гм! — произнёс Котик. — Хороша ли охота, почтеннейшие?