Редкая птица

Я стояла за камнем у края шоссе. Появилась машина. А я все стояла, мне снова было страшно, я не могла расслабиться и сделать хоть шаг.

«Пошла!» — Парень просто вытолкнул меня на дорогу прямо перед твоей машиной. Ну а дальше ты знаешь.

— И ты сразу решила меня очаровать — скользким путем стриптиза.,.

— Как ни странно, нет. Ты имеешь в виду трусики? Я сделала это механически, честно. А потом вдруг заметила, как ты на меня смотришь, и стало стыдно. Но — и приятно.

— Да?

— Понимаешь, Дрон, ты не просто хотел меня, ты смотрел .. с восхищением!

Ведь правда?

— Да.

— А сейчас? Я тебе по-прежнему нравлюсь? После всего, что рассказала…

Зрачки ее расширились, глаза, огромные, темно-фиолетовые, где-то глубоко на дне таили страх и боль…

— Да, очень.

Девушка рывком пододвинулась ко мне, обняла за плечи, обожгла горячим дыханием…

— Пожалуйста, Олег… мне так это нужно… Пожалуйста. Я ощутил, как напряжено ее тело, выдохнул.

— Ты изумительная девочка…

— …мне так нужно… хочу чувствовать себя желанной, а не куском плоти…

Она задыхалась, ее губы скользили по моей груди, по плечам…

Одним движением я притянул ее к себе и опрокинул на спину.

Глава 16

Мы лежали опустошенные и ошеломленные. Это продолжалось бесконечно долго.

Виной ли тому нервное перенапряжение последних суток или странное сочетание алкоголя и тонизирующих таблеток, — страсть накатывала волна за волной и не позволяла оторваться друг от друга. Мои плечи и грудь были искусаны в кровь, — Ленка впивалась в меня, чтобы сдержать крики.

От более суровых ранений меня спас Сережка, Тимофеичев отпрыск. Верный режиму, при пробуждении он включил магнитофон во всю силу импортных динамиков что позволило девушке более непосредственно и безопасно выразить свои чувства.

Но обессилели мы, лишь когда пацан запустил девяностоминутную кассету по второму кругу.

«Ю-а ин зе ами нау…»

— Дрон, это было здорово… Можно я посплю?.. Девушка лежит на спине вытянувшись, положив голову на мое плечо. А я думаю о том, что женщина — самое совершенное творение на земле. Наверное, ради нее этот мир и создан. И каждая женщина знает, что она неповторима и удивительна, и ищет мужчину, который заметил бы эту неповторимость. Чтобы стать блистательной, женщина должна стать желанной.

«Ю-а ин зе ами нау…» Ты сейчас в армии. И расслабляться совсем не время.

А когда — время? Может, я воин по жизни? Ну а раз так, нужно сделать свое дело хорошо.

— Дрон, ты не спишь?

— Нет.

— Послушай, я все о тех, из особняка. Они все-таки больные? И кто меня спас? И — зачем? Зачем меня вообще похищали?

— Давай я расскажу тебе сказку. Или — напомню, ты ее наверняка знаешь.

— А может, мы лучше уйдем отсюда? Не можем же мы сидеть на этом чердаке вечность.

— Тебе здесь что, плохо?

— С тобой мне очень хорошо. Дрон… послушай, мы ведь останемся друзьями, правда?

— Ага. Добрыми друзьями.

— Ты такой милый и такой умный!

— Еще бы. А с чердака мы уберемся, когда решим — куда и как.

— Ты думаешь, нас ищут?

Я только хмыкнул. Ищут — это слабо сказано!

— А кто? Те, из особняка? Если бы только они! Знать бы точно'— кто. И еще мне вспомнились фразы девушки еще тогда, при встрече: «Я не вру, я фантазирую…» и «Сейчас мне нужно выдумать вас». Ладно, все мы видим только небольшой кусочек этого мира, остальное додумываем, досочиняем. Причем досочиняем настолько убедительно, что сами верим в это почти безоговорочно.

Вопрос лишь в том, насколько наши догадки близки к истине. Или к реальному положению вещей. Для меня это сейчас важно. Если я ошибусь, это будет стоить мне жизни. И, наверное, кому-то еще.

— Что ты молчишь?

— Извини, мне нужно подумать.

— Так я не дождусь сказки перед сном?

— Сказка при пробуждении вдвойне дороже.

— Почему?

— Она жизнь делает сказочной. Самая короткая утренняя сказка была та, что рассказывал слуга Анри де Сен-Симону: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!»

— А кто это — Сен-Симон?

— Один мечтатель. Тогда его мечты никто не принимал всерьез и в жизнь претворять не собирался. А потому они были безопасны.

— Его действительно ждали великие дела? Он совершил их?

— Это не важно. Важно, что он слышал эти слова каждое утро.

— От слуги.

— Ага, от слуги.

— Я вспомнила, мы его проходили. Он был социалист.

— Утопический.

— Интересно, а сам слуга верил в то, что говорил господину?

— И это не важно.

— А важно то, что этот социалист без слуги и без лести не обходился. Я права?

— Права.

— Тогда немножко посоплю. Ты ведь будешь меня охранять?

— Буду.

— Надежно?

— Как в пирамиде.

— Я что, похожа на мумию? Тогда накину что-нибудь.

— Ты соблазнительна и совершенна.

— Льстец. Но я тебе верю.

— Уже веришь? Во всем?

— Я думаю, ты хороший. Добрый.

— Не боишься ошибиться?

— Не-а. Интуиция. Ты мне сразу понравился, еще в машине. Ладно, думай, мыслитель. Буду спать.

Я накрыл ее курткой, девушка свернулась клубочком.

— А ты знаешь, мне уже не страшно. Почти, — произнесла она. Через минуту се дыхание стало размеренным и ровным. Она спала.