Редкая отвага

– Спасибо! Расскажи ещё что-нибудь, пожалуйста.

Утро незаметно перетекло в день, потом пейзаж за окном окрасился в золотые вечерние тона, и вскоре наступила ночь. Мы с Джастином не отходили от миссис Дэвидсон, держали её за руки, прикладывали ей ко лбу холодные влажные тряпки и делали всё, о чём нас просил А-Ки. Я рассказывал историю за историей, пока не охрип. О том, как мы жили до отъезда на запад. О том, как родилась малышка Кэти: тогда выпал снег, и повозки не могли проехать, так что мама рожала без врача. О том, как мы с Кэти нашли мешок с сахаром и наелись до боли в животе, да ещё нам потом за это влетело. О том, как папа хотел удивить маму и приготовить ей на день рождения кукурузный хлеб, а в итоге спалил его, и нам пришлось есть на улице, потому что дома стоял дым. О том, как я научился ездить верхом на Саре и как учил сестру. Я поведал миссис Дэвидсон всё о своей жизни и семье.

Ну, почти всё. О грустном я умолчал, чтобы не омрачать такое радостное событие, как рождение ребёнка. Я не сказал, чем закончились истории Кэти, папы и мамы. Я оставил их при себе.

А-Ки всё это время трудился, как настоящий ангел. Даже когда наступила ночь и все мы порядком вымотались, он не останавливался ни на секунду. Его голос оставался ровным, а взгляд – спокойным. И он всегда улыбался Энн Дэвидсон в самый подходящий момент.

Не знаю, где он научился принимать роды. Может, его мама была повитухой в Китае и брала его с собой на работу. Может, в китайских поселениях в Америке не было врачей, и роженицам помогали все кто мог. Не знаю. Наверное, никогда и не узнаю. А вот А-Ки прекрасно знал, что делать, от начала до самого конца. И у него всё получилось.

Всё-таки удивительный это был паренёк!

Когда наконец настал решающий момент, казалось, в нём сошлись все чудеса мира. Миссис Дэвидсон сжимала мою руку, тужилась и вскрикивала от боли, а на шее у неё пульсировали вены. Джастин держал её за другую руку, широко распахнув влажные, полные отчаяния глаза.

За окном было темно, зато у нас мерцал огонь в камине, и масляная лампа дарила ровный свет. А тихий уверенный голос А-Ки придавал нам сил. Скоро мы услышали первый крик новорождённого.

Тут, как-то совсем неожиданно, у меня на глаза набежали крупные горячие слёзы и потекли по щекам. Они шли из глубины моего сердца, и их было не остановить.

Может, мне вдруг вспомнилось, как появилась на свет моя милая Кэти, как она впервые заплакала, как я увидел её крошечное красное тельце и осознал, что стал старшим братом. Может, я плакал от облегчения, что все эти утомительные и тревожные часы наконец так счастливо закончились. Или меня тронула улыбка Энн Дэвидсон, пережившей несколько дней боли, пота и терзаний, улыбка усталая, но полная удовлетворения, гордости, радости и нежной, горячей любви. Материнской. Ни с чем не сравнимой. Любви, которой мне ужасно не хватало. Я лишился её навсегда. Так или иначе, мне не было стыдно за свои обильные, но счастливые слёзы. Я плакал о ребёнке и о маме, о всех малышах и всех мамах. И о своей тоже.

А-Ки протянул миссис Дэвидсон младенца, завёрнутого в полотенце.

– О, моя крошка, – прошептала она, нежно поглаживая пальцем маленькую щёчку. – Солнышко моё. – Ребёнок тихо лежал на её руках, закрыв глаза.

– Кто это, мама? – спросил Джастин, еле дыша и заворожённо глядя на крохотное личико.

– Девочка, Джастин.

– Сестрёнка? Ух ты!

– Как она тебе, мой хороший? Тебе нравится твоя сестрёнка?

Они говорили тихо, словно обсуждали тайну, тёплым, особым тоном, предназначенным только для членов семьи. Как будто нас с А-Ки здесь не было.

– Да, мама. Очень нравится.

Хотя, судя по его дрожащему голосу, сестра ему не просто нравилась – он был от неё в восторге.

Вдруг в хижине стало как-то слишком душно. И тесно.

Я сказал, что скоро вернусь, и вышел в прохладу ночи.

Воздух леденил кожу. Чувствовалось, что скоро на смену осени придёт зима. Почти полная луна лила серебристый свет на холмы с заснеженными вершинами, на сосны и траву на лужайке. Вдали рокотала река, бегущая в Якиму.

Я стоял один в темноте. Правда, не полной – благодаря свету луны. А вот моё одиночество было самым что ни на есть полным.

В эту минуту мне особенно захотелось скорее вернуть свою лошадь.

Глава 15

В утреннем свете лезвие топора сияло, как пуля. Оно опасно сверкнуло, когда я его занёс одним лёгким взмахом, и резко опустилось, мелькнув перед глазами. Я удовлетворённо хмыкнул. Полено раскололось ровно посередине, и одинаковые половинки упали на землю.

Я остановился перевести дыхание и поглядел на дрова, которые уже наколол и сложил сбоку от хижины. Теперь солнце висело высоко в безоблачном синем небе. Наши с А-Ки рубашки и штаны сушились на верёвке, а мы позаимствовали одежду мистера Дэвидсона, который до сих пор не вернулся. Близился полдень, и живот уже просил обеда. Я бросил в кучу последние два полена, взял корзину и ведро, которые оставил у двери, и зашёл в дом.

Миссис Дэвидсон лежала в кровати и кормила ребёнка.